Сверхновая. F&SF, 2007 № 39-40 (выборочно)
Шрифт:
— Отлично, значит, все-таки полицию, — менеджер достал свой сотовый телефон и начал набирать номер.
— Нет, мы уходим, — я схватила Иисуса за рубашку и потащила к выходу. — Видите? Мы уходим.
— Пусти! — Иисус хотел меня стукнуть, но промахнулся. Держу пари, тот Иисус тоже был слабаком, когда дело доходило до драки.
Я трясла его, пока у него скобки на зубах не задребезжали:
— Тебя снова арестуют, и маму удар хватит. Я тебе обещаю: если ты сию минуту не засунешь свою задницу
Он побледнел.
— Ты этого не сделаешь!
— Хочешь проверить? — я произнесла это с такой холодностью, на какую только была способна.
— Проклятье! — он стряхнул мои руки. — Иногда ты бываешь такой паршивкой!
— Думаю, настоящий Иисус не говорил «паршивка», — вставила Гармония.
— Это потому что он не знал тебя! — он ожёг ее взглядом, от которого впору было расплавиться железу, и зашлепал к стоянке. Гармония обиженно шла сзади.
— Ну, парень, тебя вообще никуда с собой нельзя брать! — сказала я, когда он проскользнул на заднее сиденье.
Мы завезли Гармонию домой, потому что у нее должно было быть свидание. С кем-то, кого она нашла через онлайновую службу знакомств — ничего лучше придумать не могла!
Потом мы поехали домой. Мама уже пришла из магазина и доставала из пакета банки с зеленым горошком.
— Привет, ребята, — поздоровалась она, едва мы переступили порог, — как сегодня прошла Группа?
— Кучка слащавых нытиков, — ответил Иисус. — Терпеть их всех не могу.
— Ясно, — сказала она, как будто так на самом деле и было, хотя, на мой взгляд, ничего ей было не ясно и ждать, что станет яснее, не приходилось. С другой стороны, она купила хлеба вдвое больше обычного, так что кое-что она все-таки об Иисусе знала. Он был помешан на хлебе, а уж про рыбу и говорить не стоит.
— Я к себе в нишу, — сказал Иисус и протопал из комнаты.
— Что-то произошло на встрече Группы? — поинтересовалась мама. — Он еще ворчливее, чем обычно.
— Как ты различаешь? — спросила я шепотом, помогая разбирать содержимое пакетов.
— Бейли, — сказала она, — нам надо быть терпимее к Иисусу. Ему тяжело. У него много обязательств и принципов, которые он должен соблюдать. И он здесь не по своей воле.
— Да, но и не по моей тоже.
— Я знаю, — ответила мама, обнимая меня, — но в конце концов, все образуется. Мы просто должны переждать.
— А это и папы касается? — спросила я. — Он что, сейчас где-то там тоже пережидает?
И естественно, она не нашла, что ответить на это.
Мама легла спать, а я как раз заканчивала свою тригонометрию около полуночи, когда через кухню прошмыгнул Иисус, закамуфлированный в чёрные кожаные штаны и чёрную же футболку. Я с раздраженным стуком положила карандаш на стол.
— Куда это ты собрался?
— Не твое дело, — ответил он. — Возвращайся к своему тупому домашнему заданию.
— Как смешно! — скривилась я. — Сейчас живот надорву.
Он ничего не сказал, просто отпер дверь и исчез в ночи. Прекрасно, подумала я, просто прекрасно. Когда завтра утром его не окажется дома, мама во всем обвинит меня. Я взяла ключи и последовала за ним.
Поравнявшись со следующим домом, Иисус зашагал по дорожке, не оглядываясь. Я шла за ним до парковки возле продуктового магазина, через шесть кварталов от нашего, а затем спряталась за телефонным столбом на другой стороне улицы и принялась наблюдать.
На стоянке было припарковано много машин, несмотря на то, что магазин уже несколько часов как был закрыт. Собралось больше Иисусов, чем я когда-либо раньше видела в одном месте, — по меньшей мере тридцать — они кучковались, смеялись и болтали, совсем как обычные люди. На большинстве была одежда из черной кожи, и наш очень хорошо вписывался. Сейчас он выглядел счастливым.
Мне показалось, что я заметила девушку в середине толпы, а все остальные были сплошь клоны. У меня мурашки пробежали по коже, когда я обнаружила, что на каждом болтался крестик — либо на цепочке на шее, либо в ухе. Некоторые крестики были даже с драгоценными камнями и мерцали в свете уличных фонарей. Это было поистине жутко. В смысле, если бы я была Иисусом, то уж крестик стала бы носить в последнюю очередь.
— Ну что ж, давайте начнем! — над общим гулом раздался голос одного из них, и разговоры стихли. — У кого пробный экземпляр?
— Вот она! — ответил кто-то и вытащил вперед за руку девушку. У нее были черные волосы «шипами», совсем как у Гармонии.
— Пусти! — крикнула она высоким, писклявым голосом, и я поняла, что это и есть Гармония, втиснутая в свое самое узкое и короткое черное платье. Мои пальцы впились в телефонный столб. Что она делала с этой ватагой? Ей же даже наш Иисус не нравился.
И еще у нее была тонна лиловых теней на веках.
— А где музыканты? — спросила она, с тревогой оглядываясь.
— Ну же, давайте убьем её, — сказал высокий Иисус в возрасте. Он взглянул на свои простертые пальцы. — Я чувствую, что сегодня я могу это сделать.
— У каждого будет возможность, — произнес другой Иисус. Он был одет в красную кожу, а его крестик был усыпан рубинами.
— Что значит «убьём»? — Гармония старалась опустить свою облегающую черную юбку пониже. — Ты сказал, мы пойдем на вечеринку.
Отвратительное фырканье прокатилось по толпе.