Свет обратной стороны звезд
Шрифт:
Причалив своим креслом к одному из книжных шкафов, Конечников не без труда вынул альбом из линейки книг. Внутри были репродукции совершенно неизвестных ему картин. Большинство полотен было написано в седой древности, если судить по датам рядом с нечитаемыми словами.
Конечников внутренне похвалил себя, сообразив, что его действия вполне соответствовали намеченному шаблону: пришел, скучающе огляделся, вытащил полистать книжечку, убивая время в ожидании заказа.
Он продолжал скучающе переворачивать страницы, внимательно всматриваясь в лица людей в нарядах прошлых эпох, изображенных то нарочито примитивно, то почти голографически точно.
Они были вполне узнаваемыми, обычными, много раз виденными в жизни. В этих физиономиях читались вполне понятные, ничем не выходящие за пределы обыденного страстишки и чувства. Конечников на мгновение ощутил что-то вроде разочарования. Пролетели тысячелетия, но ничего не изменилось.
Он поковырялся в книжке, потом довольно небрежно бросил ее на стол. В этот момент открылась дверь, и появился историк, держа на подносе пухлый том.
Профессор Огородников заскрипел зубами от гнева, увидев, как обращается гость с его раритетами.
— Эта книга была издана… — начал он.
— Совершенно верно, до потопа, — прервал его Конечников. — Принесли?
— Разумеется, господин… И все же, прошу вас аккуратнее обращаться с крайне редкими изданиями.
— Хорошо, — ответил Федор, подхватив с подноса роман, толстенную книгу на 1000 страниц.
Хранитель долго устанавливал альбом на место, бросая быстрые, косые взгляды на Конечникова.
— Благодарю вас, Афанасий Константинович, — наконец, сказал Федор, когда ему надоела затянувшаяся пауза. — Я полагаю, что у вас есть неотложные дела. Скажите, сколько у меня есть времени?
— Если вы пожелаете, я могу в виде исключения…
— Спасибо, пока почитаю тут.
— Я планировал вернуться только к ужину, — предупредил хранитель.
— Великолепно, не буду нарушать ваши планы, — ответил Федор.
— Приятного чтения, — сухо ответил историк. — Извините, я вас покину.
— Не забудьте про меня, когда соберетесь на поверхность.
— Разумеется, господин.
Хранитель поклонился, открыл дверь и вышел.
Федор на всякий случай подлетел к дверке в дальнем углу кабинета, чтобы убедиться, в наличии сантехнических удобств — не хватало еще вызывать хранителя и выспрашивать, где тут сортир.
Потом Конечников устроился поудобней, еще раз мельком подумал, что его просто тошнит от той роли, которую он играет, и наугад раскрыл книгу. В голове зазвучали слова давно умершего автора.
…Историк вошел в здание космопорта. Максиму Величко, молодому человеку 78 лет от роду, было радостно и весело…
Федор приблизил глаза к тексту. Он не ошибся. Там действительно стояла цифра «78».
Конечников, решив, что это банальная опечатка, продолжил чтение.
… Он любил свою работу. Ему нравилось все: частые командировки, новые места, новые люди. Но больше всего ему нравилось, то, ради чего он по 2 раза в месяц пересекал Галактику, бывая во всех мирах Обитаемого Пространства. Вот и сегодня у Максима все получилось, и он летел домой во Владимир с чувством выполненного долга.
Максим уже представлял, как он вернется на Землю, в заснеженный, скованный 20-ти градусным морозом город, как с удовольствием вдохнет холодного, бодрящего зимнего воздуха, такого желанного после пекла Гелиоса.
Еще ему подумалось, что соскучился по Маре, по тому, уюту и комфорту, которые возникали от одного ее присутствия.
Максим пошел через громадный, практически пустой зал. Сквозь огромные, слегка притемненные окна в помещение рвались потоки света, рисуя в воздухе косые дорожки, заставляя сверкать танцующие в летучих сквозняках пылинки.
Историк снова поразился, какое несоразмерно огромное здание использовано для приема и отправки пассажиров на планете, население которой составляет всего 29 тысяч человек. Но в этом была своя логика. Джихан, повелитель Обитаемого Пространства, строил даже не на века, а на тысячелетия и учел, как все может здесь измениться.
Информационное табло было отключено и даже зачехлено, поэтому Максим воспользовался сигнальным браслетом. Он задал поиск сети местных транспортных перевозок, а сам стал смотреть в окно, наблюдая, как со стоянки взлетает пустое воздушное такси, ведомое роботом-рулевым.
Как частенько бывало в глуши, быстрый поиск не дал результата. Максим зарядил расширенный поиск, пытаясь найти хоть какую-нибудь доступную информационную сеть.
Его внимание привлекли громкие голоса и стук каблучков наложенных на пыхтение задыхающего ся от жары и быстрой ходьбы толстяка.
Максим поднял голову и скользнул взглядом по странной паре, состоящей из толстого, обрюзгшего, довольно потрепанного мужчины и его стильной, шикарной спутницы. По принятому в Обитаемом Пространстве этикету, не стал вмешиваться в беседу незнакомых ему людей. Он деликатно отвернулся и продолжил свое занятие.
— Какие люди, блин… Макс, ты, что — ли? — раздалось сзади…
Максим обернулся. Его давно никто так не называл. В просторном пустом зале не было никого кроме странной пары.
— Извините, вы меня? — спросил он.
— Макс, епрст… Только не говори, что не узнал, — радостно улыбаясь проорал мужик, протягивая руки к нему.
— Толик, — вдруг потрясенно сказал Максим, узнавая своего школьного товарища по каким-то неуловимо сохранившимся черточкам в лице и интонациям голоса.
— Узнал, хрен моржовый, — радостно заорал Толик, хватая его и поднимая на воздух.
— Толян, сколько зим, сколько лет, — сказал историк.
— Что, сильно изменился? — спросил мужчина.
— Да нет, не особенно, — соврал Максим. — Я же узнал.
— А ты вообще как был, таки остался. Как будто и не было 60 лет.
— Это что, так много времени прошло? — удивился Макс.
В его памяти ярко проступил образ длинного, нескладного, большеголового подростка, ухаря, бунтаря, матерщинника и подающего надежды юного дарования. Вспомнилось, как много они чудили в веселой компании, проявляя недюжинную изобретательность для того, чтобы доказать, что им никто не указ.
— Да, дружище, жизнь пробежала, оглянуться не успел.
— Ладно, брось, — усмехнулся Макс. — Какие наши годы, все еще впереди.
— Ну-ну, — с печальной, кривой усмешкой сказал Толян. — Макс, это дело нужно спрыснуть.
— Ноль проблем, — ответил Максим.
Внезапно он перехватил взгляд женщины. Внешность ее была совершенно обыкновенной, по негласно принятому у модниц эталону красоты: светлые волосы, пышная, глубоко открытая декольте грудь, длинные, стройные ноги, подчеркнутые очень короткой юбкой.
