Свеча Хрофта
Шрифт:
Единственным шансом для них в этом бессмысленном месиве, торжестве хаоса над порядком, было собраться вместе. И Отец Дружин видел, как пытаются прорубиться к нему Рунгерд и остальные. Девушка дралась как львица, и Хрофт с радостью заметил на ее лице выражение, которого раньше не видел. Она что-то вспомнила. Может быть, самую малость, а может — достаточно для того, чтобы понять, кем она была там, в Асгарде.
Но узнать этого Хрофт не мог. Крики раненых и лязг оружия и лат перекрывали даже его голос. Открывались все новые и новые порталы, и из них врывались в адскую мешанину тел и мечей конники, наступали рычащие, окутанные облаками пара и дыма, закованные в черную и зеленую броню механизмы, которые не сумела бы породить подкрепленная мастерством фантазия подгорных механиков. Над головами взмыла ввысь одинокая желтая звезда. Потом где-то в стороне — зеленая. Одна из машин, похожая издали на огромного древесного клопа, единственным выстрелом превратила в алое месиво
Если бы в этот момент Родитель Ратей пожелал подняться над толпой и охватить взглядом с высоты все поле битвы, он увидел бы, как в пестрое людское варево врезается с севера широкий коричневый клин. Как лихо взлетают секиры и боевые топоры. Это Балин привел на зов Отца Дружин своих гномов. Низкорослое и коренастое подгорное племя знало толк в драке. Неистово работая топорами, гномы добрались до боевых машин. Какая-то пара ударов обухом, и плюющая огнем трубка была погнута. Стальной клоп замолчал, продолжая слепо ворочаться, но гномы уже облепили его со всех сторон. Мощным ударом секиры рыжебородый силач проломил броню. Брызнула зеленая краска. Еще удар боевого топора. Лезвие проскользнуло под толстую железную шкуру машины. Гном выпустил из рук топорище и ухватился за острый край. Ему на помощь пришли еще двое товарищей. И вот уже заросшие по самые глаза бородами воины Балина вытаскивали из чрева бронированного клопа совсем молоденького парнишку в неказистом кожаном шлеме. Тот выхватил что-то из-за пояса. В грохоте боя выстрела никто не услышал, только один из гномов повалился навзничь и полетел вниз с брони. В следующее мгновение сверкнувшее в стремительном взмахе лезвие секиры рассекло паренька от плеча до середины груди. Он сполз обратно в темное нутро машины. Второй выпрыгнул и попытался нырнуть под брюхо стального клопа.
Но гномам уже не было до него дела. С десяток рослых воинов в рогатых шлемах бросились на них, ловко орудуя мечами и палицами. Отец Дружин с удивлением заметил, как из-под шлема вожака выскользнула толстая пшеничная коса. Скоро он увидел и лицо девушки. Он узнал свою недавнюю подругу. Дралась воительница так же безоглядно, как плясала с сестрами у костра или предавалась сладкой битве в напоенной травами степи. Ее меч рассек плечо молодчику в шапке, отороченной лисьим мехом, который уже прицелился штыком в грудь Рихвину. Альв ловким выпадом вогнал клинок под ребра противнику. А светловолосая воительница тем временем уже метнула кинжал, целясь в сердце Хрофта.
Ее глаза пылали такой злобой и ненавистью, что Отец Дружин понял — девушка не узнаёт его. Она что-то выкрикивала своим на родном языке, продолжая гнать товарищей и сестер в битву, что вставала перед ее мысленным взором. Все они, брошенные в кровавое варево мечей и огня, были зачарованы, опутаны тончайшим заклятьем. И каждый продолжал биться в своей, оставшейся в другом мире битве, видя вокруг собственных врагов.
Отец Дружин перехватил летящий в него кинжал. Острое лезвие оставило алый след в его ладони. Недавняя подруга уже занесла меч, чтобы броситься на Родителя Ратей, но что-то заставило ее обернуться и схватиться с двумя латниками в черненых нагрудниках, на которых скалились поднявшиеся на дыбы львы. Кровавый морок властвовал над всеми.
Люди дрались яростно и отважно. И будь это другой, честный бой в другом, навсегда утраченном мире, Отец Дружин обещал бы каждому из них место в Валхалле и щедрую трапезу из сехримнирова мяса.
Но Хрофт знал, что сейчас этим воинам он не в силах помочь. Как и всем тем, кто оказался орудием в руках хаоситов. Отец Дружин решил, что позволит судьбе и Демогоргону разобраться потом, кто из павших чего достоин. Золотой меч неистово обрушивался на головы несчастных. Почти все оставшиеся в живых воины Руни
Хрофт сосредоточился на щите, пытаясь противостоять заклятью, но сгусток Хаоса, будто бы пожиравший магический заслон изнутри, казалось, питался его мощью. И Отец Дружин что есть силы оттолкнул от себя невидимые щупальца и попытался отыскать магическим видением след колдовства, а по нему — того, кто разбил щит. Но над людским морем не было заметно отголосков вмешательства. Только высоко в небе, нет, над небом, где-то в Межреальности — зарождалась страшная угроза.
