Сувенир от фрау Моники и побег за любовью
Шрифт:
Эта невесомость длилась доли секунды, но Иван всем своим существом ощутил её. Почувствовала подобное и Моника, она взвизгнула и, захлебнувшись от страха и восторга, задрожала всем телом, испытав невероятное наслаждение и блаженство, о чём раньше даже и не представляла, что такое возможно.
Страх, восторг и ощущение в себе твёрдого и горячего тела, излившего в неё очередную, струю семени жизни, подняли её на самый верх наслаждения. А затем, после мига невесомости и восторга, сильнейший грохот над головой, потрясший копну, опустил парочку на
Они замерли, слипшиеся их тела распались, а сознание, просветлев, пыталось понять, что же это было? Ясно, что подобное связано с грозой, только почему копна подпрыгнула, а всё осветилось и так резко запахло озоном? …
Однако дождь продолжал шуметь. Сильно прогрохотало и ещё пару раз, но вроде как чуток сбоку. А ещё Иван почувствовал рядом какое-то тепло, протянул руку и дотронулся до жердины, вокруг которой был сложен стог, и отдернул ладонь – дерево была горячее, точно это и не древесина, а разогретое железо.
Иван сел, соображая, но, так и не определившись с ответом, стал натягивать свои военные брючата и трусы, искрутившиеся на ногах невероятным образом, а заодно и вынимая из них сено, норовившее попасть в штанины.
А Моника вытащила из-под себя трико, достала из них трусики, вытерлась ими и сунула трусики в карман сарафана, а трико надела.
Когда Иван одевался, то из кармана его брюк выпала шариковая ручка, сделанная из автоматной гильзы с пулей. Отполированная пастой для чистки меди, самодельная ручка сияла как золотая. Такую ручку и подержать в руках было приятно, не говоря о том, что ею можно еще и писать. Иван поднял ручку и подал Монике:
– Это тебе, возьми сувенир на память.
Она взяла, с интересом покрутила блестящую штучку и, сообразив, что это, засмеялась:
– О, ручка, писать! Красивая, спасибо, и сыну понравится, – сказала она.
– А я думал, что ты фроляйн, ты так молодо выглядишь.
– Моему сыну уже три годика, – сказала Моника, посмотрела на Ивана и добавила, -так получилось, что рано замуж вышла, практически после школы.
Она примолкла, покрутила ручку:
– А у меня нет для тебя сувенира.
Иван показал на карман сарафана. Моника удивилась, сунула туда руку и достала трусики:
– Это не есть сувенир, это женская вещь, – и засмеялась.
– А для меня будет самый лучший сувенир.
– Ты так думаешь и хочешь это!? – спросила она с сомнением.
– Да, хочу и очень, как говорится, подарок на долгую память, если тебе не жалко с ними расставаться.
– Нет, не жалко, возьми, – и она, смеясь, отдала трусики Ивану.
Они были влажными, Иван подержал их, поднес к лицу и ощутил запах свежих огурцов и терпковатый пот Моники, а ещё что-то неуловимо женское, приятное и возбуждающее исходило от них. И тотчас всё снова в нём зашевелилось и желание вернулось. Но Иван сунул подарок в карман, затем, развернувшись, полез посмотреть, что делается снаружи.
Выглянул. Дождь еще шел, но уже не сильный, да и небо посветлело, уходила и гроза,
Протиснулась к выходу и Моника, осмотрелась, подождала немного и вылезла наружу. А перед этим, приложив палец к губам, тихо сказала:
– Сиди здесь, потом выйдешь.
Затем отряхнулась, осмотрела себя, поправила и одёрнула сарафан и под прикрытием копны быстро прошла к рощице, что начиналась за краем поля. Здесь зашла за дерево и, сняв трико, присела, мелькнув белым телом.
Через несколько секунд встала, и еще немного углубившись между деревьев, повернула вправо и прошла уже между деревьями в сторону прицепа, где, как Иван понял, и вышла из лесочка. Но этого он уже не мог видеть – та сторона закрывалась копной.
Проверив еще раз, не потеряли ли они здесь что-нибудь, Иван быстренько заделал место их лёжки и проход под копной и тоже покинул эту счастливую для него обитель, однако не сразу. Сначала, маскируясь, пролез по краю копны и уже с другого её боку и выкатился, отряхнулся и пошел к прицепу, только, с другой стороны. И вот тут он и узнал, а потом и увидел, что сделала гроза с их убежищем.
Верхушка копны была взлохмачена, а часть сена разбросана, а кое-где клевер и подгорел. Но самое интересное, что от жердины, торчавшей в центре, остались одни ошмётки, она была разорвана в клочья, которые и валялись вокруг стога.
Как рассказали те, кто видел, что же здесь случилось – голубой огненный шар с футбольный мяч опустился откуда-то сверху, завис над жердиной, а затем вытянулся, коснулся её и взорвался, превратив древесину в потемневшую щепу. Но часть голубого вещества, точно змея, вошла в остаток жердины и медленно исчезла, уйдя внутрь.
«Значит это она и раскалила древесину, и копну подняла вместе с нами», – подумал Иван, но говорить не стал. Ведь тогда надо было признаться, что он был в стоге и видел, как копна от удара подпрыгнула, засветилась внутри, а жердина нагрелась. А ещё и ток прошел по ним. Но он промолчал и на этом все выяснения с шаровой молнией закончились. Хотя, после всего этого Иван стал замечать за собой некоторые странности…
Ну, а когда дождь совсем прекратился, и выглянуло солнышко, а вода с поля ушла в песчаную почву, не оставив практически и следа, руководство кооператива решило оставшуюся картошку всё же собрать, чем женщины с ребятами и занялись.
Иван с Моникой, работая рядом, почти не разговаривали, но её присутствие он ощущал всем своим существом, даже казалось, что он чувствует и её дыхание. А те взгляды, что ловил на себе, были как прикосновения и точно гладили его.
Он прокручивал до бесконечности то, что еще несколько минут назад было реальностью. И в этом просмотре на Монике не было ни сарафана, ни трико – он видел ее нагую, такой, какой она была там: белые груди с коричневыми сосками смотрят в разные стороны, а треугольник темных волос внизу живота притягивает, как магнит.