Свет твоих глаз
Шрифт:
Они пошли мимо леса и вскоре вышли на просеку, ведущую к дороге. По этой дороге, огибающей поля, Люда и Михаил продолжили путь. К счастью, тем для разговоров было предостаточно, поскольку первая половина дня прошла очень активно.
Так и шли, обсуждая турслёт, да и путь был не слишком долгий. Уже на подступах к селу их обогнала пыльная грузовая машина, в которой ехали двое парней. Тот, что сидел рядом с водителем, высунулся в окно и крикнул:
— Привет, красавица!
Поскольку рядом больше никого, кроме Мельникова,
— Здравствуйте! — звонко крикнула она.
Прежде, чем машина скрылась из вида, общительный парень успел подмигнуть Люде и помахать рукой.
— Надеюсь, в Кировском не все мужчины такие активные? — смешно проворчал Мельников. — Я уже начинаю задумываться о том, не пора ли повернуть назад. Или приготовить кулаки?
Люда молчала, улыбаясь. Она не знала, что можно ответить в данном случае.
— Вам смешно? — сузил глаза Михаил Леонтьевич.
— Ну вы же шутите, вот я и улыбаюсь, — нашлась Люда.
— Вообще-то я серьёзен как никогда, — Мельников сдвинул чёрные брови.
К счастью, Людмила и Михаил уже входили в село, потому неудобный разговор свернулся сам собой. Целый час они бродили по улицам Кировского; ходили на пруд, потом к маленькой речушке. Посмотрели на здание Центральной районной больницы, здания двух школ и детских садов. Побывали даже у маленькой полуразрушенной часовни.
Потом вышли на другую сторону окружённого полями села и увидели мальчишек, играющих в футбол. Неугомонный Мельников пошёл гонять мяч с парнями, а Люда устроилась сидеть на брёвнах, сложенных около импровизированного футбольного поля.
Потом Михаил Леонтьевич подошёл и сел рядом, и они ещё некоторое время наблюдали за игрой ребят. Откуда ни возьмись рядом появился упитанный серый кот, крупный, с раскормленной мордой и широким лбом.
Михаил Леонтьевич погладил кота, и тот начал тереться о длинные ноги Мельникова, обтянутые джинсами. Кот ходил туда-сюда, выгибая спину и держа хвост трубой.
Люда засмотрелась на Михаила, который гладил кота. В глазах Мельникова было столько тепла и доброты, что Людмила, кажется, совсем перестала чувствовать собственное сердце, — настолько оно замерло и притаилось.
И в этот момент Михаил посмотрел на Люду, застав прямо в разгар её душевных переживаний. Он опять всё понял — Люда увидела по его глазам. И как бы она ни пыталась теперь замаскировать свои чувства, отвертеться, — было поздно.
Вскоре Михаил поднялся с брёвен и помахал футболистам. По дороге шли молча; молчал каждый о своём, но в то же время, молчали об одном и том же. Как только село скрылось из вида, Михаил остановился и повернулся к Людмиле.
— Люда, — тихо, почти шёпотом, и просто сказал он, но лицо у него было такое, что у Людмилы ноги подкосились. — Людочка…
Ладони Мельникова легли на предплечья Людмилы, медленно заскользили по плечам, пальцы легко коснулись шеи. Потом Михаил осторожно обхватил щёки Люды и начал её целовать.
Теперь уже ничто не могло их остановить, и никто не мог. Руки Михаила и Людмилы переплетались, а сами они прижимались друг к другу всё теснее. Потом Михаил отстранился, но лишь для того, чтобы взять Люду за руку. Он сделал шаг в сторону поля и повлёк женщину за собой, не переставая смотреть в её лицо, не отпуская её взгляд ни на миг.
Глава третья
Сначала Люде казалось, что она не слышит вообще ничего, кроме собственного сердца, только видит над собой бесконечное и безоблачное ярко-синее небо, и ласточек, разрезающих синеву бреющими полётами.
Потом почувствовала, как Михаил приподнялся на локте, и сразу увидела его взволнованное лицо. Тогда же к Людмиле вернулась способность слышать, хотя Михаил не сказал ни слова, только смотрел.
— Я люблю тебя, — заговорил он наконец. — Давно, с зимы, и сразу чувствовал, что люблю. И сейчас всё было не просто так, Люда!
— Я знаю, — кивнула она. — Тоже чувствую. Я прекрасно знала, на что иду, Миша, и ни о чём не жалею. И не пожалею. Это было… счастье.
Люда увидела, как тревога в глазах Михаила сменилась огромным облегчением. Он лёг рядом, обнял Люду и притянул её голову к себе на плечо. Люда обхватила его за пояс.
— Это не только было счастье, Люда, — уверенно заговорил Михаил. — Было, есть и будет. Мы должны быть вместе.
— Но как? — Люда попыталась высвободиться, но Михаил не выпустил её, прижал к себе ещё крепче.
— Я сам поговорю со всеми, Люда. Самое главное — дождаться приезда Веры и Светы. В понедельник я подам на развод. А во вторник, когда вернутся Вера и Света, я объясню им всё, попрошу прощения и временно перееду к родителям. С Анатолием я поговорю сам. И с твоими родителями — тоже.
— Миша, а как же дети?
— Ты считаешь, дети могут быть счастливы, когда рядом с ними находятся бесконечно несчастные родители? Я знаю, что не смогу жить без тебя. Дети поймут всё, хоть и не сразу. Тем более, это Вера перестанет быть моей женой, а Света никогда не перестанет быть моей дочерью. Я её отец. Я, и больше никто.
— Миша, а Горком комсомола? Представляешь, что будет, если ты начнёшь разводиться? Тебе придётся забыть о карьере, и это в лучшем случае.
— О карьере я сейчас думаю меньше всего. Карьера — это карьера, и я не собираюсь подчинять ей жизнь, счастье, чувства. Мы живём жизнь, Люда. Жизнь, а не карьеру. И живём один раз.
— Я даже примерно представить не могу, Миша, что будет дальше, — вздохнула Люда. — Знаю только, что тоже не смогу теперь без тебя жить.
— Это самое главное, Люда, — Михаил прижался губами к макушке Люды, а потом продолжил тихо: — У нас всё будет хорошо. Только верь мне.