Кроме того у спутницы школьного товарища были зеленые глаза, свои, натуральные, а не контактные линзы. Это довершало образ стервы, роковой ведьмы, сердцеедки, губительницы мужчин.
Этот образ полюбился женщинам и на протяжении столетий поддерживался ими в подражание первой леди Империи, супруге Цареградского правителя и дворцовым амазонкам.
— Копылов, может ты всеже соизволишь вспомнить обо мне? — насмешливо произнесла женщина. — Или решил обойтись? Старая любовь и все такое…
— Ну что ты, моя сладкая, — преувеличено ласково ответил ей Толик. — Макс, разреши представить Ирину, мою подругу.
— Это чтобы твой приятель не принял меня за дочку? — ехидно поинтересовалась она. — Или ты думаешь, твой приятель не знает, для чего большие мальчики и девочки живут вместе?
— Однако, — сказал Максим и встряхнул головой, точно вытряхивая что-то из ушей. — Ирина, у вас язык как бритва.
— Какие мы вежливые… Копылов, — обратилась она к своему спутнику. — Мне не очень верится, что этот человек раскопал в книжных завалах энциклопедию мата и ругался как сапожник.
— Было, признался Максим. — Ругался.
— И мы когда-то были рысаками, — неопределенно, в пространство бросила женщина. — Ну что ж, мальчики в целях экономии пойдут сосать бутылки на свежем воздухе. А куда бы мне несчастной податься?
— В порту есть ресторан, — предложил Максим.
— У меня лимит исчерпан, — грустно сказал Толян.
— Я угощаю, какие проблемы, — ответит Максим.
— Сегодня определенно не мой день, — раздраженно сказала Ирина, взглянув на Макса. — Мало того, что мой кавалер, будет весь вечер пороть всякую чушь, он еще на халяву напьется как свинья и будет всю ночь храпеть мне в ухо.
— Ладно тебе, маленькая, — сказал заметно взбодрившийся Толик. — Не бузи…
Он положил руку на тонкую талию своей спутницы, и, преодолевая ее нарочитое сопротивление, поцеловал в щеку.
— Копылов хочет сказать, что уделит мне пару минут, включая прелюдию и надевание трусов, — сказала она, снова поглядев на Максима.
Тот помимо воли покраснел. Уже много лет историк не слышал ничего подобного.
Женщина, довольная произведенным эффектом, с улыбкой наблюдала за растерянностью человека, который невольно спутал все ее планы.
— Макс, пойдем, — сказал раздосадованный Толик. — Это сейчас она злая. А выпьет рюмашку, другую, подобреет.
— Да нет, это тебе после рюмашки станет все пофигу.
— Ладно, ладно. Пошли.
Ресторан помещался на последнем этаже космопорта. Небольшой зал, как обычно, был пуст. Шторы, кондиционер и тонировка создавали прохладный интимный полусумрак, наполненный тишиной и спокойствием.
В этой тишине растворились попытки приятелей привлечь к себе внимание. Они покашляли, постучали по столу, грохнули отодвигаемыми стульями. Все осталось без изменения. Через несколько минут стих громкий, рассчитанный на привлечение к себе внимания разговор. Все без следа растворилось в полумраке уединенного места. Замолчал даже Толик, наслаждаясь освобождением от жары, глядя через окно в мир, где царил горячий и влажный субтропический полдень.
За тонированными панорамными стеклами размеренно шла обычная, ничем не примечательная жизнь. Над морем кружились птицы. К причалу швартовался прогулочный катер. На плацу загорелые, голые по пояс солдаты охранного подразделения лениво делали вид, что отрабатывают приемы рукопашного боя. Кое-кто из них просто лежал на солнышке, сбросив ботинки, наслаждаясь ничегонеделанием.
На летном поле мирно грелись на солнце две транспортные лодьи. Их экипажи мирно дремали в тени своих кораблей, кроме пары техников, которые лениво, не спеша, но методично и придирчиво проверяли сканером состояние обшивки.
На башне контроля крутились тарелки локаторов. Параболические антенны дальнего обнаружения прислушивались к чему-то приходящему из-за пределов сияния теплого, сонного дня. Где-то там, среди звезд, не спеша, преодолевал последние сотни мегаметров грузопассажирский корабль.
— Часа через 3 начнется посадка, — прокомментировал Максим, поглядев на сигнальный браслет.
— А мы успеем, — засмеялся Копылов. — Выпьем за встречу и за отъезд, чтобы дорога была легкой.
— С таким обслуживанием? — ехидно поинтересовалась женщина. — Уж лучше бы взяли в автомате мерзавчик, говеной порционной закуски и пошли на природу.
— Однако, где же оператор? — недовольно сказал Максим, адресуя свой вопрос пустоте.
— Йо-ху-ху! Ау! Живые есть?! — прокричал на весь зал Толян, так, что зазвенели хрустальные подвески в люстрах.
Через пару минут, отчаянно зевая, появился молодой парень в шортах и сандалиях на босу ногу, натягивая фирменную робу с надписью «Космофлотсервис» прямо на голове тело.
— Слушаю Вас, — сказал он, придя, наконец, в относительное вменяемое состояние.
— Долго спать изволишь, любезный, — начал Толян.
— Простите, но вы пока могли воспользоваться автоматом.
— Какой автомат, о чем ты говоришь! Я друга детства встретил, гулять будем. Давай, блин, неси все самое лучшее, что у тебя есть: вино, коньяк, водку. Мяса приготовь в горшочках по купечески, лангет, салатик, бутерброды с икрой. Короче, бегом…
В глазах оператора ресторанного обслуживания блеснул недобрый огонек.
— Разрешите взглянуть на вашу карту.
— Зачем тебе моя карта? — заметно сникая, спросил Толик.
— Я вижу — гулять вы мастер… А лимит — он не резиновый.
— Да очень надо было… Тоже мне бутылку водки пожалел человеку. А мне Империя орден вручила за героизм…
Тебе такое даже присниться не могло: первый человек в государстве лично поблагодарил, «крест» на шею повесил и руку пожал. Не хрен собачий, если ты понял, а, между прочим, а сам джихан, мать его… арестовали.
— Вы сами уйдете? — поинтересовался парень, стараясь оставаться спокойным и доброжелательным.
— Молодой человек, — вмешался Максим, — моя карта в порядке.
Он протянул ее оператору. Тот внимательно осмотрел ее, проверил на детекторе, считал данные.
— Слушаю Вас.
— Я, знаете ли, не большой специалист по этой части. Начнем, наверное, с меню: что есть, чего нет, что лучше получается.
— Вы действительно с этим гражданином? — осторожно поинтересовался сервисмен.
— Да.
— Ты это, зубы не заговаривай. Выпивку давай и закуску, — вклинился Толян.
Оператор обслуживания едва не зашипел от злости. Его губы зашевелились, глаза на мгновение поднялись к потолку. Мантра, которую он читал, оказала свое действие и человек, сухо кивнув, отправился за заказом.
