Свадьбы не будет, Светлый!

Солейн Анна

Как бы то ни было, это ухаживания, достойные темных. Никаких объятий, нежных признаний и, Проклятый упаси, трепетных поцелуев.

Только страсть, противостояние, безысходность и запретное влечение.

И пытки, разумеется.

Без них никуда.

Уверена, светлые и слов-то таких не знают, иначе тут же перестали бы быть светлыми.

От немелодичного и громкого пения уже начинала болеть голова.

Подрагивая от злости, я оглянулась и нашла глазами Лайтвуда. Он стоял на крыльце

позади меня, смотрел на менестрелей и… это что, смех? Да, определенно.

Лорд Лайтвуд совершенно неприлично ржал (по-другому тут не скажешь), наклонив голову и пряча лицо за упавшими вниз прядями волос.

“Твои-и-и глаза, как звезды на небе-е-е, зажгли в душе огонь любви-и-и…” — вклинился в мои мысли голос менестреля.

К нотам, кажется, он питал огромное презрение, потому что не попал ни в одну.

Его игрой на мандалине можно было пытать. Остальные четверо были еще хуже.

Как будто мои уши изнутри пилили тупой пилой.

“О-о-о, любовь, она вечна и светла-а-а,

Как звук стру-у-ун, что звучит в сердцах наши-и-их”.

К стихосложению менестрели тоже питали как минимум неприязнь. Хотя, скорее, отрицали его как факт.

Лайтвуд, увидев, что я на него смотрю, тут же выпрямился, стал серьезным и крикнул:

— Спойте потом еще балладу про древний замок! Да, ту, где сорок куплетов! Все самое лучшее для моей невесты!

Менестрели с готовностью кивнули, продолжая петь про розы. Судя по уровню энтузиазма, заплатил им Лайтвуд хорошо.

Ну хватит.

— Прекратите! — возмутилась я, подойдя к Лайтвуду ближе.

— Что именно? — обеспокоенно спросил он, и его лицо приняло привычное уже серьезное и праведное выражение: губы сжаты, брови нахмурены, глаза смотрят пристально и понимающе. — Вам не нравятся эти менестрели?

— Нет!

Он издевается?!

Это пытки, а не музыка!

Лайтвуд кивнул.

— Я позову других. Я созову всех менестрелей в столице. Вы послушаете всех и скажете, кто вам больше по душе. Он будет каждую ночь вплоть до нашей свадьбы петь вам баллады под окном от моего имени.

— Не надо мне угрожать! — предупредила я, похолодев.

— Какие угрозы? — ужаснулся Лайтвуд. — Это любовь. Я хочу, чтобы вы радовались нашей свадьбе так же, как и я.

На лице Лайтвуда, пока он нес эту околесицу, не дрогнул ни один мускул.

Я сжала кулаки.

— Давайте серьезно. Что вам нужно?

— Вы.

— Зачем?

— Я думал, мои намерения ясны. Я хочу на вас жениться.

На благочестивом лице появилась уже знакомая мне темная ухмылка.

Секунда — и все исчезло.

Лайтвуд снова казался серьезным и непогрешимым, как сам Триединый.

— Нет, — выпалила я.

— Почему? — поднял брови он. — Назовите хоть одну причину.

— Я темная! — начала я.

— Я получил разрешение на свадьбу от вашего отца и императора, — дернул плечом Лайтвуд.

— Я вас терпеть не могу.

— Так бывает.

— Я превращу вашу жизнь в сплошные мучения, — привела я последний аргумент.

“Твои-и-и глаза, как звезды на небе-е-е, зажгли в душе огонь любви-и-и…” — особенно громко взывыл менестрель, решительно ударив по струнам, и я поморщилась.

Лучше бы Лайтвуд заковал меня в железную деву в качестве подарка.

Там хоть тихо.

— Звучит интригующе, — откликнулся Лайтвуд. — Можете попробовать.

— Проклятый, да я вас просто не люблю!

Для темных любовь была поводом для шуток, но светлые, кажется, относились к ней серьезно.

Вдруг этот аргумент сработает?

— Это временно, — ухмыльнулся Лайтвуд, а затем шагнул ко мне и кончиками пальцев коснулся шеи. — Ты от меня не избавишься, Медея. И даже не рассчитывай сбежать. Найду и сделаю счастливой.

Его низкий голос звучал тихо, как шорох прибрежных камней. Почему-то стало страшно.

Секунда — и все прошло.

Лайтвуд отстранился. Легко, по-светлому, улыбнулся. Моя шея от его прикосновения горела.

— Проклятье! — выругалась я.

— Ну что вы, — безмятежно откликнулся Лайтвуд. — Это благословение.

Я подозрительно прищурилась.

Да он надо мной издевается.

Но ведь Верховный светлый маг не способен на такое. Он — сама доброта и действует наверняка из благих побуждений.

Правда, для меня эти побуждения были хуже пыток.

И что ему стоило выбрать какую-нибудь светлую? Она бы платье на себе порвала от радости.

Я открыла рот, но не успела ничего сказать.

— Там цветы в гостиную не помещаются, — раздался за нашими спинами голос Ренфилда. — И воняют на весь дом. Лучше бы вы колбасы побольше принесли, лорд Как-Вас-Там. Она и компактнее, и в хозяйстве пригодится. Хотя лучше бы вы вообще ничего не приносили. И сами не приходили. Одна морока.

В кои-то веки я была с ним согласна.

— Да благословит тебя Триединый! — откликнулся Лайтвуд, оборачиваясь к Ренфилду с легкой улыбкой на лице. — Кажется, лошадь, которую я преподнес в подарок мисс Медее, ест розовый куст. Ты разве не должен за ними присматривать?

Глаза Ренфилда наполнились ужасом, он рванул вправо, где вороная кобыла в самом деле доедала мамины розы. Гнева отца Ренфилд боялся вполовину не так сильно, как недовольства мамы, с которой станется сделать его куклу-вуду и использовать ее как подушечку для иголок ближайшие лет сто.