Сверхприключения сверхкосмонавта
Шрифт:
И тут, развивая папину мысль, меня стали то поодиночке, то все сразу обстреливать такими цитатами на эту тему, что я вынужден был зажать своими сверхпальцами свои сверхуши.
– Я тоже хочу сказать, - сказала, выглядывая из-за стопки книг, Нина Кисина, - я хочу сказать, что, как сказал Сервантес, пролепетала Нина, лихорадочно перелистывая какую-то книжку, - тогда, чтобы... м-м-м... для того, чтобы приготовить пирог с яблоками за тридцать минут, надо взбить три яйца, посолить, добавить ванилин, один стакан песку и десять граммов муки... Ой, минуточку, я что-то не оттуда читаю...
– Вот именно, не оттуда, - перебил я её.
– Не десять граммов муки, а один стакан муки, иначе будет не пирог, а...
– А здесь написано, что надо взять десять граммов муки, - сказала Нина.
– Значит, опечатка, - сказал
– Посмотри в конце, есть опечатка или нет?
– Действительно, опечатка, - сказала Кисина, осмотрев вклейку в. конце книги.
– А вообще вы правы, Юра, и ты хоть сверхздоровый человек, - продолжала Кисина, - но ты болен болезнью, которая у космонавтов называется... человеко-психологической несовместимостью... Третьей стадии... Тяжёлой и, по-видимому, неизлечимой формой...
– У них есть такие болезни, а у сверхкосмонавтов, - сказал я, - нет такой болезни! И не может быть! И вообще, ребята, сейчас уже семь часов пятьдесят две минуты тринадцать секунд. Завтра я поступаю сразу в три института: в театральный, в литературный и в консерваторию. Теорию я уже сдал на собеседовании. Круг, как вы понимаете, должен сомкнуться. Вот так, уважаемые повара, кулинары, диетологи и пекари пирога под названием "Несовместимость Юрия Баранкина!" А теперь насчёт того, что вы не хотите идти в мой экипаж, на выполнение моего задания под моим... руководством... Не пойдёте вы - пойдут другие!
– Ребята!
– скомандовал Маслов.
– По домам! Этот всезнающий и всепонимающий человек ничего не понял!
С книгами под мышками и в руках все стали выходить из столовой.
– Я тоже ухожу, - сказал отец, - ухожу жить к бабушке. Ну хорошо, - бормотал он, - ты не хочешь слушать своих соучеников, ты не хочешь слушать нас, взрослых, ты не хочешь слушать и Горького, и Станиславского, и Павлова...
Отец хлопнул дверью, и я остался один.
Как жаль, что человеческий голос не может (пока не может) произнести одновременно три фразы. К сожалению, природа не запатентовала такой способности ещё ни у кого, но если бы она запатентовала это, то я бы, оставшись в долгожданном одиночестве, произнёс следующее: "Кис-кис-кис!" Затем бы пропел: "...то, что испокон веков неосновательно называли "колебаниями" голосовых связок, не является в строгом смысле колебаниями: это просто серия сверхкоротких и быстрых сокращений голосовых связок". И продекламировал: "Сердце бьётся! Сердце бьётся! А как же оно бьётся?!" Всё это я бы произнёс одновременно, потому что в одиночестве мои мысли сосредоточились на многих проблемах. На этот раз их было всего три. Хотя, если быть точным, то есть если быть, то только точным, было ощущение, и четвёртой проблемы: ощущение конфликта с одноклассниками. Правда, это ощущение было ощущением как бы не общим, а личным. "В конце концов, всё, что произошло, это даже не конфликт, а просто противоречие, но ведь не каждое противоречие переходит в конфликт", - думал я, расхаживая по квартире в поисках кошки Муськи, чтобы её накормить. Заглядывая в поисках нашей кошки Муськи под стол, я увидел на скатерти кусок перфокарты и листок бумаги. На листке было написано: "Юрию Баранкину от Тани Тополевой". Я взял листок в руки и, перевернув, стал читать. "Юра, - было выведено решительным почерком, - я думала, что до этого не дойдёт дело. Но до этого дело дошло. До этого - значит, до электронно-вычислительной машины. Во время разговора с нами, вернее, во время постановки диагноза твоего заболевания ты, наверное, решил, что твоя несовместимость касается только твоих одноклассников, но дело обстоит гораздо хуже. Гораздо хуже, чем предполагали мы и чем предполагаешь ты. Перед нашим разговором с тобой я с помощью одного инженера-кибернетика заложила твой психологический портрет в электронно-вычислительную машину. Не мне тебе объяснять, что предмет психологии - это закономерности формирования психических свойств человека: потребностей, интересов, привычек, способностей, темперамента, характера. Это и привело меня к инженеру-кибернетику. Мы заложили в электронно-вычислительную машину твой психологический портрет, и вот что нам ответила машина: ты, Баранкин, несовместим ни с одним космонавтом на всём земном шаре!" И подпись: "Таня Тополева".
