«Свет ты наш, Верховина…»
Шрифт:
Мысли, одна другой тревожнее, возникали в моем напряженно работающем мозгу. Уж не ловушка ли это? Нет ли здесь связи с капитаном из полицейского управления? Но письмо?.. Разве мог я ошибиться и не узнать почерка Горули?
Мне припомнились суд в Брно и последние Горулины слова: «… Я убегу из тюрьмы, и убегу непременно, это я вам твердо обещаю…»
В вагоне стало совсем темно. Я еле различал теперь силуэт человека, которому, быть может, так опрометчиво доверился. И вдруг я заметил, скорее почувствовал, что он шевельнулся и встал.
В тамбуре никого не было. Человек наклонился к моему уху и опросил:
— Вы не побоитесь прыгнуть на ходу, не доезжая станции? Сейчас будет подъем, и поезд пойдет медленнее.
И действительно, поезд замедлил ход. Мой спутник открыл наружную дверь вагона и встал на последнюю ступеньку.
— Становитесь рядом, — приказал он мне, — я прыгну первым.
Спустившись на последнюю ступеньку, я вцепился в вагонный поручень и стал ждать. Паровоз, шипя, натужно тянул состав на подъем.
— Смелее! — произнес мой спутник и, оторвавшись от поручня, прыгнул на насыпь. Было слышно, как хрустнул щебень под его ногами. Я задержал дыхание и прыгнул следом…
Все обошлось благополучно. Еще мелькали проносящиеся мимо вагоны, а незнакомец уже нашел меня в темноте, взял за руку и быстро потянул в сторону.
— Здесь тропинка, — сказал он, — идите по ней прямо, я вас догоню.
В кромешной тьме, окружавшей нас, я еле различил тропинку и пошел по ней прочь от железнодорожного полотна. Сначала она вилась меж кустарников, а затем, взяв крутизну, потянулась через лес. Я шел ощупью, натыкаясь на стволы деревьев.
Только минут через десять, услышав за собою шаги, я остановился. Мой спутник нагонял меня.
— Все обошлось хорошо, — сказал он, — кажется, никого за собой не привели.
— А разве была такая опасность? — спросил я.
— Мне показалось, что кто-то увязался за нами, я ведь потому и решил прыгать, не доезжая до станции, а потом пропустил поезд… Шагайте смелее, пане Белинец. Экая темень! Ну, да ничего, сейчас устроим, чтобы вам легче было идти.
Он достал из кармана белый носовой платок и засунул один край его себе за ворот. И этот белый платок на спине идущего впереди человека маячил мне в темноте всю дорогу, пока мы не добрались до одинокого домика лесного объездчика…
Первым, кого я увидел, перешагнув через порог опрятной горницы, был Куртинец. Он поднялся ко мне навстречу с широкой лавки,
— Как добрались, пане Белинец? — спросил он, дружески пожимая мне руку.
Не помню, что я ему ответил. Я думал о другом человеке, но того, другого, в горнице не было.
От Куртинца не ускользнул мой беспокойный взгляд. Он ласково подвел меня к скамейке и сказал:
— Отдыхайте, дорога сюда нелегкая, особенно в такую темную ночь.
Кроме Куртинца и моего спутника, в комнате, скудно освещенной желтоватым светом маленькой керосиновой лампочки, находился еще один человек, должно быть сам хозяин, лесной
— Имре! Уже двенадцатый час, — обратился к нему Куртинец по-венгерски, — можно будить.
Имре кивнул моему спутнику, и они вместе вышли из домика, прикрыв за собой дверь.
— Дли вас все это неожиданно, пане Белинец? — спросил Куртинец, когда мы остались одни.
— И да, и нет, — ответил я.
— Горуля давно хотел вас видеть, но мы все медлили, не решаясь устроить ваше свидание.
— Значит, теперь опасность миновала?
— О нет! — сказал Куртинец. — Она сторожит нас на каждом шагу. Его ищут, усиленно ищут… Горуле предстоит дальняя и нелегкая дорога.
Я хотел было спросить Куртинца, что это за дорога и чем бы я мог помочь ему. Но не спросил, зная заранее, что не получу ответа.
В это время дверь скрипнула, и в горницу вошел Горуля.
Мы бросились друг другу навстречу, обнялись и так, обнявшись, долго стояли посреди комнаты.
— Иванку, — шептал Горуля, — не забыл ты меня?
— Ни, нянё, не забыл, — отвечал я, впервые называя Горулю «нянё», — и никогда не забуду…
Наконец мы подошли к скамейке и сели. Никого, кроме нас с Горулей, в комнате не было.
— Дай мне посмотреть на тебя, — сказал Горуля, беря меня за плечи и откидывая голову.
— Я так рад, что вы теперь на воле, — произнес я после паузы.
— Это еще не воля, Иванку, моя воля впереди.
— Но как вам удалось?
Горуля усмехнулся.
— Я своему слову хозяин. Бежал ночью. Ну, помогли добрые люди… Да разве в том главное, что бежал? Бежал — и дело с концом!.. А ты как живешь? — спросил он тихо.
— Об этом и рассказать сразу трудно, — развел я руками.
— Что трудно, то не беда, главное, что не стыдно. Я уже чул, чул про все… Мне Олекса давал читать те газеты, где ты этих волков поддел. Дал ты им палок! — весело воскликнул Горуля. — Это уж по-моему! — Он заглянул мне в глаза. — А жинка, кажут, у тебя славная. Я это еще тогда приметил, когда ты с нею до нас приходил… Ну, ждать мне кого: внучка или внучку?
— Хотим оба сына.
— И дивчинку не выбросите, — рассмеялся Горуля, но смех его тут же погас. — Жалко Гафию, ей бы радость какая была! Она ведь тебя, как сына, любила… Кажут, при тебе и умерла?
— При мне.
Горуля тяжело вздохнул.
— Нелегко ей было со мной жизнь прожить… А ты жинке своей поклонись от меня. Может, еще и встретимся…
— Но вы же уходите, вуйку! — огорченно произнес я.
— Ты откуда взял, что я ухожу? — внимательно посмотрел на меня Горуля.
— Мне Куртинец сказал.
— А, Олекса!.. Ну, правда. Ухожу… Далекая моя дорожка, Иване, аж за перевал, через Польшу, туда… — И он махнул рукой на восток.
— Так вот куда он собирался сегодня ночью! Как я позавидовал ему!