Сватовство
Шрифт:
Они забыли о госте, выскочили из дому как угорелые.
Коровы и вправду были уже на бугре. Сейчас они спустятся вниз. Заведующая фермой Мария Попова откроет двери во двор, и коровы, толкаясь в проеме, зайдут в пропахшее молоком и навозом тепло. А когда поймут, что никто не собирается их привязывать к кормушкам, никто не несет им корм, разбредутся по темному двору и начнут в тесноте бодаться…
— Девчата, куда через ратники-то? — испуганно крикнул вдогонку Илюша и, забыв, что надраены сапоги, побежал за доярками. Но на угоре остановился. В эту пору через гнилые
До фермы было рукой подать. И зимой и летом тропинка прямая: летом по лаве из двух шатких бревнышек, переброшенных через реку, да через ложбину — и вот она, ферма; зимой прямо по льду — ни ручьев, ни болотины не заметишь. Но в водополье приходится делать обход через мост — крюк через всю деревню и через раскисшее поле. В водополье не так страшна река — лава все-таки высока: берега у Комьи крутые, — как страшны проклятые ратники. Воды в ложбинах скопится столько, что никакую лаву не перебросишь. Да и какая тут лава — ратники-то без берегов: в одну весну снега набухают синью только до поворота тропки, откуда она начинает круто взбираться вверх, а в иную — до самой кривой березы, прислонившейся к вытаявшей земле посредине взлобка.
Нюрка перебежала реку по лаве. Внизу крутило темную воду. Пенистые вьюны, хлопаясь о деревянный настил, уходили вглубь и всплывали наверх уже под осыпистым берегом, обнажившим корневище старой сосны.
— Как через ракитники-то? — спросила ее Алевтина.
— А кто его знает…
В логу снежницу уже расплавило, и вода шла на убыль. Была она мутновато-желтая, дно не проглядывалось. Нюрка разулась, взяла в руки кол.
Коля Задумкин пас коров на бугре, увидел доярок, заметался испуганно:
— Девки, вернитесь, ноги настудите.
Нюрка услышала крик, и ее как током кольнуло: «Тревожится». Она, прощупывая колом землю и вытянув в свободной руке сапоги, осторожно перебирала ногами по дну.
Песчаный склон уходил под воду не круто, и Нюрка с облегчением отметила, что глубина будет чуть повыше коленей.
— Девки, куда вы? Патракеевские без вас подоят.
Коля торопливо спускался с угора, ноги расползались в мыльной грязи, и он размахивал руками как пьяный. Расстегнутый плащ цеплялся полами за кусты.
— Коля, миленький, помоги, — пропела за Нюркиной спиной Алевтина. Нюрка оглянулась: чего с ней? Подруга, зажав под мышками сапоги, обеими руками приподымала подол. И воды-то было ей по колено, а юбку задрала чуть не до пояса. Нюрка инстинктивно, будто это не Алевтинины, а ее ноги синеют на ветру пупырышками, выпустила кол из руки и расправила на ногах намокшее снизу платье.
Коля влетел в воду с разгону и, поднимая брызги, торопливо пошел навстречу девкам. Прорезиненный плащ, пузырясь, плыл за ним как собака.
— Нюрка, не ходи дальше, здесь глубоко. — Он оступился в яму, судорожно вздохнул и выскочил на мелкое место. — Не ходи, говорю, я сейчас.
Он поднял ее на руки и, обходя яму, вынес на просыхающую тропу.
— Коля-а-а! — закричала жалобно Алевтина. Она беспомощно стояла в воде, держа подол в руках.
— Не визжи. Сейчас вынесу.
Он, расталкивая воду, пошел за Алевтиной. И когда взвалил ее на руки, Алевтина, словно утопленница, обхватила его за шею. «Бессовестная!» — задохнулась Нюрка от ревности. Это чувство не оставляло ее весь день: и когда Коля под руки вел их в теплушку отогреваться; и когда он убежал за коровами, а доярки сидели вдвоем в парившем тепле и держали ноги в ведре, полном сукропной воды, прислушивались, как покалывает пальцы; и когда заведующая фермой Мария Попова, похохатывая, спрашивала: «Ну как, девки, ратники-то поухватистей ухажеров?» — Алевтина в ответ по-бабьи ругалась:
— К лешему все! Не могу больше. К черту!
Но утром забылось все. Алевтина явилась на работу веселая и, поманив Нюрку пальцем, увела за кормушки:
— Илюша Центнер замуж зовет.
Посмеялись вместе.
…Будильник зазвенел неожиданно, будто и не было ночи. Разбуженный, загорланил петух. Курицы покудахтали на нашесте и захлопали крыльями, поднимая на повети ветер. Щели на крыше уже просвечивали.
Нюрка натянула на себя холодное, повлажневшее за ночь платье. И долго не могла разобраться: то ли приснились ей ратники, то ли не спала до утра, вспоминала.
4
Нюрка любила во дворе чистоту. Если у стойла выскоблено — шерсть на корове лоснится, будто дорогой воротник. Во время дойки прижмешься щекой к ворсистому боку коровы и слушаешь, как она дышит. И тепло и удобно. Молоко туго звенит о подойник…
— Коровы-то у тебя прихоженные, — похвалила Нюрку подруга. — Дай хоть одну подою.
Бабы сразу заметили горожанку.
— Алевтина, эй! — крикнула Мария Попова. Ее не было видно, сидела под пестрой коровой. — Не забыла еще, где соски-то искать?
— Да не забыла, — засмеялась в ответ Алевтина. Она огладила вымя, и звонкие струи заговорили пенисто и упруго.
— Иди в доярки-то снова! — перекричала Мария звон молока.
— Да я уж, видно, свое отдоила.
— Ну? Загордилась али от нашей работы отвыкла? — Мария, зажав в руке неспокойный коровий хвост, отвела его в сторону. Она сегодня работала за дочку. Как уехала Алевтина с Илюшей в город, так и пришлось заведующей ставить на освободившуюся группу коров свою Нинку. Может, за это сердилась Попова на Алевтину.
— Мы ведь с осени перейдем на двухсменку, электричеством станем доить. Белые рученьки не устанут, — продолжала она язвить.
— Да хватит тебе, — заступилась за Алевтину Нюрка и ужаснулась: «Чего уж так-то она? Как отбившуюся от стада корову…»
— А чего хватит? — возразила Мария, но Пеструха у нее в это время нагорбилась, и по настилу гулко зашлепало. — Зараза, снова блины печет. — Доярка отодвинулась вместе со скамеечкой от хвоста.
Нюрка из-за коровы не видела лица Алевтины. Она видела только зажатый в ногах подойник да растерянные руки под выменем. Пальцы неуверенно отжимали соски, и белая струйка все время рвалась. «Да уж не ревет ли?» — испугалась Нюрка и позвала тихо: