Суть времени. Цикл передач. № 31-41
Шрифт:
Соответственно, возникает эта проклятая метафизическая задача в качестве основной и ничем не заменяемой. Нельзя обойти эту точку.
Это вовсе не ситуация, в которой Сергей Ервандович Кургинян по его особой любви, театральной или какой-то ещё к подобного рода заморочкам, хочет всех затащить в какую-то метафизическую пещеру. То ли платоновскую, то ли похуже. Это абсолютно трезвый взгляд политика на то, что либо надо лечить заболевание этим средством, либо признать заболевание вообще неизлечимым никакими средствами. Других средств нет.
Те, кто признают это, идут за нами. Те, кто этого не признают, идут другими путями. Мы можем быть с ними глубочайшими союзниками, глубочайшими попутчиками, друзьями, братьями, гражданами одной страны, имеющими общую цель величия нашей страны… У нас может
Но у нас другой путь.
Наш путь — метафизика ради смыслов, языка и коммуникаций, а не метафизика вообще для того, чтобы подразвлечься разного рода сложностями.
Нам метафизика нужна так, как слесарю отвёртка, чтобы вывернуть винт. Я понимаю, что так метафизику не делают. И что эта метафора рискованная. Но я хочу прояснить свою мысль и сказать, что ничего в подобном завышении планки от эстетства или того, что ты хочешь отдать должное своим каким-то заморочкам, нет.
Я так вижу политическую злобу дня. И, поскольку я её так вижу, я что-то могу. Я могу выигрывать информационные сражения. Я могу строить и развивать организации. Я могу создавать какие-то интеллектуальные продукты. Я всё это могу делать вместе.
Потому что я это так вижу.
И с первой же передачи «Суть времени» мы заговорили только об этом. И сейчас мы подходим к ключевой точке, которой является метафизика сверхмодерна. А также вообще ответ на вопрос о том, а так ли нужен этот чёртов сверхмодерн, если у него такая сложная метафизика?
Об этом давайте поговорим в следующем выпуске программы.
Выпуск 38
Итак, метафизика нужна нам не сама по себе, не в качестве изысканного развлечения в башне из слоновой кости. Она нужна нам для восстановления разрушенной смысловой целостности, языка и коммуникаций. Никакой другой логики быть не может.
Не будет метафизики — не будет накалённых смыслов — не будет языка — не будет коммуникаций.
Вот не будет и всё. Может быть, если мы будем недостаточно удачливы или успешны в том, что касается метафизики, то создание метафизики не обернётся тем, что возникнет новый политический крупный язык, — тогда мы провалились.
Но, если мы решим эту задачу, мы изменим страну.
А без метафизики мы эту задачу точно не решим.
Меня спросят: «Почему? Разве не может быть чисто светских смыслов, в которых как бы нет метафизики и так далее?»
Ну, во-первых, всегда есть философия.
Вы хотите сказать, что марксистская философия не содержала в себе метафизики, что она была освобождена от неё, и что она прекрасно работала. Что это была светская философия, лишённая всякой метафизичности…
Это не так. Я абсолютно не разделяю все взгляды Эриха Фромма на марксизм. Более того, многое во взглядах Эриха Фромма мне чуждо. Но Фромм — великий исследователь, великий учёный, очень глубокий мыслитель. И к чему-то из того, что он говорит (подчёркиваю, к чему-то) надо прислушаться.
Я не разделяю критику Фроммом советского общества. Я считаю, что Фромм во многом «перебирает» и с точки зрения представления о роли индивидуума в марксизме. Я знаю, что есть другие позиции других исследователей, готов привести эти позиции — опять-таки уже в других передачах. Хотим обсуждать марксизм — давайте обсуждать. Но вот, что бы мне хотелось по этому поводу зачитать.
Это Эрих Фромм «Концепция человека у Карла Маркса».
Самым распространенным заблуждением (пишет Фромм — С.К.) является идея о так называемом «материализме» Маркса, согласно которой Маркс якобы считал главным мотивом человеческой деятельности стремление к материальной (финансовой — С.К.) выгоде, к удобствам, к максимальному благосостоянию, «обеспеченности» своей жизни и жизни своей семьи. Эта идея дополняется утверждением, будто Маркс не проявлял никакого интереса к индивиду и не понимал духовных потребностей человека: будто его идеалом был сытый и хорошо одетый «бездушный» человек.
Фромм говорит: «Это глубочайшее заблуждение по поводу Маркса, что это было так». Между прочим, это заблуждение объединяет как критиков марксизма, так и апологетов марксизма. Мол, интересы — и всё. Больше ничего нет.
Одновременно (пишет
Исходя из вышеприведенных представлений, социалистический рай Маркса преподносится нам как общество, в котором миллионы людей подчинены всесильной государственной бюрократии; как общество людей, которые отдали свою свободу в обмен на равенство; это люди, которые удовлетворены в материальном смысле, но утратили свою индивидуальность и превратились в миллионы роботоподобных автоматов, управляемых маленькой, материально более обеспеченной элитой.
Следует отметить сразу, что это расхожее представление о Марксовом «материализме» совершенно ошибочно. Цель Маркса состояла в духовной эмансипации человека, в освобождении его от уз экономической зависимости, в восстановлении его личностной целостности… Философия Маркса на нерелигиозном языке обозначала новый радикальный шаг вперед по пути пророческого мессианства, нацеленного на полное осуществление … той цели, которой руководствовалось все западное общественное мышление со времен Возрождения и Реформации и до середины XIX в.
Это заявление, вероятно, шокирует многих читателей. Но прежде чем перейти к доказательствам, я хочу еще раз подчеркнуть, в чем состоит ирония истории: она состоит в том, что обычное описание Марксовых целей и его представлений о социализме как две капли воды совпадает с описанием современного западного капиталистического общества, где поведение большинства людей мотивировано материальной выгодой (и только — С.К.), комфортом (и только — С.К.) и установкой на потребление (растущим потреблением и только — С.К.). Рост потребительских аппетитов этого общества безграничен, он сдерживается только чувством безопасности и стремлением избежать риска. Люди (якобы — С.К.) достигли здесь той степени конформизма, которая в значительной мере нивелирует индивидуальность. Они превратились, как сказал бы Маркс, в беспомощный «человеческий товар» на службе у сильных и самостоятельных машин. Фактическая картина капитализма середины XX в. (пишет Фромм — С.К.) совпадает с той карикатурой на Марксов социализм, каким его изображают его противники.
Итак, целью Маркса было восхождение, препятствием на пути которого был способ производства, осуществляющий что? — Отчуждение.
Дальше Фромм много и интересно пишет об этом. Повторяю, я совершенно не согласен с его критикой сталинского общества, советского общества, и мне есть что по этому поводу сказать. Но я привожу здесь высказывания человека по поводу того, что марксизм не был лишён метафизики и онтологии, и много ещё чего. Что именно потому, что он всем этим обладал и имел глубочайшие пророчески-мессианские хилиастические корни, он смог зажечь Россию.
Значит, в основе и этого языка находится тоже метафизика, способная возжечь огонь — источник великого, накалённого смысла, преобразующий человечество, побуждающий его восходить дальше. Нет этого источника — нет ничего. Нет истории.
Нельзя свести Маркса к экономике, убрать из того, что Маркс сделал, исторический и диалектический материализм, нельзя превратить исторический материализм в машинерию интересов. Как говорил Беньямин, один из исследователей марксизма, нельзя изъять теологию и телеологию из Маркса, ибо кукла диалектического и исторического материализма делает безупречные ходы только потому, что её дёргают за ниточки эти высшие смыслы, эта метафизика, — говорил Беньямин. И он был абсолютно в этом прав.
Итак, даже с Марксом вопрос о метафизике стоит определённым образом. С советским коммунизмом, который, конечно, являлся не до конца марксистским, вопрос ещё более существен. Этот советский коммунизм абсолютно не был лишён метафизических вибраций. Вопрос заключается в том, что сделали с этими вибрациями? Почему их погасили? И что породило погашение этих метафизических вибраций?
Есть один великий проект, который заявил о том, что он будет продолжать восхождение человечества без метафизики или, точнее, с сугубо светской метафизикой прогресса и гуманизма, лишённой всяких окончательных целей, которые есть в теологии, — это модерн.