Свет в ладонях
Шрифт:
В конце концов, для того и существуют лейб-гвардейцы, чтобы соваться в пасть волку вместо своих принцесс.
На том и порешили. Джонатану надлежало проникнуть в поместье, встретиться с тамошним механиком, обрисовать ему положение и уговорить прогуляться в рощу недалеко от поместья, где разбил временный лагерь Анатомический театр доктора Мо.
У Джонатана сердце было не на месте оттого, что приходится оставлять Женевьев одну с Паулюсом и доктором. Но та успокоила его, сказав:
– Не тревожьтесь обо мне, сударь. Вы же знаете, что они хорошие люди.
Стюарт Монлегюр, бывший генерал Повстанческой армии и действующий глава Малого Совета во дворце Зюро, был не только изворотливым политиком, но и добропорядочным семьянином. Многим бессовестным людям свойственны припадки сентиментальности
Всё это способствовало тому, что госпожа Монлегюр, происходящая из знатнейшего рода ле-Нуарель и без особой охоты соединившаяся со Стюартом Монлегюром во имя процветания обоих великих домов, приобрела тяжёлый и даже прескверный характер. Дама она была сухая и чопорная, воспитанная согласно культу Приличий, столь же, а то и более строгом и беспощадном, чем культ Устава, в котором воспитывался Джонатан ле-Брейдис. Жалкое и униженное существование, которое она, супруга главы Малого Совета, влачила в провинции волею своего муженька, ещё сильней развило в ней мизантропию и склонность к припадкам отвратительного настроения. Утро она начинала с того, что доводила свою камеристку до слёз; к ланчу отправляла на конюшни пару-тройку лакеев; время обеда с толком использовала, чтобы попить кровушки повара и мажордома; к чаю выгоняла прочь горничную; к ужину успокаивалась, довольная плодотворно проведённым днём, и, отпустив несколько почти незлобивых шпилек в адрес дочерей, с чувством выполненного долга отправлялась спать. Все ненавидели её, начиная с мужа и заканчивая конюшенным мальчиком. Она умудрялась внушить неприязнь даже нищенкам, которым подавала несколько раз в год, по большим религиозным праздникам (ибо госпожа Монлегюр была подчёркнуто религиозна и демонстративно презирала модное нынче безверие), и никто не мог бы толком сказать, как именно это у неё получалось. У госпожи Монлегюр был талант не нравиться, редкий дар отталкивать от себя людей с первого взгляда. И в таланте этом она достигла поистине виртуозного мастерства, даром что в юные годы была весьма недурна собой.
Мы так подробно описываем здесь своеобразный нрав госпожи Монлегюр, дабы читатель мог вполне уяснить положение, в котором пришлось оказаться Джонатану, а также понял истинную причину немного странного приёма, оказанного ему в поместье. Джонатан явился аккурат к ужину; одет он был в новенький камзол с плеча Паулюса ле-Паулюса, и снежной белизны перчатки, которые он медленно стягивал, стоя на пороге, выдавали, что он путешествовал не верхом, а в дилижансе. Догадку эту подтверждал внушительный саквояж, набитый всяким хламом – также из реквизита Анатомического театра. Встретившему его мажордому Джонатан объяснил, что почтовая карета, в которой он ехал, сломалась в полулиге от поместья, а поскольку до ближайшей станции отсюда целых три лиги, то Джонатан рассудил, что быстрее дойдёт до поместья, которое заприметил на вершине холма, чем до станции, и тем спасётся от необходимости встретить ночь под открытым небом. Он приносил свои нижайшие извинения за беспокойство, просил лишь укромного уголка, где мог бы переждать ночь, и, если это
Всю эту легенду Джонатан неоднократно отрепетировал с Паулюсом, поэтому оттарабанил её столь же задорно и лихо, как в прежние времена оттарабанивал рапорт начальству. Его лаконичность, чёткость речи и военная выправка понравились мажордому, получившему редкую возможность ощутить себя генералом, которому докладывает рядовой. В доме Летиции Монлегюр мажордом чувствовал себя не то что рядовым, а скорее кучкой невразумительной грязи, оттого ощущение, доставленное ему появлением юного путешественника, было неожиданным и очень приятным. Он ответил Джонатану любезно и пошёл докладывать госпоже.