— Толя, чего это ты злой такой сегодня? — поинтересовался Максим.
— Да ну его, куркуля поганого. Поставлен на свой пост — будь добр, обеспечь. Ты видел, как он идет? — глядя на сервисмена, произнес Толик. — Бегом должен бегать, уважение показывать, молодой еще.
Максим не стал смотреть на задерганного парня. Он разглядывал лицо школьного приятеля, наблюдая, как расцветает тот, наслаждаясь властью над другими.
Острое сожаление кольнуло Максима. Перед ним за 30 лет работы в клинике прошел не один такой пациент. «И этот тоже…», — подумал он. — «Почему? Что за проклятие такое? Отчего им всем не живется спокойно? Что не хватает?».
Максим вздохнул. Вопросы были риторическими. Он знал на них ответы. Мысли унеслись далеко-далеко…
На стол мягко опустился поднос.
— Макс, не спи, — подтолкнул его Толик — У нас радость. Господин товарищ начальник водовки нам с барского плеча пожаловал-с.
— Простите, вы что-то сказали? — обернулся сервисмен.
Он все прекрасно слышал.
— Иди, родной, иди, — скучным голосом предложил ему Толик, — Не ломай нам кайфа. Принес, наконец, и ладно. Мы пока жахнем по стопарику, потолкуем, выберем, чего кушать будем. А ты иди.
Оператор тихонько выматерился и побрел к себе.
— Не спи, Макс, замерзнешь, — сказал Толян и весьма довольный своей шуткой, рассмеялся.
— А? Что? — спросил историк. — Извини, задумался. Наливай.
— Я водку не буду, — сказала Ирина.
— Шампанского! — гаркнул на весь зал Толик.
— Извините, но вы с вашей картой не являетесь моим клиентом, — ответил оператор.
— Не ну ты видал… Хамло… Я на тебя в контроль пожалуюсь… — с кривой усмешкой сказал Толян.
— Пожалуйста. Может тогда, вами в корпусе Теней заинтересуются, — ядовито ответил парень.
— А… — произнес Копылов и осекся. Потом, сбавив тон, добавил. — Стукач поганый.
«Отлично», — подумал Максим. — «Теперь Толян надолго заткнется». Его глаза встретились с глазами женщины. В них он прочел нескрываемое недовольство своим спутником.
— На что ты годен, Копылов, — раздраженно сказала Ирина. — Все у тебя не как у людей.
Она встала и пошла к выходу.
— С концами? — спросил Максим.
— Вернется, сучка, — сказал Толян, разглядывая этикетку на бутылке. — Ты это, нервную барышню за стойкой попроси, пусть шампанского подаст. Иначе, когда Ирка придет, она такой скандал устроит.
— А точно вернется?
— Да знаю я эту актрису погорелого театра. Стерва, каких мало. Это она перед тобой выступает. Не обращай внимания.
— А зачем ты с ней водишься?
— Ты знаешь, как трудно сейчас найти женщину?
— В смысле здесь, на Гелиосе?
— Нет, везде… Может кроме Царьграда, как-никак город — миллионник, столица межзвездной империи. А в нашей глуши как везде… Тихо, пусто, людей мало. Все давно уже устроены, живут друг с другом не первую жизнь. Свободны или какие-нибудь дуры, с которыми никто ужиться не может или горем придавленные, которые убивают время в ожидании реинкарнации любимого.
— Да ладно, — возразил Максим. — Есть куча свободных теток.
— Где ты эту кучу видел?
— Ну, например, во Владимире.
— Скажешь тоже, — возразил Толик. — Как-никак — старая столица. Потом там ведь большинство людей — научники. А у них бабы особые: тряпку берут двумя пальчиками, зато за хер хватаются обеими руками и сразу в рот тянут.
Толик рассмеялся, радуясь собственному остроумию.
— Ну и чего? — не понял причины его веселья Максим.
— Да не люблю я так… Повстречались, потрахались, разбежались. Все довольны, все смеются. Я ведь такую ищу, чтобы меня понимала, любила, а не просто со мной свой зуд удовлетворяла.
Взгляд Толика стал обиженным и несчастным. Он опустил голову, притворяясь, что разглядывает бутылку.
Наметанный взглядом опытного психолога Максим отметил, что приятель изготовился изливать душу, сетовать на свои неудачи и давить на жалость.
— Я за шампанским, потом твою подругу верну, — сказал Максим, ломая игру школьного товарища. — Выпей пока.
— Макс, ты человек, — сказал Толик, бросая на Максима укоризненно-жалобный взгляд, приглашая остаться.
Максим кивнул и быстро двинулся к стойке.
— Что вы хотели? — поинтересовался оператор.
— Бутылочку шампанского для дамы.
— Могу предложить…
— На ваш выбор, — мягко прервал его Максим. — Все равно ничего в этом не понимаю.
— Хорошо, — ответил оператор и пошел в кладовую.
Через минуту он показался из дверей винного погребка.
— Извините, не могли бы вы мне помочь? — попросил он историка.
— Конечно, — ответил тот.
— Вот ваше шампанское, — сказал оператор, когда они остались наедине.
— Спасибо, — поблагодарил его Максим. — Вы хотели мне что-то сказать?
— Да, — ответил тот. — Ваш приятель очень нехороший, опасный человек.
— Если вы с ним ругались, это не делает его плохим.
— Он страдает СН. Быть рядом с ним опасно для психики.
— Разве вы в состоянии поставить верный диагноз? Это прерогатива медиков — заметил Максим.
— Я студент. Учусь на психологическом. Мы сейчас проходим синдром ненужности.
— Очень хорошо. Я, как врач-психиатр с многолетним стажем, могу лишь подтвердить ваши выводы.
— Тут не нужно прибора, чтобы понять, что за ним придут в любой момент.
— Но необходимо помнить, что СН и психические атавизмы почти всегда вызываются неподконтрольной и неосознаваемой памятью о прошлых жизнях. Сейчас это сначала изучают.
— Вы историк? Охотник за памятью? — восхищенно сказал парень.
— Так точно. Владимирский институт исторической реконструкции.
— Здорово… Я когда — нибудь тоже буду там работать, — мечтательно сказал оператор.
— Потерпите тогда этого… Вам придется иметь дело и с таким материалом.
— Хорошо, — согласился сервисмен.
… — Он что, хотел у тебя отсосать? — поинтересовался Толян, когда Макс поставил на стол бутылку.
— Что-то вроде того, — уклончиво ответил Максим. — Пойду теперь твою бабу искать.
— Да уж, сделай милость, — одобрил его намерение Толян. — Она тут где-нибудь рядом ошивается. Скажи, что я сожалею и все такое…
— Ладно.
Максим нашел подругу Толика на веранде. Она курила длинную, тонкую сигарету, пуская по ветру вонючий дымок ганджубасовой отравы. Ирина сложила свои локти на перила и поставила ногу на первую планку ограждения, показывая то, что женщины обычно прячут.
