Свет между нами. Откровения медиума о потустороннем мире
Шрифт:
И все же с вашей стороны можно без труда видеть и слышать, что происходит на противоположной. Можно даже добраться туда – те пальцы, что держат бумагу, уже там. Стороны могут быть отделены, но при этом – взаимодействовать. В сущности, они одно и то же. Та сторона бумажного листа здесь.
Встречая определение «Та Сторона» на страницах этой книги, просто держите в голове тот самый лист бумаги. Спросите себя: что, если граница между земной и загробной жизнью такая же тонкая и проницаемая, как простая бумага?
Что,
2
Девушка из продуктового магазина
Я была странным ребенком: гиперактивным, неустойчивым, остро реагирующим на повседневные вещи.
«Когда Лора радуется, она просто сияет от счастья, – писала мама в дневнике малыша, когда мне стукнул годик. – А когда расстроена, такая грустняшка! Такими я других малышек не видела».
Конечно, дети – создания беспокойные и энергичные, но у меня внутри словно был моторчик, который крутился не переставая. Не успела я пойти в школу – первый раз в первый класс, – как маме позвонила медсестра.
– Начну с хороших новостей, – сказала она, – мы остановили кровотечение…
В тот день я врезалась в лестницу на площадке и до крови рассекла лоб. Мама отвезла меня к врачу, и он наложил мне семь швов.
Неделю спустя я устроила истерику в своей комнате – сестру пригласили в бассейн к соседям, а меня никто не звал. Я свалила тяжелую деревянную лестницу двухъярусной кровати, и та врезала мне по затылку. Мама снова отвезла меня к доктору – тот наложил три новых шва, потом усадил маму в кресло и задал ей кучу неприятных вопросов.
По правде говоря, я была крохой, низкорослой и худой, как палка, – малютка блондинка с забавной челкой. Но я могла стать настоящим кошмаром. Маме приходилось удерживать меня за руки (или за ноги), чтобы одеть. Если она на секунду ослабляла хватку, я тут же сбегала. Еще я постоянно во все врезалась: в двери, стены, железные ящики, припаркованные машины. Маме стоило отвести взгляд, и она слышала, как я с грохотом на что-то натыкаюсь. Сначала она обнимала и успокаивала меня, но потом стала обходиться присказкой: «Лора Линн вошла в закрытую дверь».
Порой я злилась на старшую сестру Кристину и, топая ногами, опускала голову и неслась на нее, как бык. Я либо таранила ее и сбивала с ног, либо она успевала отпрыгнуть, а на моем счету прибавлялось «полетов».
– Иди в свою комнату, – говорила в таких случаях мама, – и не выходи, пока не станешь человеком.
Самым страшным наказанием было сидеть на месте.
Если я вела себя хуже некуда, мама усаживала меня на стул и велела сидеть неподвижно. Не час, конечно, и даже не десять минут – она слишком хорошо меня знала. Мое наказание было – высидеть ровно минуту. Но даже это было слишком долго – я никогда не справлялась.
Мы считаем себя твердыми, физически неизменными существами. Но ошибаемся.
Как и все во Вселенной, человек состоит из атомов и молекул, полных энергии и постоянно движущихся, вибрирующих с разной частотой. Если поглядеть на цельный предмет – например, стул, – не верится, что образующие его частицы движутся. Но это так! Вся материя, все сущее, сама жизнь определяются этим беспрерывным движением.
В остальном у меня было вполне нормальное детство. Я росла в милой зеленой деревушке Гринлоу на Лонг-Айленде; не сказать чтобы там жило много богачей. Отец, венгерский иммигрант в первом поколении, преподавал французский в старшей школе. Мама, чьи родители были немцами, обучала английскому старшеклассников. Какое-то время она хозяйничала по дому и растила нас – троих отпрысков, потом снова вернулась к работе.
Мы жили не бедно, но денег часто не хватало. Порой я ждала походов в парикмахерскую и донашивала вещи за сестрой. Но мама изо всех сил старалась устроить нам счастливое детство. Если она не могла купить новые игрушки, то делала их сама из яркого цветного картона: потрясные машинки, поезда и маленькие города-деревушки. А на коричневых пакетах для ленча она рисовала героев и сценки – как в комиксах. И так каждый день. На праздники и дни рождения мама украшала весь дом, а как-то сделала забавные шляпы для вечеринки Кристины – порадовать сестру и ее друзей. Она держала нас подальше от телевизора, чтобы мы придумывали что-нибудь интересное. Мы много рисовали и даже открыли картинную галерею (десять центов за картину). Мама подарила мне волшебное детство.
Но несмотря на это, я не отрицаю, что была трудным ребенком, непохожим на других детей.
Когда мне было шесть или около того, мама взяла меня в магазин. Пока мы ждали в очереди, меня вдруг захлестнули сильные эмоции. Из глаз едва не потекли слезы. Мощное и тяжелое ощущение: словно стоишь на пляже, и огромная волна врезается в грудь и сбивает с ног. Так я и стояла, чувствуя невыносимую грусть и недоумение, и ничего не сказала маме.
Потом мое внимание привлекла девушка за кассой – молодая, слегка за двадцать, с непримечательной внешностью. Она не плакала, даже брови не хмурила – скорее казалась скучающей. Но я знала, что это не просто скука и что она и есть источник той ужасной печали, которую я ощущала.
Никаких сомнений – я поглощала грусть девушки-кассира. Я не знала, что это значит и почему происходит, не представляла, было ли это в порядке вещей или нет. Тогда в голове отпечаталось только одно: я чувствую печаль этой девушки, это неприятно и неловко. И от этого чувства никак не закрыться.
Я часто испытывала что-то подобное. Порой шагала мимо незнакомцев по улице и меня окатывали волны гнева и беспокойства. Иногда я перенимала эмоции друзей или одноклассников. В целом это было тяжелым, безрадостным опытом. Хотя положительные эмоции я тоже ощущала.
Каждый раз, когда рядом были особенно счастливые люди, мое настроение резко поднималось. Казалось, эмоции не только передавались, но и усиливались в полете. Порой мне хотелось плясать от счастья, хотя моменты явно не стоили такого безудержного восторга. Простые радости жизни: есть с друзьями мороженое, плавать в погожий день, сидеть с улыбающейся мамой – наполняли меня эйфорией. Душа словно уносилась в небо.
Вся материя, все сущее, сама жизнь определяются этим беспрерывным движением. Выходит, мы не такие твердые, как думаем.