Свеча Хрофта
Шрифт:
Рунгерд закрыла глаза, не в силах терпеть его взгляд.
— Я заберу Свечу и уйду, — проговорил он глубоким тихим голосом, совсем близко наклонившись к ее лицу. — Только ответь мне, кто указал тебе путь к ней? Кто подсказал тебе, что это именно та Свеча?
Напряженные до предела нервы не выдержали. И из груди Рунгерд помимо ее воли вырвался неуместный полубезумный смех.
— Никто, — воскликнула она, продолжая смеяться, отчего слезы брызнули из глаз. — Никто не подсказывал мне, Великий Один. Я обманула тебя! Я всех обманула! Это не та свеча! И волшебница, что назвала меня воровкой, была права: я воровка и лгунья. Я украла свечу и принесла ее тебе, полагаясь лишь на свою счастливую звезду и умение лгать. И ты поверил мне. Ведь даже ты, Владыка Асгарда, не в силах отличить одну гномью свечку от другой! Я просто сидела на
— Так никто не направлял тебя? Ты отыскала ее сама? — Хрофт придвинулся к ней слишком близко. Рунгерд почувствовала, как задыхается. Она попыталась отступить, но Древний Бог схватил ее за плечи так, что девушка едва не вскрикнула от боли.
— Да, — отчаянно бросила она в лицо Одина. — Выбрала наугад, даже не надеясь, что это — та самая.
— Та самая, — глухо проговорил Хрофт, сминая девчонку в объятиях, так что едва не хрустнули кости. — Та самая.
Горячий жар его тела и сбившегося дыхания накрыл Руни, так что от изумления она даже не попыталась вырваться. Отец Дружин прижимал ее к широкой груди, так что нагрудник из кожи снежной змеи царапал ей лицо. Но Рунгерд молчала, стоя совсем тихо, пока Древний Бог стискивал ее в могучих объятиях, словно пытаясь растворить в себе хрупкое маленькое тело девушки.
Свеча выпала из ее руки и покатилась по полу.
Часть вторая
Глава 1
Это было странно — снова держать ее в руках, Свечу собственной жизни. Хрофт повертел в пальцах огарок и положил в поясную сумку. Он должен был догадаться раньше. Все это время ответ был перед глазами. Все говорило о том, что Рунгерд — та, кого он искал. Одна из Возвращенных Древних Богов. Ее острый, как диск Ямерта, не знающий усталости ум, ее нечеловеческая дерзость и желание защитить смертных — все это должно было подсказать ему. Но брандейские чародеи, что привели к нему девушку и, видимо, оказались достаточно сильны и умны, чтобы выкрасть душу одного из Древних Богов из чертогов самого Демогоргона, Соборного Мирового Духа, знали, что делали. Они поместили душу Древнего Бога в смертного. И выбрали для этого не мужчину. Воин проявил бы себя так, что не осталось сомнений — в нем говорит истинно божественное величие. Но слуги Хаоса всегда были сильными противниками именно потому, что не выбирали торных дорог и прямоезжих путей. Хитрость, изворотливость, коварство — вот то оружие, которым они владели в совершенстве. Ударить мощным и простым заклятьем, двинуть навстречу многотысячное воинство — не в духе хаоситов. А вот в построении сложных многоходовых комбинаций, в плетении — колдовством или интригой — тончайших ловчих сетей — в этом брандейским чародеям не было равных.
И Старый Хрофт, Мудрый Один попался в эту сеть, как попадается в умело расставленный силок крупная, сильная и оттого слишком уверенная в собственной неуязвимости хищная птица. Но сейчас Отцу Дружин было плевать на все козни и хитросплетения. Впервые за эоны он вздохнул свободно. Неизбывная печаль не заполняла его, одиночество не когтило душу, и раны, оставленные острыми и не знающими жалости клыками вины, затягивались скоро и легко. Там, где раньше зияла серая пустота, теперь что-то ожило. Потому что рядом была родная душа.
Он пытался вызнать у Руни, что она помнит об Асгарде и прежней жизни, по которой он порой так тосковал. Но ее память, дремавшая слишком долго, просыпалась медленно. Девушка припоминала лишь смутные образы или мелкие детали. И Один, как ни старался, не мог понять, кого вернула ему насмешница Судьба. Он расспрашивал Девчонку, пока та, утомленная бесконечным, едва не сломившим ее дух днем не уснула. И лишь тогда решился выпустить ее из объятий, перенес на постель и долго сидел рядом, вглядывался в лицо девушки, надеясь увидеть хоть одну мельчайшую черточку, что подсказала бы, кто перед ним.
Тех, кто способен узнать Свечу, было не так уж и много. Хрофт не сомневался: Рунгерд — часть его семьи. Но кто — жена, один из сыновей, пасынок, падчерица, а может — неуемный лукавый братец?
