«Свет ты наш, Верховина…»
Шрифт:
— Дождались! — гневно воскликнул пожилой мужчина в форме железнодорожника. — Дело ведь не в Судетах! Судеты — только проба. Этот проклятый Гитлер рассчитывает проглотить всю Чехословакию, как проглотил Австрию!
Мучичка глубоко вздохнул:
— Я маленький человек, но я думаю: Испания, Австрия, теперь мы… Когда же он наконец подавится?
— Теперь должен подавиться, — уверенно произнес железнодорожник. — Я уже хлебнул порохового дыму достаточно, но если речь зайдет о том, что пора поломать ребра Гитлеру, готов хоть сегодня!
— Один в поле не воин, —
— Но у нас большие союзники! — горячо возразил я. — Россия и Франция!
— И вы верите в союзников, пане? — спросил велосипедист.
— В Россию — да, — ответил я твердо.
— Вместе с Россией, — воскликнул почтальон, — и я солдат!
Это было сказано от души и с таким задором, что все улыбнулись Мучичке. Он откозырял и, поправив сумку, зашагал в своей форменной, развевающейся пелерине к соседнему дому.
Требование, предъявленное Гитлером, породило, однако, не смятение, чего ожидали генлейновцы и на что рассчитывал сам германский фюрер, а гнев и решимость народа отстаивать свою независимость. Должно быть, это и побудило правительство объявить мобилизацию.
Эшелоны везли мобилизованных к германской границе, в Судетские горы, и к границе с Венгрией, где националисты уже в это время открыто заговорили о своих притязаниях на Подкарпатский край, эту якобы исстари венгерскую землю.
«Гитлер не пройдет! Хорти не пройдет!» — кричали мобилизованные, когда эшелон останавливался на станции, и пели ставшую популярной в Чехословакии советскую песню «Если завтра война».
А по городам и селам все настойчивее и настойчивее стали говорить о том, что Сталин приказал восьмимиллионной армии быть наготове и, как только понадобится, прийти на помощь Чехословакии; то была надежда народа, его желание, его глубокая уверенность.
Только теперь, в наши дни, всем стало известно предложение Советского правительства, переданное в ту пору через Клемента Готвальда президенту Чехословакии Бенешу. Это было подтверждение обязательств, взятых на себя Советским Союзом. Советский Союз готов оказать военную помощь Чехословакии даже в том случае, если этого не сделает Франция, и даже в том случае, если бековская Польша или боярская Румыния откажутся пропустить советские войска. Сталин подчеркнул, что Советский Союз может оказать помощь Чехословакии при одном условии: если сама Чехословакия будет защищаться и попросит о советской помощи.
Лишь немногие знали в те дни об этом предложении Сталина. Но ни для кого не были секретом происки близких к правительству реакционных элементов, добивавшихся отказа правительства от договора с Советским Союзом.
— Гитлер оценит такой шаг, — твердили они, — и Чехословакия будет спасена.
Народ сердцем чувствовал опасность, грозившую ему, и вот, как выражение самого главного, чем жили теперь люди, прозвучало требование к правительству: «Мы за нерушимый договор с Советским Союзом!»
Эти слова родились одновременно во всех областях Чехословакии. Они были начертаны углем и мелом на стенах домов.
Вместе с делегатами на площадь пришли сотни людей, встревоженных, негодующих и в то же время готовых к действию, жаждущих встать на защиту своей страны от разбойничьих притязаний фашизма.
В центре площади на крыше легковой машины стоял Куртинец. Лицо его было строго, и голос звучал отрывисто и взволнованно.
В эти грозные дни, не зная ни сна, ни отдыха, он выступал то у солотвинских солекопов, то перед солдатами на венгерской границе, то у великобычковских химиков, то в горных селах.
Для одних его слова как бы служили выражением их собственных чувств и мыслей, для других они становились спасительной твердью среди засасывающих, подобно трясине, шепотков трусов и пораженцев.
— Только одно, — говорил Куртинец, — только одно может отвести нависшую над нами опасность: верность договора с нашим советским союзником и решительные меры против тех, кто толкает страну на путь капитуляции. Нам говорят: отдайте Судеты Гитлеру — и вы спасете мир в Европе. Ложь! Если мы согласимся, нас ждет не мир, а война, нас ждут такие страдания, каких еще не испытывали люди. Полное доверие Советскому Союзу, с которым мы связаны договором о взаимопомощи! Фашистов — за решетку, а демократию — народу! Все права словакам и украинцам! Вот программа спасения, которую народ должен заставить президента и правительство принять немедленно, пока еще не поздно…
Над вечерней Прагой шел дождь. Но город, несмотря на непогоду, кипел. Улицы были запружены народом. Тысячи огней, пламя шипящих факелов отражались и дробились на мокрых зонтах, раскрытых над головами людей. Транспорт остановился. Отжатые к тротуару, вереницами вытянулись автомобили; казалось, еще немного, и людское половодье оттеснит их к самым стенам домов. А кругом, куда ни кинь взгляд, зонты и факелы, зонты и факелы; они плыли в одном направлении — к площади перед дворцом президента.
Это шли пражане, люди из Кладно, Брно, Братиславы, шли чехи, словаки, венгры, немцы-антифашисты и многочисленная делегация нашего края.
Дробный стук дождя по натянутым верхам зонтов, похожая на всплески поступь тысяч и тысяч людей, голоса — все это мешалось, и в воздухе стоял гул.
Но время от времени, с одинаковыми, как мне казалось, интервалами, гул как бы отодвигался, замирал, уступая дорогу катящемуся из одного конца улицы в другой скандированию: «Верность дружбе с Советским Союзом!.. Верность дружбе с Советским Союзом!..» Короткая пауза, и затем могучее, требовательное: «Фа-ши-зму — нет!»
На площади перед дворцом демонстранты избрали депутацию, которая должна была вручить президенту Эдуарду Бенешу требование народа, принятое на митингах антифашистского фронта во всех краях страны. В числе избранных депутатов оказался и я.