Огненная стрела. Копье Мерлина. Видно, на стороне хаоситов теперь есть чародей, способный сравняться по силе и искусству с самим Верховным Магом Поколения. Теперь-то Старый Хрофт понял, для чего их сбили вместе. Маленький кружок последних воинов Рунгерд был сейчас слишком хорошей мишенью. Хрофт хотел крикнуть магам, чтобы помогали ему выстроить новый щит, не по периметру, а сверху, над их головами, но не мог. Страшный гул пронизал его насквозь, парализуя все тело. Золотой меч выпал из руки Владыки Асгарда. Он видел перед собой лишь летящее прямо ему в лицо нестерпимо сияющее магическое жало. И знал, что не может ничего сделать. Не может остановить смертоносное копье Мерлина. Он чувствовал, как заклятье Хаоса опутывает его ноги, поднимается вверх по голеням, разрывая его нынешнюю оболочку и стараясь заставить душу бога броситься прочь на поиски нового, более совершенного и выносливого тела. Он слышал, как от прикосновения пепельно-серого сгустка заклятья вскрикнула Руни. Перед ним было два пути: бежать, пустив в ход Меч Брана и забрав с собой Рунгерд, или погибнуть, расстаться с силой, жизнью, памятью.
«Земля и люди!» Если бы мог, он выкрикнул бы это в лицо поставившим его перед выбором. Он всегда был богом людей. И никогда Великий Один не бросал в битве тех, кто доверил ему свою жизнь. Он готов был принять на себя всю мощь копья. Единственное, что заставляло его задыхаться от бессильной ярости, — Рунгерд. Он не смог ее уберечь.
Хрофт видел, как разрывает слои пространства нацеленное на него колдовское острие. И вдруг позабыл все, чему учил его Хедин, чему он учился сам в этом новом для себя мире, когда остался одиноким и слабым после битвы с Молодыми Богами. Он вспомнил Асгард. События тех дней, счастливые и тягостные, разом вспыхнули перед внутренним взором. И в единственное мгновение страшного прозрения он увидел смерть Рунгерд. Как магический огонь пожирает ее хрупкое тело. Видение тотчас исчезло, остался звенящий в ушах полный страдания крик. Крик, разрывавший Древнему Богу сердце.
Отец Дружин хотел лишь защитить девушку. Даже если для этого придется изгнать из Хьёрварда саму магию.
Крамольная мысль пришла внезапно, подобно яркой вспышке. Безумная, поистине отчаянная идея. И с губ слетели давно забытые, много эонов назад похороненные в самых дальних углах памяти слова Древнего заклятья. Наверное, даже Хедин не знал о том, что это возможно: лишить магии Хьёрвард. Лишь Спаситель мог закрывать и открывать миры, даруя колдовскую силу и отнимая ее. Но эоны назад, так давно, что даже Владыка Асгарда с трудом припоминал эти времена, Творец Всего Сущего оставил асам это заклинание, древнее как само Упорядоченное, сплетенное так искусно и сложно, что никто, кроме самого Создателя, не мог с ним совладать. Видимо, Создатель и сам любил иногда испытать на прочность Закон Равновесия. Он отдал заклинание асам. Но гордость не позволила никому из Древних Богов пустить в ход это страшное оружие.
Асы получили великий дар. И потерпели величайшее из поражений. Тогда, в страшной Боргильдовой битве заклинание Создателя могло бы остановить победоносное наступление Молодых Богов. Лишить магической силы обе стороны, выпить магию из обоих противников и окружавшего их мира. Однако тогда ни самому Одину, ни кому-то из асов и не могло прийти в голову, что мир может существовать без силы. Магия делала их почти всемогущими. Никто не отказывается от могущества своей собственной волей. Но, оказавшись в теле смертного, каждый из них, верно, думал бы иначе.
Отец Дружин не сумел бы сказать, что заставило его вновь оживить давно мертвые, забытые слова. Он не был уверен даже, что заклятье подействует. Создатель — большой насмешник, когда дело касалось богов, — отдал Древним заклинание разъятым на части. Большую — Одину. Понемногу остальным. Говорили, что, уступив красоте и мудрости одного из асов, Создатель решился отдать ему все заклятье. Но, если это и было правдой, жители Асгарда умели хранить тайны. И тот, кто получил от Создателя этот дар, не выдал себя даже в битве на Боргильдовом поле.