От Локи можно было ожидать всего. Беспутный плут, многоликий бог лжи, всегда любил менять обличья и, пожалуй, чувствовал бы себя уютно в женском теле. У Рунгерд был тот же насмешливый склад ума. Она, так же как Локи, обожала всяческие «штуки», в ее голове роились непостижимые планы. Локи не мог прожить ни дня без дерзкой выходки. Ему нравилось видеть ярость и недоумение на лицах асов, ётунов, смертных… Разница между братом и Руни была лишь в том, что Рунгерд вечно изобретала что-нибудь механическое или алхимическое, а Локи просто крал все, что могло пригодиться или всего лишь имело неосторожность вызвать интерес рыжего плута. Но насмешливость Локи была злой. Божественный пройдоха всегда думал лишь о себе и собственном удовольствии. Он едва ли подхватил бы клич «Земля и люди», а если бы и сделал это, то с такой иронией и издевкой, что даже самому последнему глупцу стало бы ясно, что Локи интересует только Локи.
Хрофт вновь и вновь воскрешал в памяти родных, чего не позволял себе уже давно, не желая дать призракам памяти шанс вцепиться когтями в его душу. И вспоминал Рунгерд. Их первую встречу в хижине в самом сердце Живых скал. Видел ее в бою, над чертежами и парящей в воздухе на кожаных крыльях.
И видел в ней всех понемногу. Они, Древние Боги, изначально были совсем не такими, как Боги нынешние, Новые. Они всегда были рядом с людьми. И Хрофту всегда казались понятнее эти хрупкие, вероломные, страстные и сильные существа, чем, скажем, те же маги, вроде Хедина, Ракота или Мерлина. И Рунгерд человеческого досталось с лихвой. Но было в ней и что-то иное, что так влекло. Что заставляло людей, альвов и магов присоединяться к ее воинству. Она оберегала своих людей, как Фрейр, и порой нестерпимый ласковый свет в ее глазах напоминал сияние Фрейра, но пасынок никогда не любил войны. И в этой взбалмошной девушке не было и следа прекрасной безмятежности Фрейра. Она скорее походила на Тора. Хвастовством своей силой и радостной жаждой жизни, что всегда были свойственны Молотобойцу и порой заводили его слишком далеко.
Хрофт мог представить Руни сражающейся с ётунами и чудовищами. Пожалуй, в ее характере было шутки ради нести на голове котел Хюмира, который никак не мог поднять бедняга Тюр. Хрофт мог представить сокрушительный Мьёльнир в ее тонкой руке. Мог представить на ее ноге железный сапог Видара и был уверен, что ей хватит дерзости сунуть обутую железом ногу в пасть Фенриру. Видел мысленным взором ее в схватке с чудовищным Гармом. Но в ней было то, чего никогда ни капли нельзя было сыскать ни в одном из его детей, — она умела созидать. Отец Дружин смеялся бы долго, узри он сыновей над чертежами летающего плаща или смешивающими что-то в склянках.
Девушка была по-своему красива. Владыка Асгарда не сразу заметил это и до сих пор как-то не решался признаться себе, что привык к ее теплой, удивительно женской красоте, которую Руни пыталась спрятать за своими нарочито мальчишечьими нарядами и широкими плащами. Но он помнил горделивую красоту своей падчерицы и никогда не решился бы поставить Руни рядом с Фреей. Как ни один скальд не решится сравнить неугомонный горный ручей и широкую могучую реку.
А Фригг? Жена лучше всех знала Свечу. Но даже представить себе, что в теле Руни могла найти приют душа Фригг, казалось Одину нелепым. Его Фригг, роскошная, одетая в золото и драгоценные камни, как истинная царица мира, она умела быть прекрасной и величественной. И никогда не позволила бы себе жить в лесу, без служанок и купален. Хрофт представил, каким взглядом смерила бы его супруга неровно остриженные, неухоженные волосы Руни. Фригг любила порядок, дом, довольство. Она любила детей. И в ней были покой и достоинство, а в Рунгерд — лишь гордость и неуемная жажда нового.
Хрофт в отчаянии отбросил эти мысли, совершенно ясно понимая, что не может сейчас сказать, кто из близких заключен в хрупком смертном теле юной воительницы. Он неловко присел рядом с ней на жесткой походной постели: грубо сколоченном топчане, покрытом рогожей. Отец Дружин не любил спать на полу с тех пор, как страдал от холода, будучи лишенным силы изгнанником. Сегодня он вовсе не мог спать и сам удивлялся, как проявились в нем эти чисто человеческие черты. Во времена оны, когда Отец Дружин не знал предела своей мощи, он рассмеялся бы над любым чародеем, что вздумал бы показать ему в магическом зеркале то, во что превратился Родитель Ратей, провожжавшись всего несколько дней с Девчонкой. И не только рассмеялся, но и наказал бы другим в острастку так, чтобы над таким шутником хохотали и после его смерти.