Суть времени. Цикл передач. № 31-41
Шрифт:
Информационный бой давала армия нового типа. И именно армия, а не отдельный человек. Я никогда бы ничего не сделал, если бы на меня не работала организация, которую я создавал на протяжении 20-ти лет. Я бы никогда ничего не сделал, если бы меня не поддержали люди, которые обладали определённым банком знаний и так далее. И я никогда бы ничего не сделал, если бы в ходе этой работы не был применён определённый метод.
И вот именно этого не хотят видеть. Не хотят видеть, что этот метод применялся и в передаче «Суд времени», и в передаче «Исторический процесс». И что в этом новизна ситуации. Мы дали другой бой, чем тот бой, который давала классическая оппозиция, которая тоже отстаивала советские ценности далеко не безуспешно. Была проста, убедительна, классична.
По существу, в передаче уже схлестнулись постмодернистские тенденции наших противников и союз модерна и сверхмодерна в том, что делали мы.
Передачи эти были определённой разновидностью сильно модифицированных средневековых дискуссий — в Парижском университете, в Оксфорде. Дискуссии той эпохи, когда дискуссия не была строго рациональна и разбивалась на аргументы, факты, на всё прочее, а когда она носила достаточно целостный характер.
Я не хочу проводить прямых параллелей между теми дискуссиями и тем, что происходило и продолжает происходить в телевизионных передачах. Прямой параллели нет. Любители диалектики могут вспомнить о спирали и говорить, что на другом уровне спирали некие точки оказываются похожи друг на друга, но они совершенно разные.
Так вот, здесь средневековые дискуссии в университетах, строившиеся по определённым правилам, являются метафорой, объясняющей, что происходящее не было академической дискуссией. Что ни противник не хотел стоять на академической позиции, ни мы не могли стоять на академической позиции, по крайней мере, двумя ногами, потому что тогда противник разгромил бы нас в пух и прах.
Я помню эти телевизионные дискуссии, на которые выходили люди, готовые к академическому спору и говорили:
— Ну, давайте сначала подробно рассмотрим предысторию.
Им говорили:
— Спасибо, спасибо, уже хватит.
Постмодерн не может не победить классику, потому что он создан для того, чтобы уничтожить классику, или модерн. Он построен так, чтобы её уничтожать, он видит все её слабые места. Поэтому именно тогда, когда увидели другой метод, им непонятный, рождённый вот в этой нише под названием ЭТЦ, когда увидели этот другой метод, как рабочий, они ошалели. Потому что они не поняли, с чем они имеют дело. Они пытаются бормотать, что они имеют дело со слишком ярким харизматиком или с чем-то ещё… И все верят.
Конечно, если бы я блеял и был бы полностью лишён всяческой интеллектуальной и прочей убедительности, то никакой метод бы не помог. Но это, как говорят математики, «необходимо, но не достаточно». Некоей убедительностью надо обладать в отрыве от любого метода, но методом-то тоже надо обладать.
Наука не может так спорить. У неё другой стиль спора. Нельзя стоять двумя ногами на научной территории и спорить со Сванидзе. Или даже с Млечиным. Или с Пивоваровым. Это невозможно.
Конечно, нужно опираться на факты, доказательства, логику, то есть питаться из модерна, из его классического дискурса. Но к нему нужно добавлять что-то другое…
И вот это другое, которое и называется этот самый Сверхмодерн, оно и придаёт этому окончательную убедительность, а научную лекцию превращает в парапроповедь. Потому что новая наука может обладать такой способностью заново действовать в режиме, напоминающем в чём-то проповедь, то есть мощный, целостный тип обсуждения духовного содержания.
Что такое проповедь? Если оторвать её от классического религиозного начала и рассмотреть именно как метафору, как метод. Это целостное, духовное обсуждение нетривиального, сложного содержания.
И вот, когда они с этим столкнулись, а за спиной у этого оказались и факты, и всё прочее, то есть я снова повторяю — модерн, — вот тогда оказалось, что они ничего не могут. Не потому, что они слабые пропагандисты — это лучшие либеральные пропагандисты, лучшие. И не потому, что другой ветер дует в паруса. Конечно, дует… Но напугало по-настоящему не это. И когда они начали болтать о крике, харизме, о театральной режиссуре, о чём-то еще — они прятали концы в воду.
Они боялись признать, что против них применяется новый тип информационного оружия. Мы применили этот тип оружия, конечно же, ориентируясь на определённый уровень простоты — потому что телевидение, потому что историческая тематика и так далее, и тому подобное. Но, когда в пределах одного высказывания существует график, модель и стихотворение — то это не наука в том её классическом понимании, которое существует. Это и есть новая, целостная интеллектуальная культура, бросающая вызов постмодерну. Не с позиций классики, а с позиций сверхклассики. С позиций возврата к некой целостности, которой классическая наука не обладает в силу её собственной гносеологической природы, а вот предыдущие интеллектуальные, донаучные упражнения, те самые, которые велись в Оксфорде, Кембридже, в Парижском университете и так далее в средние века, — вот там эта целостность и эта сила была! Диспутацией! Дискуссией!
Именно из этой целостности родился потом юридический метод в том виде, в котором он применяется на Западе. Где действительно важно убедить, важно сочетать эту особую убедительность с логическими доказательствами, важно как это всё построено, важно как это всё воздействует и так далее, и тому подобное. Это культура, шлифовавшаяся столетиями.
Итак, уже в первой телевизионной программе «Суд времени» возник вопрос о новом методе, о новых видах интеллектуального, информационного оружия, применяемого в информационных войнах. Возник вопрос о том, что против людей, вооружённых мушкетами, пушками и так далее будут воевать не люди, вооружённые томагавками и луком со стрелами, а люди, вооружённые гораздо более новым оружием. И поэтому, хотя их и мало, и сил у них недостаточно, но они могут победить.
В воздухе впервые запахло победой. Но ею запахло потому, что была некая сложность, которую можно было спроецировать на эту относительную простоту.
Не было бы этой сложности — не было бы победы. Ничего бы не было вообще. И не будет ничего вообще. Вот чем более будут апеллировать к «двум притопам, трем прихлопам», чем более всё будут редуцировать — по-русски, низводить — до примитивных форм собственно политической деятельности, тем в более глубокой заднице будет находиться эта политическая деятельность. Вся целиком, со всеми, кто к этому апеллирует. И так происходит не потому, что вообще нельзя никогда применять ничего простого, и это простое никогда не эффективно. А потому, что ситуация слишком сложная. Потому что страна слишком глубоко залетела. И потому, что надо глаза-то протереть и увидеть, куда она залетела, и что на самом деле произошло.
Потрудиться чуть-чуть надо — глаза протереть. И перестать общаться с манекенами, сооружёнными твоим же сознанием, а увидеть её, эту реальность, понять, что в ней происходит на самом деле.
Передача «Суд времени» кончилась…
И тогда я заявил:
— Хватит! Я не буду непрерывно редуцировать, низводить эту сложность до некоторого простого политического объёмчика, в котором можно победить только потому, что есть эта сложность, которая капает, добавляет что-то в этот объёмчик. Я буду саму эту сложность сейчас обсуждать — в жанре антишоу.