Говоря честно, я ещё некоторое время ходил по комнате в поисках Муськи, стараясь не думать о Таниной записке, но мысль моя то и дело возвращалась к словам: "Электронно-вычислительная
Думая о комете Уэста, я прилег на папин диван просто так, без всякого расписания, товарищи потомки, лёг глупо, бессмысленно, совершенно не ощущая беспрестанного тиканья в моём существе биологических часов. На диване высилась кипа журналов и газет, с помощью которых совсем недавно отец собирался дать мне вместе с моими одноклассниками решительный бой. Я взял лежавшую сверху "Литературку" и взглянул на последнюю страницу. Со страницы на меня смотрели смешной рисунок, рассказы, рассказики, фразы, пародии. Мой взгляд остановился на переводе с датского "Маленькая утренняя радость", и я прочитал его вслух:
Как утром весенним приятно проснуться,
И сладко зевнуть, и слегка потянуться,
Следить за мерцанием солнечных бликов
И слушать часы, не уставшие тикать
За долгую, но уходящую ночь...
Дремоту свою не спеша превозмочь
И своему безмятежному телу
Отдать приказанье сурово и смело:
"Доброе утро! Пора бы вставать!"
И после в постели остаться лежать.
Я повторил слова стихотворения: "Дремоту свою не спеша превозмочь и своему безмятежному телу отдать приказанье сурово и смело: "Доброе утро! Пора бы вставать!" И после в постели остаться лежать". И остался лежать в постели, хотя по расписанию я должен был тренироваться.
ВОСПОМИНАНИЕ ДВАДЦАТОЕ
Пульс, пульс, пульс!
Утром, как это ни странно, я проснулся в своей постели. Дома уже никого не было. Очевидно, отец перенёс меня, сонного, на постель. Позавтракав, я тоже не пошёл ни на какие тренировки. Сначала я расхаживал бездумно по комнате, декламируя вслух: "Дремоту свою не спеша превозмочь и своему безмятежному телу отдать приказанье сурово и смело: "Доброе утро! Пора бы вставать!" И после в постели остаться лежать".
И с этими словами на губах я вышел из дому на улицу. Очутившись на улице, я бесцельно постоял на трамвайной остановке и почему-то сел в трамвай и поехал туда, куда поехал трамвай, до самой его конечной остановки, которая называется Михалково. Потом я купался, загорал, ходил в кино, просто гулял и просто ничего не делал.
Кажется, на четвёртый или на пятый день я встретил Таню Тополеву. Она подошла ко мне и сказала:
– Я тебе тогда позабыла оставить твои воспоминания, - и протянула мне мою зашифрованную тетрадку.
Я взял свой дневник и сунул его в карман куртки.
– А как всё-таки к тебе попали мои воспоминания?
– Я никак не мог понять этого.
– А мне тётя Паша их передала. Она сказала: "Я живу на первом этаже, а тут, видно, очень важные документы... Ты ведь живёшь на двенадцатом этаже, у тебя они лучше сохранятся".
После этих слов мы ещё долго стояли молча, потом Таня посмотрела на небо и сказала:
– Птицы улетают...
Потом она помолчала и добавила:
– Оказывается, они в полёте ориентируются по Солнцу, звёздам и по силовым линиям магнитного поля Земли.
– Затем она помолчала и добавила: - А мне кажется, что это не обязательно всем знать, как и по чему ориентируются птицы, улетая на юг. Кто изучает полёты птиц, тот пусть это и знает...
Я промолчал.
– А ты эти дни не тренировался?