Сватовство
Шрифт:
Тишиха заварила в кипятке зверобой. Почему-то он глянулся ей больше чая. После зверобоя хотелось летать. Но сейчас и зверобой оказался бессильным от придавившей ее тоски.
Затосковала-то Тишиха, пожалуй, не в отсутствие девок, а при них, когда Мишка Некипелов запоговаривал об учебе. Ведь если они с Кирей уедут, так Тишихе каюк. С Петей-то молоковозом не скоро столкуешься о дровах — загуляет, так по неделе не привести в чувство.
Сегодня Тишиха утром видела, что с молоком поехала Нюра,
— А лешой с ним! Заадался бы до смерти, — вслух сказала Тишиха и опять перевела думы на Мишку: ведь уедет, собака, уедет… У него втемяшится в голову — своего добьется. А в городу-то такого парня с ручками отхватят: на дороге не валяются эдакие ребята. Чего хочешь умеет сделать, из рук не выпадет ничего…
Тишиха уже закидывала удочку и Степахе, пытала ее:
— У тебя внук-то не ладится уезжать?
— А он и здесь хорошо зарабатывает.
Значит, Степаха не в курсе. Заработками нынче молодяшек не удержать.
Вчера ребята опять приходили к девкам. Тишиха дождалась, когда они начитались девкиных записей, вышла за ними на крыльцо.
— Миш, — спросила она, — не передумал с Москвой-то? — спросила вроде бы бодро, смешком.
И Мишка ей смешком же и отозвался:
— Книжки, Тихоновна, с подволоки за десятый класс притащил, все в пы-ы-ли — еще и сегодня прочихаться не могу…
За книжки зря не берутся. Уедет!
Да и Кирю сманит еще за собой. Вот собака…
11
Фаина Борисовна уезжала с окрыленной душой. Программа была выполнена экспедицией полностью. Девчонки оказались у нее молодцы: все записи разнесли по карточкам, не по одному разу проверили их точность у местных ребят.
— Федосья Тихоновна, большое вам спасибо за все, — прощаясь с Тишихой, сказала Фаина Борисовна.
А Тишиха-то вроде собиралась расплакаться — то и дело отворачивалась в сторону, поднимала к глазам угол повязанного на голову платка.
— Письмо-то хоть напишите, когда доедете…
— Обязательно, Федосья Тихоновна, напишем, — пообещала Фаина Борисовна и сама поверила своему обещанию, хотя очень уж не любила эпистолярный жанр и даже на деловые бумаги садилась отвечать через силу.
Федосья Тихоновна стояла у машины, на которой и предстояло ехать в Переселенье, — низенькая, сморщенная, в высоченных валенках с галошами. Валенки у нее, когда она шла, волочились по земле, и из травы за ней поднималась пыль.
— Коля, ты их ходко-то не вези, — обратилась Федосья Тихоновна к шоферу. — А то на дороге-то больно ям много.
— Не стеклянные, не разобьются, — засмеялся шофер.
Девчонки уже сидели в кузове, и, хоть кабина была пустая, Фаина Борисовна тоже полезла к ним.
— Ветерку хочешь? — догадался шофер. — Ну, давай.
У кабины, чтобы девкам было мягко сидеть, была взбита вытряхнутая из соломенников осока, уже высохшая, нерезучая и, кажется, пахшая потом — все-таки неделю спали на ней.
— Федосья Тихоновна, и ты напиши нам, — растроганно попросила Фаина Борисовна.
Тишиха обрадовалась ее словам, закивала:
— Да, да, напишу…
Шофер опять засмеялся:
— На почте ее почерк не разберут.
— Поштё? — встрепенулась Федосья Тихоновна. — Я письмо-то уж напишу, так и в Крым и в Мурман уходит.
Она намекала на дочерей. Фаина Борисовна все семь дней собиралась расспросить о них хозяйку, но все забывала.
С пригорка торопливо спускалась Степаха, руками махала, чтобы шофер ее подождал.
— Ой! — останавливаясь, она еле перевела дыхание. — Али бы уехали без меня? И не дождались бы?
Она подала через борт узелок.
— Яичек хоть на дорогу возьмите…
Фаина Борисовна было прижала к груди руки — спасибо, мол, зачем беспокоиться, но Степаха закричала на нее:
— Я те откажусь, я те откажусь! Бери — они вареные, не разобьются…
Шофер спустил машину с тормозов, она покатилась под уклон сначала бесшумно, а потом зафырчала мотором.
Старухи махали руками, Федосья Тихоновна украдкой от Степахи утирала платком глаза.
У Фаины Борисовны вдруг и у самой запершило в горле. Она никогда не замечала за собой такой слабости, чтобы при прощании с кем-то ей хотелось заплакать.
Фаина Борисовна скосила глаза на своих помощниц. Лариса тоже сидела подавленная, ушедшая в себя. Одна Надежда не унывала, вздымала вверх руки, ловила ветер.
В стороне, в лугах, рокотал трактор. Надежда толкнула Ларису и, дурачась, запела:
— Прокати нас, Петруша, на тракторе…
Лариса не обратила внимания на ее намек, но все же нахмурилась.
Старух еще долго было видно. Они по-прежнему стояли у дороги и махали руками. Федосья Тихоновна, чтобы ее было заметней, сняла с головы платок и махала им.
Фаина Борисовна не могла больше смотреть назад. Она встала к кабине. Ветер рванул ее волосы, перехватил дыхание.
Машина влетела на взгорок, и перед ней расступилась другая деревня, уже не Полежаево, а, кажется, Большая Медведица. От амбара, жавшегося к дороге, испуганно шарахнулись куры.
И Фаина Борисовна, заново переживая старое удивление, вспомнила, что глаза у куриц закрываются снизу. Вот ведь: сколько раз ездила в экспедиции — и не знала.
Алевтинино гостеванье