Свет на исходе дня
Шрифт:
За лесом постукивал, тяжело перекатывался гром, небо там было не светлее леса.
– Дождик будет, - сказала за спиной у Мити Катя.
Женщина непонятно вздохнула, Митя и в этом вздохе почувствовал что-то для себя.
Они работали спокойно, без остановок и смеха, не то что в прежние дни, и не смотрели друг на друга, не говорили, но какое напряжение во всем теле, какая строгость, шея заболела - как бы не повернуться ненароком, не взглянуть случайно...
После полудня туча надвинулась, сразу стало темно, все вокруг застыло, и вдруг
– Митя...
– услышал он из ближней копны.
Дарья глубоко зарылась в сено, только длинные голые ноги были подставлены дождю, копна нависала над ней, как пышная прическа. Он неподвижно стоял перед ней.
– Что мокнешь?
– спросила она спокойно.
– Иди сюда...
Он послушно пошел к ней, как к матери. Она втянула его в копну и посадила рядом. Дождь шуршал над ними, они не проронили ни слова; они смотрели на хлесткие струи, которые шарили вокруг и сбивались поодаль в сплошную пелену.
– Замерз?
– спросила она.
Он не ответил, она прижала его рукой к боку, сквозь мокрую одежду он почувствовал ее тепло. Они молчали и не шевелились; спине было тепло и колко, спереди веяло дождевым холодом. Сидеть бы так и сидеть без времени.
Она подалась вперед и исподлобья глянула вверх.
– Не переждать, - сказала она.
Он молчал.
– Пошли, - она встала, роняя сено, и подняла Митю за руку.
Он так же молча и покорно пошел за ней.
Они пришли к ней в дом; внутри было так опрятно, что Митя не решался переступить порог.
– Входи, входи, - позвала она, сбросила туфли и босая легко пошла по чистому, гладкому дощатому полу, оставляя узкие мокрые следы.
Он шагнул и остановился.
– Сейчас печь разожгу, - сказала она, посмотрела на него и впервые улыбнулась.
– Я не съем тебя, проходи, садись...
Вскоре горела печь, треск поленьев сливался с шумом дождя. Митя сидел скованно, как будто вконец окоченел.
– Раздевайся, - сказала она.
– Обсохни.
Он неловко стянул мокрую рубаху и застыл.
– Снимай, снимай, - сказала она, забирая рубаху и вешая перед печью.
Митя снял штаны и остался в трусах. Она повесила штаны и улыбнулась.
– Стесняешься?
– Дарья подошла к кровати и отвернула край одеяла. Ложись. Накройся и разденься.
Он сделал, как она сказала. Его одежда висела на бечевке перед печью, капли с раздельным, внятным стуком падали на пол.
Вскоре воздух прогрелся, в комнате стало тепло. Хозяйка гремела кастрюлями на кухне. Митя робко осмотрелся: такой чистоты в доме он не знал; в горнице даже пахло опрятно - чистыми, мытыми полами, свежим глаженым бельем... Славно попасть в такой дом, а в непогоду - вдвойне: приветливо, укромно... Потрескивала печь, дождь застил свет и прибавлял горнице уюта. Было в ней что-то спокойное, ласковое, как в хозяйке.
– Согрелся?
– спросила она, внося дымящуюся тарелку.
Он кивнул, принимая тарелку щей и ложку, хозяйка, как больному, поставила у него за спиной подушку, чтобы он мог есть сидя.
– Наелся?
– спросила она, когда он съел щи и мясо.
Он снова молча кивнул, она забрала у него тарелку и села рядом. Было слышно, как по двору бродит дождь. Волосы Дарьи пахли сеном, Митя замер и сидел скованно, опустив лицо.
– Тебе сколько лет?
– спросила она.
– Шестнадцать...
– ответил он едва слышно.
– Похож на отца, - сказала она, а он был так оглушен, что не услышал ее слов.
В тот день Варвара долго ждала Митю. Уже прошли все сроки, она не знала, что думать. Миновали сумерки, настал вечер, непроницаемо слились озеро, луга и лес. Варвара чутко прислушивалась к деревенским звукам. Какая-то тревога, смутное предчувствие гложили ее, а Сима и вовсе вела себя непонятно, то и дело поднималась с пола и направлялась к двери, как будто что-то знала, как будто ей известно было, куда идти и где искать, не удерживай ее Варвара, подалась бы Бог знает куда.
– Пошли, - сказала Варвара сестре, когда ждать стало невмоготу.
Дождь уже стих, но было холодно и сыро. Они шли по деревне, стучась в каждый дом.
– Митю моего не видели?
– спрашивала Варвара, а Сима неподвижно стояла в стороне.
Но никто Митю не видел. Уже отчаяние копилось в груди, подступало к горлу и рвалось наружу, когда встретилась им Катя.
– Его Дарья из Выселок к себе повела, дождь шел, - сказала девушка простодушно.
Что-то оборвалось в Варваре, она едва не опустилась на землю.
– Мы-ы-тя?
– вопросительно промычала Сима - единственное слово, которое научилась говорить.
– Нет твоего Мити, - ответила ей Варвара, горько плача.
– Мы-ы-тя!..
– настойчиво требовала Сима в непонятливом, тупом упрямстве.
В поздний сырой вечер сестры шли по разбухшей дороге. После дождя в лесу было тихо. Варвара часто останавливалась, прислушиваясь, не слышно ли голоса, и только по чмоканью грязи под босыми ногами сестры узнавала, что она в лесу не одна.
Иногда по вершинам деревьев пробегал ветер, и тогда лесной шум, как гул поезда, катился над головой.
Дорога вывела их на околицу Выселок. Темные дома таились среди деревьев и робко жались друг к другу; Выселки молчали, как будто притихли и ждали, что будет.
Сестры вошли во двор. Дом смотрел в кромешную ночь слепыми окнами, в темноте мерно и оглушительно падали в бочку с водой срывающиеся с крыши капли. И едва сестры приблизились к окну, как створка распахнулась и в черном проеме появилась Дарья.
– Пришли?
– спросила она просто, точно встреча была назначена. Тихо, спит он.