Максим подошел и увидел, что идиллический порядок внизу, на летном поле, который они наблюдали из окна ресторана, был самым варварским образом нарушен.
Пилоты проснулись все до единого, и с интересом пялились на женщину, которая совершенно бесстыдным образом демонстрировала им свои прелести и так практически не скрываемые очень короткой юбкой, а с нижней точки видимые во всей красе.
Подруга Толика, казалось, не замечала, что два десятка мужиков внизу изучают изгиб лобка, едва прикрытого кружевными стрингами.
— Он тебя прислал? — спросила Ирина. — Уговорил помочь вернуть радость всей жизни?
— Не совсем…
— А разве Толик не начал рассказывать тебе про свою несчастную жизнь, — иронически предположила женщина. — А тебе жалко его стало…
— Начал. Но пока я хожу, он уговорит пару стопариков.
— Ты думаешь он повеселеет?
— Может быть… — с усмешкой ответил Максим. — А чего это ты? Не боишься, что народ ослепнет?
Он указал рукой на поле.
— Если ослепнут, то так им кобелям и надо. Будет хоть какая-то польза, что занимаюсь шейпингом по 2 часа в день и каждую неделю хожу на миостимуляцию…
— А еще в статье расходов личный психотерапевт, наставник по духовному развитию, салон красоты, бассейн, солярий… — предположил Максим.
— Слава Богу, своего солнца на Гелиосе хватает. Это не Владимир какой-нибудь.
— А кредитных баллов?
— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — ответила Ирина. — Толик на что…
— Зачем тогда с Толиком поругалась?
— Все у него не как у людей. Даже в ресторан сводить не может без заморочек.
— «Мой миленок алкоголик, мой миленок паразит…» — начал Максим.
— «… Он любви моей не ценит, я сосу, а он храпит», — безо всякого стеснения закончила частушку Ирина. — Макс, а ты ничего… Теперь я верю, что ты изучал энциклопедию древнего мата.
— А ты сама, откуда это знаешь? Матерные частушки — это не то, что преподают в школе.
— Ты ходил в школу? — удивилась женщина. — А по виду не скажешь.
— Мало ли когда человек начинает непрерывное существование, — почему-то Максиму вдруг страстно захотелось оправдаться. — Зато я в этой жизни 2 высших образования получил и в институте исторической реконструкции работаю.
— А по виду не скажешь, — произнесла те же слова, но совсем другим тоном Ирина. — Я давно уже живу. Помню, что со мной было и чего со мной не было. И все эти хохмочки из прошлых времен.
— Доисторических? — удивился Максим.
— Кто знает, кто знает… Ты со мной дружи, историк, может быть, сгожусь на что… — с грустью сказала Ирина. — Пойдем, а то дитятко там весь исхнычется.
Женщина вдруг посмотрела вниз, потом легко и непринужденно сделала «колесо», на мгновение замерев на руках, продемонстрировав зрителям внизу длинные, стройные ноги и соблазнительную попку.
Народ внизу вытянул шеи, самые впечатлительные вскочили с мест.
— Пожалей людей, — с улыбкой сказал Величко. — Ведь руки до волдырей натрут.
— Главное, чтобы ты, мой милый не натер потом. Подразним мальчиков по полной, если ты не против, — ответила Ирина, крепко прижав его ладонь себе между ног и изгибаясь словно от удовольствия.
Космолетчики внизу просто застонали.
Потом Ирина, довольная результатом, послала обалдевшим космолетчикам воздушный поцелуй и скрылась в дверях, потянув за собой Макса…
Конечников оторвал глаза от текста. Ему просто не верилось, что такое вообще могло быть.
— Чего ночью темной не приснится, — пробормотал он, делая попытку закрыть книгу. Тут Конечникову вспомнились сказки, которые рассказывал долгими вечерами дед: о давно прошедшем Золотом Веке, старинной магии тех времен и долгой жизни людей этой эры.
Взгляд снова зацепился за слова, и Федор, помимо воли продолжил чтение.
…Толика не слишком интересовала жизнь своего школьного друга. Главное было в том, что рядом был человек, который наливал и вынужден был выслушивать подогретые водочными парами бредни неудачника.
— Макс, ну хоть ты меня, вижу, понимаешь, — вел свою партию в дешевом и предсказуемом алкогольном театре Толик. — Я говорю: — «У меня руки золотые»… А он, сволочь, с наглой мордой отвечает: — «По психологическим параметрам вы не подходите на должность наладчика». Я ему: — «Очнись, мужик. Я любую деталь выточу, спаяю, подклею. Да я неисправность, нутром за километр чую». А он мне — «Вы знаете, вот это и пугает. Наладчик должен быть ленивый и сонный. От него требуется спокойно, без эмоций менять блоки и настраивать программы по шаблонам. Хорошо, если у него есть занятие в свободное время, хобби, о котором он постоянно думает вместо работы. Алгоритмы совершенны и человек у нас нужен, чтобы нажать кнопку „ОК“».
Нет, ну ты подумай… Хочешь, как лучше, а тебе отказывают лишь потому, что не умеешь спать с открытыми глазами.
— Ну и чем дело закончилось? — поинтересовался Максим.
— Я и так, и этак, а этот гад говорит: — «Да поймите же вы, наконец, что ваше желание разнообразия, активности напрямую скажется на качестве работы. Вы ведь неосознанно стремитесь наполнить жизнь различного рода приключениями, эмоциональными встрясками, чтобы подчеркнуть свою значимость и нужность. А где вы видели на производстве приключения… У нас не бывает перебоев с запчастями и заготовками. Никогда не бывает необходимости делать что-то срочно, по великой нужде». А я ему прямо в лицо так выдал. «Гнида ты», — говорю, — «казематная. Ты что живешь, что не живешь, все для тебя чурки едино».
— Ну и чего? — спросил Максим.
— А он даже не обиделся, — Толян огорченно вздохнул. — Мужик вроде… Ну, хоть бы голос повысил, выругался, неудовольствие показал. Я бы тогда…
Он сжал свою пухлую ладошку в кулак, скроив на лице непреклонно-волевую, угрожающую гримасу, которая постороннему человеку показалась бы скорее смешной и жалкой.
— Копылов — герой… — иронически произнесла Ирина. — Языком трепать…
— Ирка, молчи! — заплетающимся языком, выдохнул Толян, с грохотом обрушивая кулак на стол. — Не видишь, мужчины говорят!?
— Пойду я тогда воздухом подышу, — сказала она. — А с тобой мы дома потолкуем, когда протрезвеешь…
Женщина поднялась и вышла.
— Давай, давай, дура, — зло пробурчал себе под нос Толян.
— И часто вы так? — поинтересовался Максим.
— А чего от блаженной ждать, которая с призраками болтает…
— Да половина Империи, общается с ними как с живыми, — заметил Макс.
