Сверхновая американская фантастика, 1994 № 03
Шрифт:
Ханан услышала, как сердце дало сбой.
— У тебя есть атриум? — вырвалось у нее.
Ари кивнула:
— Мать ввела мне его. Она говорила, что атриумы потому и запрещены, что делают людей свободными.
Приглушенный стон ужаса вырвался из груди Ханан. Подозревала ли Ари о том, что ее атриум тоже сдублирован?
— Тебе не стоило говорить мне этого, — прошипела она, пытаясь закончить мучительный разговор.
Но Ари, спокойно глядя ей в глаза, сказала:
— Я знаю, что мать и тебе дала атриум.
Ханан сдержала протестующий крик.
— Никогда больше не произноси этих слов! — прошептала она.
Ханан открыла глаза и увидела Ари, озабоченно глядящую на нее.
— Прости, — сказала Ари, — действительно не надо было… Сейчас, наверно, тебе лучше уйти.
— Да, — согласилась Ханан. — Ты не дашь мне… адрес твоего атриума?
Ари улыбнулась, будто только и ждала этой просьбы.
Вернувшись домой, Ханан запросила сочинения Анны Шукоды. В библиотеке Сеида такого, конечно, быть не могло. Она попыталась получить информацию о политической литературе по компьютерной сети, но так как никто из операторов не знал Ханан, доступ к секретным документам был закрыт. В конце концов она заказала их за границей.
Все это время она будто со стороны наблюдала за собой. «Зачем я это делаю?» — этот вопрос измучил ее, хотя ответ был прост: ей необходимо было понять свою мать. Ей нужно знать, что заставило Анну Шукоду избрать жизнь, полную опасностей, когда у нее была прекрасная возможность дожить до глубокой старости в спокойствии и комфорте. Более того, Ханан хотела понять, почему сама она сделала другой выбор.
Компьютер просигналил о получении текстов. Ханан скопировала их в свою электронную книгу и улеглась с ней в постель.
Дети спали. Сеид еще работал со счетами. Прохладный туман окутал дом. Летучая мышь была отправлена к Ари.
Ханан включила экран электронной книги.
Рано утром позвонил Дядя — сообщить, что будет завтракать с ними. За столом Ханан сидела напротив него, чувствуя себя крысой под гипнотическим взглядом кобры. Дядя самодовольно смеялся, шутил с Сеидом и Хамалем. Он даже похвалил Сари и составленный ею букет. Но сквозь эту непринужденность Ханан чувствовала напряжение притаившейся кобры. Она заставила себя съесть тарелку фруктов и немного риса. Пусть кобра проглотит жирную крысу. Она не хотела чувствовать себя виноватой в глазах Дяди.
— Есть одно дельце, которое нам надо обсудить, Сеид, — сказал Дядя после того, как убрали со стола и дети отправились на занятия. — Лучше это сделать в твоем кабинете.
— Конечно, Дядя.
— Ах да, — он хитро взглянул на Ханан, — не присоединишься ли и ты к нам?
Она кивнула. Завтрак болезненно отяжелил желудок. «Пусть съест больную крысу», — подумала Ханан.
Она села на диван в кабинете Сеида. Дядя устроился в кресле-качалке. Сеид попросил чаю и сел рядом с Ханан. Дядя улыбался, глядя на них.
— Я горжусь тобой, Ханан.
Она недоумевающе вскинула брови. Дядя, будто не заметив, продолжал:
— Я всегда говорил: семья превыше всего. Ты знаешь, что это так, Ханан, ведь я приютил тебя, когда умер мой брат, и вырастил как собственную дочь. Я сделал это не потому, что любил тебя. Мы с тобой должны признать, я тебя тогда едва знал. Пусть это звучит жестоко, я даже думал, что совершаю смертельную ошибку, беря тебя под свою крышу, что я рискую своей политической карьерой. Но, несмотря ни на что, я взял тебя, потому что ты была дочерью моего брата.
— Да, Дядя. Я навсегда благодарна вам.
Дядя притворился удивленным:
— Неужели? Но твоя мать была ужасно испорченной женщиной. Из-за нее мой брат покинул приличное общество. Она увлекла его своими сумасбродными идеями.
Ханан чувствовала, как горят ее щеки. От стыда или от гнева — она не могла сказать. Склонив голову, она изучала свои руки: напряжение свело пальцы в дрожащий купол. Смуглая рука мужа легко сжала ей кисть — Сеид напоминал о своей любви.
— И безусловно, Ханан оправдала ваше великодушие, Дядя. — В его голосе улавливалось предупреждение Дядюшке о том, что он не допустит дальнейших оскорблений своей жены.
Ханан склонила голову еще ниже. Подняв плечи, она ругала себя. Неужели она думала, что рискует только собой, вознамерившись отыскать Ари? Как она могла забыть, что Сеиду тоже может достаться.
— Ханан была мне хорошей дочерью, — спокойно сказал Дядя, — истинным утешением бездетного человека.
Ханан удивленно подняла глаза… и наткнулась на тот самый взгляд кобры.
— Но Шукода была растлительницей. И к тому же твоей матерью. Совершенно естественно, что ее жизнь могла быть тебе любопытна. Честно говоря, я удивлен, что ты так долго держалась.
— Дядя, прости! — Ханан разрыдалась. Сеид, пораженный, не знал, что и сказать. Взмахом руки Дядя разрезал воздух, требуя тишины.
— У тебя двое милых детей, Ханан, и уважаемый муж, который любит тебя. Когда поздним вечером тебя охватит тоска, вспомни лучше о своей семье. Подумай о детях. Пойди к мужу в постель, и к утру ты опять будешь свободна и довольна собой.
Ханан схватила Сеида за руку и закивала:
— Спасибо, Дядя, — шептала она, вздрагивая с облегчением, — спасибо!
— Ты думала, что ты делаешь? — кричал Сеид. — Может, думала, никто не заметит? Или служба безопасности ничего для тебя не значит? Почему, Ханан? Ну скажи, почему? Ты же всегда говорила, что ненавидишь свою мать.
Ханан повалилась на диван и снова зарыдала. Каждое гневное слово Сеида отдавалось болью в теле. Другие мужья кричали на своих жен, даже били. Но не Сеид. Каждый день, проведенный вместе, был для них днем любви. Теперь он страдает из-за нее.
— Прости, Сеид. Я не знаю, почему я это сделала. Не знаю, что на меня нашло. Я просто… — Она пыталась найти оправдание, которое успокоило бы его.