Свадебный подарок, или На черный день
Шрифт:
Он неожиданно шагнул вверх. Одна ступенька. Две. Три. Вот ведь поднимается по лестнице, как обычно.
Дверь приоткрылась, когда он был уже почти возле нее.
— Входи. — В передней Феликс привычно протянул ему руку. Значит, он тоже прежний. — Раздевайся, Мария укладывает девочек, сейчас выйдет.
Только здесь, на свету, Виктор увидел, до чего грязное и мятое у него пальто. И ему стало неловко. Правда, Феликс делает вид, что это его не смущает. Открыл дверь на кухню.
— Извини, что веду сюда. —
А он как раз рассчитывал на то, что детскую можно замаскировать шкафом…
— …к счастью, наш штурмбанфюрер укатил в свой «фатерланд». Отпуск получил за какие-то особые заслуги. Да черт с ним!
Значит, здесь им нельзя…
— Хочешь, пока ждем Марию, принять ванну? — Феликс распахнул дверь в ванную, зажег свет. — Вода в колонке еще теплая, Мария недавно топила.
— Спасибо.
Он уже давно не мылся. Все они давно не мылись и не раздевались. Но ведь не ради этого он пришел…
Феликс открыл кран, и из него знакомо полилась вода.
— Сейчас принесу другие брюки. Мыло, извини, только такое, жидкое. — Он показал на баночку с темно-зеленой жижей.
Виктор смотрел, как наполняется ванна, как пузырится вокруг струи вода. Кивнул Феликсу — спасибо, — когда тот принес свои брюки и рубашку. Впрочем, кивнул, уже когда закрылась дверь.
Потом он лежал в ванне, и его мягко обволакивало тепло. Все тело чувствовало это забытое тепло. Мгновеньями он спохватывался, что дремлет. Заставлял себя разодрать веки, шевелить пальцами рук, ног, чтобы на самом деле не заснуть. Не хватало только такой бессмыслицы — утонуть в ванне.
И все-таки он, кажется, на миг заснул, даже приснилось что-то хорошее — летний день, озеро, солнце. Когда услышал голос Феликса, не сразу сообразил, где он.
— Профессор, чего не отвечаешь?
Это они еще на первом курсе так прозвали друг друга.
— Я сейчас. Сейчас выйду.
— А Мария уже решила, что ты утонул. Посылает меня спасать.
Он окончательно вернулся в явь. Хотел сказать, что не его и не из ванны надо спасать. Но об этом потом. Сейчас надо быстро выпустить воду…
Яник уже столько времени немытый…
Вытираясь, он случайно глянул в зеркало и… почти не узнал этого заросшего щетиной человека. Он, конечно, знал, что давно не брит, сокрушался, что отец из-за окаймляющей лицо седины окончательно постарел. И Марка борода не украшает. Но что сам он так выглядит… Даже странно, что Феликс узнал его.
— Профессор, ты уже готов? — Феликс опять постучал в дверь.
— Готов. — Надо было сказать, что еще хотел бы побриться.
Он снова глянул в зеркало. К тому же эта щетина слишком подчеркивает его не арийский вид.
— А борода тебе идет, —
— Только непонятно, откуда в ней рыжие волосы, — Феликс тоже улыбался. — Какая-нибудь бабка случайно не согрешила, а?
— У тебя одни грехи на уме, — махнула рукой Мария. Рожать ей, пожалуй, через две-три недели.
— Почему одни грехи? Виктор может подтвердить, что вне дома я вполне серьезный человек.
Он может подтвердить только старание обоих делать вид, что его приход их ничуть не взволновал. Но они встревожены. Сильно встревожены. Поэтому надо не откладывать разговора.
— Я бы ни в коем случае не решился подвергнуть вас опасности и прийти, если бы не безвыходность нашего положения.
Феликс опять — что за привычка у него появилась! — опустил голову. А Мария, наоборот, смотрела на него так, будто именно глазами, удивленно-испуганными глазами, вбирает каждое его слово. И он объяснил, откуда пришел, сколько времени они уже там, что больше им не выдержать, особенно Янику. Поэтому он решил найти какое-нибудь другое, относительно безопасное и не такое холодное место.
Феликс по-прежнему смотрел в пол. Теперь и Мария опустила глаза. И ему не оставалось ничего другого, как объяснить:
— Я не знал, что к вам вселили немецкого офицера. И что ждете ребенка. — Виктор понимал, что сам подсказывает им основание для отказа, но все равно повторил: — Я… мы с Алиной не думали, что могут быть, так сказать, дополнительные сложности.
Он умолк. Теперь на кухне было очень тихо…
— Мы не могли… — Наконец Феликс заговорил, — воспротивиться его вселению.
— К соседям напротив тоже вселили, — поддержала его Мария.
— Понимаю…
Снова стало тихо.
— Твоих бы надо в такое место, где не будет свидетелей.
Это он и сам понимает.
— Ой! — воскликнула Мария и положила руку на живот. Третья беременность, а все еще умиляется каждому движению ребенка. Но нет, она, кажется, не потому. — Я придумала! Надо поговорить со Стефой, она ведь живет одна.
— Вы ее хорошо знаете?
— Алина ее хорошо знает. Когда-то они были лучшими подругами. Стефа из их дома просто не вылезала.
— Алина что-то рассказывала. Но потом они, кажется, перестали общаться.
— Это когда Стефа вышла за своего старика.
— Допустим, не за него, — уточнил Феликс, — а за его деньги.
— Он… — Мария запнулась, — не очень любил людей вашей национальности.
«Людей вашей национальности…»
— …но теперь, когда его нет…
— Старое сердце не выдержало радости, когда немцы вернули национализированный Советами особняк, — опять внес ясность Феликс.
О Стефе сказали все. Казалось, они не знают, о чем еще говорить. Молчание становилось всем троим в тягость.