— Оттого все и пизданулись, — Толян снова опрокинул стаканчик, откусил кусок от бутерброда с карбонатом. Помолчав, добавил. — Хорошо вонзилось…
Толик снова обрел благодушно — расслабленное состояние.
— Макс, а ты знаешь, что я даже в Дальней Разведке послужил. Лет тридцать назад…
— Дальней Разведке? — удивился Максим.
— Не в шарашкиной конторе, а в самой настоящей Дальней Разведке. Мы на Глюкранду ходили. Ты знаешь, красота… Планета чистая, нетронутая. Деревья почти как наши. В речках рыба, зверья всякого. А мы на орбите болтаемся. Отряд из четырех разведкораблей со всем своим реквизитом и личным составом, включая начальника экспедиции, доктора геологии Карлушу Хохлушкина.
Тормоз был, доложу тебе… Он за все время, на планету ни разу не опустился. Пока я не заставил… Говорил, что его работа контролировать правильность выполнения процедур подчиненными и своевременно составлять отчеты. Все остальные ему подстать. Глазки в экран, и думают, что это и есть жизнь.
Вот этот весь народ малахольный сидит за своими терминалами, кнопки жмет. А как на поверхность идти — в глазах скука… Не дай Бог душевный покой будет потревожен. Ты бы видел, как они по земле ходили… Или след в след или плавали на антигравах. Ни разу не вдохнули местного воздуха, ни разу не искупались. Зато много спорили, о генокодах и поразительной схожести жизни, удаленной друг от друга почти на 10000 парсек. Смонтировали биолабораторию и все проверяли, как скоро инфузория туфелька в местных условиях загнется. Даже спали в скафандрах.
Как мне многие месяцы, одуряюще равномерные, тупые, однообразные, хотелось, сидя в композитовой коробке корабля на орбите…
— Ну, не тяни резину, Толян, — попросил Макс. — Что ты там учудил?
— Учудил, ох учудил, — довольно ухмыльнулся Толян. — Было в партии четверо рабочих, но какие-то робкие, забитые. Чуть что сразу — а можно?
Можно, епрст… Ну, я их быстро выучил, в чем сладость жизни. Взяли мы из запасов нашей посудины канистру спирта, пару шпалеров и полетели с планетой знакомиться.
Приземлились… От наукарей слышали, что жить на Глюкранде можно. Однако, чего они местным воздухом не дышали? Засомневались… Вдруг какой трабл…
Сначала вмазали для храбрости, страшновато было… Зато потом… Выходим из десантного люгера, никаких кастрюль на головах… Благодать Господня… Солнце, ласковый ветерок, море, песочек белый.
Я Славика и Семена определил костром заниматься, палатки ставить, а сам с Генкой, он парень мировой оказался, полетел за мясом. Короче, подстрелили мы животину, на оленя похожую, привезли в лагерь. И такое у нее мясо, оказалось, доложу тебе, просто пальчики оближешь. А под спирт, вообще зашибись пошло.
Так мы культурно отдыхали, пока наши уроды не приперлись. Им, видишь ли, завидно стало.
Лично Карлуша прилетел. Спрашивает: — «Вы хоть понимаете, что натворили?». А я в ответ, правдиво так, по-простому отвечаю: «А хули? Тут курорт, лучше, чем на Царьградском побережье. Ребятам надо отдыхать или нет?.
Мы уже 8-ой месяц на орбите загибаемся, а вы, наукари, никак не разродитесь».
«С нами», — говорю, — «садись, будем открытие планеты праздновать, имя ей давать будем».
Карлуша аж позеленел. «Вы,» — говорит, — «Копылов, вы даже понять не в состоянии, что вы натворили. Вы — ископаемое, живой питекантроп. Степень вашего невежества непростительна».
Короче… Не хотели, а пришлось. Жилой модуль с орбиты опустили. Нас заперли в карантин… Делали ежедневное просвечивание, кровь из вены качали на генетический анализ. Устроили регулярные полеты в окрестностях, сбор материала…
Если ты думаешь, что они за нас беспокоились, — Толян нервно дернул подбородком, — то мимо… Мне уже потом один лаборант объяснил. Они боялись, что наши микробы перезаразят местных животных.
Ха, да что им будет. Там в море такие туши плавали, больше звездолета. А голосистые… Звука не слышишь, а чувствуешь только, как через тебя волны пробегают. Короче, наши придурки еще полгода там проваландались, даже подмогу с Земли вызывали. Распыляли какие-то там антитела, чтобы местная жизнь иммунитет против меня имела… Это что, я такой зараза? — с глупой гордостью спросил Толян. — А я все это время сидел под замком. Даже свежего воздуха вдохнуть не давали.
Бухта Радости, блин. Каждый день проверяли, не открутил ли я болты на иллюминаторе. Потом, отвезли меня на Кассию и сказали: — «Вот Бог, а вот порог, макаронов пачку, да херов тачку. И наше к тебе полное неуважение. Спасибо, что нам все испортил. Таких как ты, к Космосу на пушечный выстрел подпускать нельзя.
Пошел ты, куда глаза глядят, а нам больше на дороге не попадайся».
Хорошо, пинка ускорительного не дали.
— Ну ты начудил, — усмехнулся Величко.
— Это еще что — продолжил рассказ Толик…
Максим внимательно смотрел на своего давнего приятеля, мысленно представляя его путь от незрелого подростка, переполненного юношеским максимализмом, до старого, битого жизнью, потерявшего извиняющий многое цвет молодости, но оставшимся таким же недоразвитым, как и 60 лет назад.
«На что направлял свои душевные силы человек?» — с досадой подумал Максим. — «Чтобы держаться кретинских представлений о доблести и независимости, которые сложились от желания насолить взрослым? Или он выполнял некую автопрограмму, цель которой, — обеспечить эмоциями на много лет вперед?»
— А было ли у тебя что-нибудь этакое? — аккуратно перевел разговор Максим. — Что душу на старости лет греть будет.
— Состаришься тут… — грустно сказал Толян. — Эту мантру каждый час передают, вместо сигналов точного времени.
Раньше как было, — человек стареет, мудреет. А теперь… В окно глянешь, — на соседнем доме мантра. На притолоку посмотришь — и там она красуется.
В церковь придешь — накорябана рядом с «Отче наш». Даже на цветнике перед аэропортом и то эту надпись из пионов высадили. Все 12 слов. Не дадут состариться…
— Ну, а что уже сейчас греет? — проникновенным голосом спросил Величко.
Толян подозрительно посмотрел на приятеля, проверяя, не издевается ли он… На лице мелькнуло ясно видимое сомнение: — не стукачок ли старинный друг, из последних сил выполняющий план по «закладке» недовольных.
Но поскольку рассказ о самом козырном приключении входил в либретто пьяного моноспектакля, Толян решился.
