Свет твоих глаз
Шрифт:
Жаловаться кому-то, обсуждать свою семью Люда бы никогда не посмела. Она всегда внутренне осуждала людей, выносящих сор из избы. К тому же, в чём суть её претензий?
Муж работящий, серьёзный, выпивает редко. Заработал квартиру. Основной добытчик в семье — Анатолий. Все важные решения принимает тоже он. Какого рожна ей ещё надо? Разве не это называется "жить, как за каменной стеной"?
Родители сказали бы: выбрала себе мужа, создала семью — живи, как живут все нормальные люди. Нечего дёргаться, бегать туда-сюда и позориться. И были бы абсолютно правы. Тем более, дочка подрастает.
Люда и жила. И старалась не задумываться о том, что проживёт так всю жизнь. Все живут, и она проживёт…
Задумавшись, Людмила прослушала вопрос, который ей задал Мельников. Поняла, что он ждёт ответа по тому, как он смотрел на неё, даже работу прекратил.
— Извините, — смутилась Люда. — Я задумалась. Вы что-то сказали?
— Я спросил, всё ли у вас хорошо? У вас взгляд стал какой-то грустный. Безысходность в глазах. Такое ощущение, что вы только что были рядом — и вдруг исчезли, перенеслись куда-то далеко.
"Так. Только этого не хватало!"
— У меня всё хорошо, Михаил Леонтьевич, вам показалось, — попыталась морально дистанцироваться Люда.
— Понял, — кивнул Мельников и продолжил нарочито бодро: — Как по-вашему, наша картина готова, или нужно добавить что-то ещё?
Он отступил на пару шагов, прищурил глаза и склонил голову набок, критически рассматривая стену веранды. Люда подумала, что Мельникову сейчас не хватает куртки художника, берета и палитры в руках.
— Может, солнце? — неуверенно спросила она. — Ласточка и Дюймовочка должны лететь… не на солнце, конечно, но в сторону солнца.
— Как я мог забыть о солнце? Это ведь самое главное, — пробормотал Михаил Леонтьевич. — Голова теперь постоянно занята другим, простите.
— Давайте тогда я сама дорисую? — неуверенно спросила Люда. — Вы спешите, должно быть. У вас ведь очень большая нагрузка.
— Пока мы всё на доделаем, я никуда не уйду, — спокойно ответил Мельников и достал из коробки банку с жёлтой краской, которую уже убрал. — И солнце мы нарисуем вместе.
Михаил Леонтьевич говорил таким тоном, каким обычно вёл заседания, и Людмиле моментально захотелось взять под козырёк. Правда, козырька у неё не было, только смешная косынка в синий горошек.
Они сосредоточенно работали над солнцем, и на этот раз Людмила не стала нарушать молчание, — нарушил Мельников.
— А по поводу того, что голова занята другим… Это достаточно давно и ещё надолго, до сентября примерно. Именно такой срок мне дали для размышлений.
"Для размышлений о чём?" — чуть не спросила Люда, у неё даже губы дрогнули, но она так и не решилась. Михаил Леонтьевич объяснил всё сам.
— Мне предлагают перейти на работу в Горком комсомола и продолжать строить карьеру там. Пока курировать весь наш район, а дальше — как пойдёт. Если пойдёт так, как надо, то впереди — работа в Горкоме партии. Мне ведь двадцать восемь исполнится осенью.
— А почему вы так напряжённо думаете об этом, Михаил Леонтьевич? — удивлённо спросила Люда.
Она была уверена в том, что путь по такой карьерной лестнице — это именно то, к чему стремится Мельников.
— Потому что работу инженера придётся оставить, а с завода — уйти.
Вот как. Значит, через несколько месяцев Мельников уйдёт с завода. А следующим летом Света выпустился из садика… Если Мельниковы раньше не переедут куда-нибудь в центр города, и Света вообще не пойдёт в другой сад.
Что ж. Жизнь не стоит на месте, и это абсолютно закономерно. Правда, как ни пыталась Люда радоваться за Мельникова, у неё ничего не получалось. Возможно, потому что и сам он радостным не выглядел.
— Я уверена, что вы всё хорошо обдумаете и примете правильное решение, Михаил Леонтьевич, — отогнав мрачные мысли, твёрдо сказала Люда.
— Мне бы вашу уверенность, — задумчиво ответил Мельников.
— Михаил Леонтьевич, перед вами открывается большое будущее.
— Безусловно, — кивнул Мельников. — Я вот только не уверен, что это именно то будущее, которое нужно мне. Что это моё будущее.
— В любом случае, время на раздумья ещё есть, — опять попыталась подбодрить собеседника Людмила. — Подумаете и поступите так, как подсказывает ваше сердце. Речь ведь идёт о вашей жизни и о вашем будущем. Никто не имеет права решать за вас.
Она никогда раньше не замечала, что Мельников такой странный и вдумчивый, с мятущейся душой. Ей казалось, что он обыкновенный карьерист.
— Спасибо вам, Людмила Евгеньевна, — снова заговорил Михаил Леонтьевич, когда они убирали кисти и краску, закончив работу.
— Это вам большущее спасибо, Михаил Леонтьевич! Знаете, вы ведь единственный, кто откликнулся на просьбу о помощи. Я обязательно сделаю газету по результатам конкурса и повешу в раздевалке. Там будет огромная благодарность вам.
— Я желаю вам… то есть, нам победы, — улыбнулся Михаил Леонтьевич. — А благодарю я вас за то, что выслушали. И ещё очень хочу попросить: пожалуйста, пусть мой рассказ о предложении из Горкома останется между нами. Понимаете, я никому не рассказывал об этом. Вообще никому. Однако мне очень нужно было выговориться, чтобы меня выслушал адекватный, неравнодушный, но и не заинтересованный в моём решении человек.
"Я очень заинтересованный человек. Очень. Если ты примешь решение уйти с завода, я скорее всего, и не увижу тебя больше".
Мысль появилась против воли, но Люда оставила её как есть, не стала отгонять. Просто уже устала. Устала отгонять мысли.
— Провожу вас, Людмила Евгеньевна? — спросил Мельников, когда убрал коробку в подсобку, умылся, переоделся и снова вышел на улицу.
Люда нарочно осталась на участке, изображая бурную деятельность, чтобы не идти домой вдвоём с Мельниковым.