Сверхновая американская фантастика, 1996 № 05-06
Шрифт:
— Пал бы ниц в совершеннейшем благоговении. Или, может быть, вы предпочли бы видеть меня вашим преданным слугой всю жизнь? Впрочем, любой способ выражения благодарности заведомо недостоен такого бесценного блага.
Тут я попытался прильнуть к его продубленным кислотами пальцам в раболепном поцелуе. Дакворс с содроганием вырвал руку.
— Не переигрывайте, — проворчал он. — А то передумаю.
— Умоляю, не надо.
— Ну ладно. Вот суть моей идеи.
Он извлек из шкафа толстую папку с распечатками и шмякнул всю кипу передо мной на лабораторный стол.
— Я провел широкий компьютерный
Я наморщил лоб и сказал:
— Давайте тогда разберемся. Если я правильно понял, можно выкуривать по две пачки сигарет без фильтра в течение многих лет, а затем, когда резко бросишь, то вскоре статистика насчет рака легких и разных сердечных болезней у меня станет не хуже, чем у некурящих?
— Этот вывод неотвратим, — провозгласил Дакворс. — Мои таблицы это черным по белому доказывают. Разумеется, самый существенный момент — когда вам остановиться. Если не бросить в определенный момент — считайте, с вами все кончено. В том и состоит трудность, что подавляющему большинству людей невдомек, когдаэтот момент наступает. И посему, если они относятся к сознательной части человечества, им ничего не остается, как безвозвратно бросить курить и придерживаться отвратительной спартанской диеты.
— И что же вы предлагаете?
— Открыть специальный файл для каждого курильщика и каждого переедающего. Ввести абонементное обслуживание.
— Понял-понял! — вскричал я. — Ив критический момент вы сообщаете своему клиенту, что настало время съехать на обочину дороги наслаждений?
— Именно так, — ответил Дакворс. — Конечно, суть метода глубже. Мои страховые таблицы будут дополнены периодическими анализами крови и тканевых культур. В конце концов, статистические данные содержат только усредненные цифры.
— Но до того момента, — торжествовал я, — люди, подобные мне, могут безнаказанно жить на всю катушку. Дакворс, вы войдете в историю как спаситель всех бесхарактерных, слабовольных мужчин и женщин этой страны.
Дакворс прямо весь светился и даже чуть-чуть прослезился. Ясно, что он был растроган моим признанием его вечноцветущего гения.
— А как вы предполагаете финансировать это великолепное предприятие? — спросил я.
Легкая тень набежала на его лицо.
— Да, это, пожалуй, единственная закавыка, — согласился он. — Но по линии жены у меня есть энергично настроенный близкий родственник, который считает, что весь мир создан для предпринимательского капитала. Он не замедлит выпустить акции на биржу и с удовольствием станет осуществлять менеджмент предлагаемых мною услуг.
— А подходит ли он для этого дела?
— Он? Его всепожирающая ненасытность уступает только его же собственной неприкрытой жадности — это делает его потрясающим бизнесменом, хотя и презренной личностью. Но не лучше ли держать воровство под семейным присмотром?
— Очень разумная позиция. Дайте мне знать, пожалуйста, когда эти акции будут выброшены на рынок.
Новое акционерное общество «Живанём, инкорпорейтед» оказалось на поверку еще более богатой жилой, чем мог предполагать родственник по женской линии профессора Дакворса. Как только идея Дакворса появилась в прессе, публика сразу клюнула. Немедленно поднялась шумиха вокруг акций, и рыночная цена «Живанём, инкорпорейтед» галопом поскакала вверх. Сам факт, что новые услуги оказывались дважды лауреатом Нобелевской премии Дакворсом, убеждал всех в совершенной честности предприятия. А когда Дакворс объявил о полной передаче своего пакета в 51 процент привилегированных акций химическому факультету университета Мерриуэтер, их стоимость подскочила еще на десять пунктов.
Находясь при этом деле с самых его истоков, я собрал в закрома неплохую прибыль. Нет нужды говорить, что я тоже абонировал услуги «Живанём, инкорпорейтед», как и большинство моих коллег по университету. Неразвеянным оставался только скептицизм моей жены.
И хотя у нее текли слюнки каждый раз, когда я с волчьим аппетитом поглощал наполеоны, пирожные со сливочным кремом и пышные шоколадные муссы, она упорно стояла на своем — мол, я хочу получить кое-что задаром.
— За такую сладкую жизнь придется рассчитываться, — говорила она.
— Знаешь, в чем кроется причина твоих переживаний? — негодовал я. — Ты страдаешь от ископаемой протестантской этики. Наслаждение у тебя ассоциируется с грехом. Ну, проснись же. Мы на пороге двадцать первого века. И давно сбросили пелену подобных средневековых идей.
С этими словами я вперевалку выходил из комнаты, горделиво подняв голову.
Некоторые беспокоящие непредвиденные эффекты в действительности имели место. Мой неукротимо растущий вес так скособочил нашу супружескую кровать, что жена приобрела привычку спать на кушетке в гостиной. А плотная голубая мгла сигаретного дыма в вычислительном центре зачастую не давала разобрать символы на клавиатуре и мешала читать текст на мониторе. Тем не менее безграничные удовольствия были неописуемо чудесны.
Но час пробил. Мне на работу пришло письмо, отправленное «Живанём, инкорпорейтед». Компания информировала меня, что впредь я обязан следовать программе тотального воздержания, к письму присовокуплялся план строгой диеты. Перенасыщенная холестерином кровь отхлынула от моих округлившихся щек, и я поспешно позвонил в офис «Живанём, инкорпорейтед» убедиться в отсутствии ошибки. Когда же худшие опасения подтвердились, я извлек из большого холодильника в подвале изрядное число замороженных сочных фруктовых пирогов с творогом и отправил в мусорку. Туда же последовали блоки сигарет с высоким содержанием смол.
Мрак ночных кошмаров тех недель и месяцев не поддается адекватному описанию. Я стал угрюмым, раздражительным, желчным и совершенно неспособным радоваться жизни. Огрызался направо и налево, даже съязвил в ответ почтенному, пожилому, уважаемому человеку — президенту Хинклю. Он был настолько потрясен этим ничем не оправданным и неожиданным оскорблением, что не стал мне, так сказать, сразу рубить голову с плеч. Только в его глазах с красными прожилками заблестели слезы.
Я зашел слишком далеко.