— Ой было, Макс, было. Вот здесь, — он показал на правую половину лба, — наискосок должен был быть глубокий шрам. Сантиметров 10 в длину…
Случилось это так. Меня прибило к строителям. Они подземный туннель для скоростных поездов строили. От Царьграда, до места чуть западнее Владимира. Смекаешь, о чем я?
— Не, не въеду, — сказал Максим, — хоть убей.
— Эх ты, ботаник… Город они там восстанавливают мертвый. Хотят сделать его таким, какой он был до Большого Голода.
А дорога нужна для экспресса, чтобы наш Даня мог за полчаса из дворца на историческую родину метнуться.
— Ни хрена себе, — изобразил удивление Максим. — Ну, этот может себе позволить…
— Да ладно, нормальный он мужик. И баба у него…, - Толян замолчал, мечтательно прикрывая глаза. — Не чета этой корове Ирке. Ирка — она просто дырка, блин подделка дешевая. Оттого и терплю, что похожа…
Короче. В один прекрасный день взбрело в голову госпоже императрице на работы посмотреть.
А джихан так удобно придумал: садишься в поезд весь такой старый и допотопный с виду, и за полчаса ты из края долгого лета попадаешь в северную замороженную страну. Туда, где солнце выглядывает из облаков не каждый день, а зимой ложится снег.
Там он выходил на тихом перроне, в подземном пункте прибытия, очень похожем на станцию метрополитена, переходил на «конечную» какой-то «серой ветки» в древней транспортной сети.
А потом ехал на таком же допотопном поезде, куда ему надо, и думал, что на две с половиной тысячи лет назад попал прямо из своего цареградского скворечника.
Ребята говорили, что восстановили только подземелья, вестибюли станций, да часть города в центре. А остальное пока что просто нарисовано проекторами. Сам я не был, не видел. Нас дальше «Царьградской», это мы так место, куда поезд из нашего тоннеля приходил, обозвали, не пускали. Но не суть. Так вот, — сказал Толян. — Я отвлекся, чтобы ты лучше понял всю диспозицию. Небось, и не слышал о таком?
— Да так, как-то краем уха, ничего конкретного.
— Эх, Макс, не рубишь ты ничего в нынешней жизни.
— А ты чего, уже срубил? Оттого у тебя шрам должен был быть на полголовы? — пошутил Максим.
— И руки без пальцев, — добавил Толян. — Тогда мне и пальцы оторвало. То, что потом их отрастили, хорошо, но что вот башку мне залатали, так, что ничего не осталось — это, конечно непростительно.
— А чего так? — удивился Максим.
— Кому такое понравиться может?
— Мне, — без улыбки ответил Толик. — Как память о самом главном событии моей никчемной жизни.
— Толик, ну ты ходишь вокруг да около. Не тяни.
— Слушай и учись, — он, и продолжил уже серьезно. — Однажды, когда мы уже закончили работы и занимались тем, что устраняли мелкие недоделки, к нам пришла она. Императрица Рогнеда. И пускай она оделась совсем просто, работая под обыкновенную секретаршу, все узнали ее. Мы ведь все визию смотрим. А четверка мордоворотов из Теневого корпуса совсем ее выдавала.
Она попросилась — возьмите в рейс до «Царьградской». Бригадир репу почесал, поразмыслил, согласился. И действительно, почему бы и нет. Команда отправляется из 8 человек на мелкие работы, места полно. Почему бы не сделать приятное супруге нашего государя — императора? Она потом, наверное, и не вспомнит, зато, если откажешь, наверняка не забудет. У них у всех на обидки мелкие долгая память.
А потом, она такая красивая. Глаз не отвести. Просто рядом постоять — и то праздник.
Бригадир позаговаривал ей зубы, пока ребята срач из салона выгребли. Посадили Рогнеду с охраной в вагончик, полетели.
А ты знаешь, Макс, вагончик действительно летел, не касаясь стенок тоннеля в кольце из энергетических полей.
Вагончик такой неказистый был с виду: лавки дерьмантиновые, обшарпанные, поручни потертые, полы из какого-то несообразного материала, все исшарканные. На стенках ребята слова разные написали. Даже неудобно было перед ней. А императрице хоть бы что. Сидит и улыбается чему-то про себя.
Парни сначала сидели, как аршин проглотив, шевельнуться боялись, потом, увидели, что императрица закурила, тоже потянулись к куреву, расслабились, стали переговариваться шепотом. Потом вовсе по углам разбрелись, байки травить, да ржать как кони стоялые.
Мы уже половину дороги проехали, когда в кабине заревела сирена, замигали красные огни.
Наш машинист, схватился за рукоятки, включил защиту на максимум. Закричал: — «Всем в кресла, немедленно пристегнуться. Дисторсия поля». Проекторы в стеклах погасли. А там — сплошное серое марево. Скорость была громадная, ведь поезд за полчаса до Москвы доезжал. Заслонки, выползли, закрывая окна.
Мне потом объяснили, что какой-то гад на перегоне испортил индукторы. Ну, мы все — кто просто не успел, кто не допер сразу. Рогнеда эта, сразу видно бывшая амазонка, не заставила повторять дважды приглашение.
А перекос полей это такая адская штука. Поезд просто закручивает, плющит, забивает в стенку так, что одно мокрое место остается. Вот и нас шваркнуло.
Толян нервно плеснул в стакан водки и выпил залпом.
— И что было дальше? — спросил Максим.
— Шарахнуло так, что я ненадолго потерял сознание.
Вагон развернуло, и он несколько метров тоннель поперек пахал. Понятно, голова и хвост в дым… Гавриков моих из бригады просто размазало. Царство им небесное. Всю охрану императрицы поубивало. Они ее своими телами прикрыли. Когда я очнулся, Ганя эмиттеры поля заливала из огнетушителя. Увидела, что я жив, обрадовалась. Подскочила, маску дыхательную на лицо надела, чтобы не задохнулся.
— Я говорю — «Спасибо, твое величество, но все равно нам хана».
— «Пока не умер — сражайся», — коротко бросила она.
И снова тушить.
Вагон разогрелся как духовка, излучатели поля горят, а она знай, белой струей из баллона лупит.
Меня как подкинуло. Я тоже схватился за огнетушитель. Это уже потом я почувствовал, что в башке железяка, а пальцы раздавлены.
Знаешь, страха не было. Было даже как-то весело. Когда гореть перестало, мы подумали, что все в порядке, справились. Наступила передышка. Огляделись мы. Вагон перекорежен, стойки смяты, пол горбом, кресла выдраны.
«Легко отделались», — подумал я. И только я так подумал, что-то грохнуло, и тоннель начал оседать. Силовой генератор работал, но защиту все равно сминало, вагон плющило. Вот тут и прошлось мне вспомнить все, чему научился: как аварийные опоры ставить, как муфты резьбовые на них крутить… Без инструмента, раздробленными пальцами…
Ты, Макс, не поверишь, но ту опору, что вчетвером ворочали, я один поднимал.
Рогнеда, даром что императрица, помогала мне, при этом ругалась так, что я в жизни такого забористого мата не слышал…
Вагон просаживался, потолок со страшным скрежетом придавливало к полу. Я работал как проклятый. Опоры гнулись как спички, но я успевал ставить по две новых, вместо одной сломанной. Их снова сгибало, крепчайший композит, из которого они были сделаны, с грохотом ломался.
В меня куски отлетали. Я даже не чувствовал. Внутри был какой-то восторг. Я знал, что все получится, несмотря ни на что. Такого со мной не было ни до, ни после…
Толян вздохнул. Некоторое время помолчал, опустив глаза.
— Недаром я старался, — продолжил он, — остался в раздавленном вагоне кусочек метр на полтора, где можно было даже сидеть.
Она увидела, что я кровью истекаю, не побрезговала, оторвала подол от платья, замотала мне руки и голову.
Потом попыталась вызвать спасателей, но почему-то связи не было.
Представляешь, глубина полтора километра, выбраться наверх невозможно, тоннель обвалился спереди и сзади.
Толян вытащил сигарету, прикурил.
— Знаешь, — сказал он, — мы просидели почти в обнимку несколько часов. Один фонарь, маски на лице, жара. Раны болеть начали. Я плыву, а она уговаривает меня держаться. Расспрашивает про жизнь, рассказывает о себе. А она, ты знаешь, красивая до дрожи. И одежда на ней — сплошная прореха. Грудь видна, ноги. А она нисколько этого не стеснялась. Был бы целым, ну хотя бы не таким поуродованным, точно бы положил ее под себя. Императрица была бы не против. В то утро я был ее героем. Вот так вот.
Толян смял недокуренную сигарету и продолжил.
— Потом Ганя сказала, что помощь идет, но спасатели вынуждены двигаться от поверхности, потому, что в тоннеле заложены мины. Не она была целью диверсии. Те, кто все это устроил, хотели, чтобы он, джихан, очертя голову кинулся в развороченный тоннель. И подорвался бы…….
Рогнеда много мне про него рассказала. Что он одинок, что его никто не понимает, даже порой она. Я это уже плохо помню, сознание временами уходило. Но одновременно с этим было так хорошо… Если бы я умер тогда, наверное, было бы лучше.
Толик снова закурил.
— Да, — в задумчивости сказал Максим. — Вот какая сказочка. Чем же все кончилось?
— Очнулся я оттого, что где-то рядом стучали отбойные молотки. Плазменные горелки они выключили и копали по — старинке. Потом был врач, зимний воздух, лучший госпиталь… Прием у императора, орден, перевод в второй имущественный класс… Я больше не видел ее, кроме как в новостях. А дальше никчемная, пустая жизнь и эта вот пиявка — мозгокрутка Ирка. Как будто и жил всего пару часов.
На сигнальном браслете Толика в тоже мгновение загорелся красный огонек. Толик не веря своим глазам поднес сигнальный браслет ближе, снова взглянул на устройство. Огонек индикатора медленно и плавно изменил цвет на зеленый.
Толик обратил взгля дна Максима В глазах появилось слезливое, молящее выражение.
— Макс, будь человеком, найди ее. Я так боюсь, что она не вернется.
Максим подошел к оператору обслуживания, взял водки, минералку и салат на закуску. Он поставил все это на стол, похлопал совсем раскисшего приятеля по спине и пошел искать Ирину.
Подруга Толика сидела этажом ниже на террасе закусочной. Она расположилась в углу, потягивая охаянный ею коктейльчик из меню распределительного автомата.
— А, это ты, историк, — иронически сказала Ирина. — Пришлось вспомнить навыки психотерапевта?
Ее глаза говорили совсем другое. «Брось возиться с дураком» — говорили они. — «Неужели ты не видишь как я хочу тебя».
Ладонь Максима, касавшаяся теплого и влажного лона это красивой, привлекательной женщины, запульсировала от соблазна снова прикоснуться к ней там.
— Только за деньги, — в тон ей ответил Макс.
— Однако ты пошел меня искать.
— Интересно, а как вы обходитесь, когда нет посторонних?
— Обходимся… — ответила она.
— Ты приползаешь или он?
— Обычно он. Закажет подарок подороже, возьмет шампанского, цветы и приходит мириться. Так и живем.
— Скажи, а часто у него загорается на браслете красная лампочка? — спросил Максим.
— Бывает, — ответила Ирина. — Он слишком жалеет о несбывшемся.
— А у тебя? — спросил Максим.
— Издеваешься? — с усмешкой ответила женщина. — Зачем же я столько трачу на себя…
— Ну да, конторы духовного развития, как аналог средневековой торговли индульгенциями. Оттого и дерут три шкуры со слушателей…
— Макс ты не думал о визите ребят в серебристых шлемах? — спросила Ирина.
Вдруг, острое чувство опасности кольнуло Максима. Он поднял глаза и увидел, как на специальную посадочную площадку на крыше космопорта опустился малый десантный люгер, раскрашенный в характерные для Теневого корпуса цвета — черный и серебристый.
Максим хоть и не знал за собой грехов, но на всякий случай взглянул на браслет. Лишь после этого он почувствовал себя более-менее спокойно.
— Страшно? — с насмешливой улыбкой поинтересовалась Ирина. — Не за Толиком ли моим любезным прилетели?
— Пойду, проверю, — сказал Максим.
И, несмотря на холодок, который в засел в желудке, направился к подъемнику.
— Ну, сходи, — уже не таким издевательским тоном сказала она. — Пожалуй, и я с тобой пройдусь.
Они поднялись в зал ресторана, где шлемоголовые крутили руки Толику.
Делали они это все безо всякой злобы, спокойно и отстраненно. Толян вырывался и орал как недорезанный поросенок: — «Пустите меня душегубы, ироды. Я жить хочу».
На бойцов Теневого корпуса эти крики не действовали.
Они повалили орущего как свинья мужика, и, несмотря на то, что он катался по полу, пытаясь сбросить с себя шлемоголовых, солдаты технично обездвижили пьяного и надели на него наручники.
Толян перестал вырываться и лишь только со смертной тоской повторял: — «Я ни в чем не виноват. Это ошибка».
— Что здесь происходит? — спросил Максим казенным, протокольным голосом. — Кто командует операцией?
— Второй лейтенант Горюнов, — командир группы захвата подошел к Максиму. — В чем дело?
— Владимирский институт исторической реконструкции. Младший научный сотрудник отдела визуализации Максим Величко.
— Что здесь надо ВИИР? — с холодным спокойствием поинтересовался командир, внимательно проверив документ визуально, считывателем и сверив по базе данных.
— Господин второй лейтенант, данный субъект, представляет собой определенную ценность для моей организации как носитель уникальных данных.
Максим говорил это медленно, спокойно, безразлично, так, как и требовалось говорить это шлемоголовым, чтобы они поняли.
— К вашему сведению этот субъект в течение 3 месяцев регулярно выходит на показатели соответствующие тяжелому мыслепреступлению.
— Это лишь подтверждает правдивость моих слов. Как учит нас историческая психология, эмоциональные мыслепреступления вызываются прорывом в подсознательное атавистических психотипов.
— И что прикажете мне делать с этим субъектом? — также равнодушно поинтересовался офицер.
— До анализа материалов прошу этого человека не трогать. А дальше его пристроят к месту… Или мы или вы.
— Я не могу позволить, чтобы объект, совершающий опасные противоправные действия разгуливал в общественных местах и сеял психическую заразу.
— У него есть жилье, находящееся в малолюдном районе Гелиоса. Выбираться оттуда до решения вопроса ему совершенно невыгодно.
Лейтенант прикоснулся к уху, где был скрыт динамик, принимая директивы прослушивающего разговор оперативного дежурного.
— Хорошо. Пусть субъект немедленно отправляется домой и находится там до решения, которое мы просим вас предоставить не позднее 14 стандартных суток с момента переговоров. Также прошу учесть, что временная отсрочка выполнения правоохранительных процедур это не освобождает его от необходимости привести собственное эмоцииональное состояние в порядок.
В противном случае, при изменении ИПС больше чем на 15 единиц от допустимого или же при задержке решения вопроса он будет нейтрализован, несмотря на все пожелания ВИИР.
— Благодарю вас, — ответил Максим. — А теперь отдайте мне этого человека.
— Павлов, освободить…
Шлемоголовые сняли наручники с Копылова и оставили зал ресторана. Они прошли мимо Максима, равнодушно глядя в пространство спокойными, ничего не выражающими глазами.
Солдаты Теневого корпуса погрузились в свою бронированную коробочку и взлетели с крыши. Замерев, стояли все: от Толяна, который только что канючил и плакал, чтобы его оставили в живых до оператора обслуживания, белым пятном маячившего в дверях каптерки.
Когда тень люгера скользнула по стеклам и серебристо-черная машина быстро ушла в сияющую лазурь неба, напряжение отпустило.
— Макс, я тебе… — начал Толик.
— Потом поблагодаришь, — опережая возможные словоизлияния с его стороны. — Молча садись в такси.
— Ира, ты со мной? — с надеждой спросил Толик.
Она с ужасом покачала головой, прячась за Максима.
— Эх, сука… — горько сказал Толик.
— Марш домой, — рявкнул Максим. — Я за тебя, урода, поручился. Мантру читать по 4 джапы в сутки.
— Да-да, конечно, — испуганно согласился его приятель…….
— Когда проспишься, я заеду считать с тебя данные.
— А твой рейс? — поинтересовалась Ирина.
— Подождет, — отрезал историк.
Максим с удовольствием избавился от воняющего смертельным страхом, нездоровым телом и алкоголем приятеля. Он подошел к оператору ресторана, жестом показал, что хотел бы с ним поговорить приватно.
— Что случилось в мое отсутствие? — спросил он, когда они остались наедине.
— Ваш приятель начал впадать в тоску. Он что-то бубнил, пропускал стопку за стопкой. Потом вдруг увидел, что индикатор на сигнальном браслете медленно меняет цвет. Это была не просто мгновенная вспышка, а плавный, необратимый переход. Ваш Анатолий побледнел, зачем-то хлебнул водки прямо из бутылки, и кинулся ко мне, требуя фольгу.
— Зачем? — удивился Максим.
— Вот и мне это непонятно. Если бы он просил листовой паразол, чтобы завернуться в него как в кокон и нарушить поток излучаемой мозгом волны, это могло бы немного затруднить пеленгацию…
— Вы дали ему фольгу?
— Я поинтересовался — зачем? Он стал колотить браслетом по стойке, по полу и столам, крича нечто непотребное про холуев и джихановских задолизов.
— Понимаю… На орбитальной станции сигнал запеленговали, и ближайшая свободная группа шлемоголовых свалилась нам на головы.
— Скоренько это у них… Вы знаете, при всем моем уважении к императору, развоплощать живого, пусть даже такого недоделанного, только за то, что…
— Советую вам никогда не задумываться об этом, — произнес Максим, делая запечатывающий жест на губах.
Сервисмен кивнул…
Максим вышел на террасу. Было жарко, но его по-прежнему бил озноб. Мысли невольно возвращались куполообразным антеннам мыслепеленгаторов на орбитальных спутниках наблюдения, способных определить положение любого источника с точностью до полуметра…
— Боже мой, как такое вообще могло быть? — пронеслось в голове Конечникова.
В нищие времена Семицарствия невозможно было даже представить себе, что человека можно было бы убить за его настроение. Конечников почувствовал, как ему не хватает Лары. Она бы обьяснила ему, все тонкости того времени.
Федор погрузился в размышления. Он подумал, что любой из его знакомых, да и он сам закончили свою жизнь в подвалах Теневого Корпуса. Золотой век оказывался на поверку совсем не таким, как он его представлял.
Конечников повернулся к окну и стал глядеть на пейзаж. Даже теперь, когда, он знал, что это имитация, вид не перестал быть от этого менее привлекательным. Как хорошо было бы ускользнуть туда от мерзости реальной жизни…
Конечников вспоминал видение, показанное призрачной эланской девушкой, задаваясь вопросом, когда это было, до или после? Что было сначала, а что потом? Хватали без причины и казнили раньше, чем стали выдумывать поводы или же сначала власть стеснялась отправлять на тот свет, не обосновав для видимости законности хотя бы преступного намерения……..
Федор так сидел довольно долго. Он взглянул на сигнальный браслет и увидел, что часы его дорогого коммуникатора, который чудом пережил тот злополучный день, когда Конечникова размазало по корабельной переборке, остановились без всякой причины.
Конечников вздохнул, выматерился и полетел в рабочую залу хранителя. Профессор Огородников отсутствовал. На табло горели цифры 15–44. Это означало, что уже прошло время обеда, и день неуклонно клонился к вечеру. Внезапно Федор увидел, как мигнула цифра в секундном разряде на экране сигнального браслета, увеличив значение на единицу. Он ждал примерно минуту, прежде чем это случилось еще раз…
— «Дела», — подумал Федор. — «Странное подземелье…».
Конечников проехался в своем инвалидном кресле по рабочему залу хранителя — свалке ненужного, старого хлама, который нормальные люди выбрасывают.
Его рука вдуг дрогнула, и на повороте кресло задело стопку книг и тетрадей. Это добро с грохотом обрушилось на пол. Федор выругался про себя по поводу старого маразматика, который устроил непроходимый бардак, развернулся и стал собирать с пола упавшее барахло.
Конечников с сожалением подумал о том, что руки его действительно не слушаются. Он стал придумывать оправдание для себя и даже вывел, что перед неловким маневром в пальцах появилось что-то похожее на то, когда Лара пыталась заставить его перерезать вены.