Пять минут спустя Джонатан сидел на диване в гостиной графини Монлегюр и в подробностях живописал случившуюся с ним неприятность. Для пущей убедительности его вправду ссадили с повозки за полторы лиги от поместья, и он честно протопал остаток пути пешком, так что башмаки его пришли в полную непригодность, за что он и поспешил извиниться перед госпожой Монлегюр. Та воззрилась на заляпанную лесной грязью обувь гостя через пенсне, изучала её какое-то время, а затем изрекла, что всё это выеденного яйца не стоит и никоим образом не затмит её радости принимать в Монлегюре гостя.
– У нас тут в это время года смертельно скучно, – пояснила она, продолжая изучать Джонатана сквозь пенсне. – Зимний сезон уже кончился, летний ещё не начался, можно умереть от тоски. Джанет! – закричала она, пронзая Джонатану барабанные перепонки пронзительным звуком своего голоса. – Джанет, мою дочь сюда! Да побыстрее!
– О, прошу вас, не стоит, – поспешил обеспокоиться Джонатан. – Право, не стоит, я в таком виде… к тому же…
– Вы первое лицо мужского пола, которого она увидит с прошедшей осени. Потому не имеет никакого значения ваш вид, который, в самом деле, мог бы быть и получше. По правде, если бы не приставка «ле» перед вашим именем, никогда бы не заподозрила в вас знатное происхождение. Но вы ведь не выбирали поместье, у которого сломался ваш дилижанс, так же как и я не выбираю гостей.
Джонатан не рискнул спросить, отчего госпожа Монлегюр не желает считать за мужской пол своего мажордома, конюшего, привратника и лесника; впрочем, он подозревал, что лица незнатные для неё пола не имели в принципе, так же, как и личности. Он поёрзал на стуле, в тревоге посматривая на дверь, пока госпожа Монлегюр, крутя у носа пенсне, рассказывала ему, как плохо в этом году уродилась черешня, как испортились шелка из Массана, как трудно отыскать в наши дни толковую прислугу и как безнравственна нынешняя молодёжь.
Джонатан слегка вздрогнул при последнем утверждении. От цепкого взора госпожи Монлегюр это не укрылось.
– Сударь, скажите искренне: вы повеса? – спросила она, и Джонатан отвечал:
– Нет, сударыня. Уверяю вас, нет.
– Зря уверяете, я отговоркам не верю. Но вы глядите в глаза, когда говорите это, стало быть, либо вы честный юноша, либо отъявленный негодяй. Так или иначе, завтра утром вашего духу не будет в моём поместье, а нынешний вечер я бы хотела провести с приятностью. Окажете ли вы мне такую любезность?
– Э-э… – сказал Джонатан, на которого напор госпожи Монлегюр произвёл довольно сильное впечатление. – Если будет в моих силах.
– Вы уж постарайтесь. У меня две дочери, обе не замужем, обе редко видят мужчин и падки на такие красивые и обманчиво невинные лица, как ваше. О, вы ещё и краснеете. Нет ничего опаснее краснеющего красавца с грязными помыслами. Если я уличу вас в грязных помыслах, сударь, вы пожалеете. Знаете ли вы, кто мой супруг?
– Как же не знать, сударыня.
– Превосходно. Стало быть, не придётся тратить время на разговоры о нём, я это терпеть не могу. Сейчас придёт моя дочь, мы развлечём вас беседой, а вы нас – приличными и благонравными шутками. Я разрешаю станцевать вам с моей дочерью один менуэт – ей это будет приятно, – однако если замечу, а я замечу, сударь, что взор ваш опускается ниже воротничка её платья, вы немедленно окажетесь за воротами с вашим саквояжем, и ночевать будете в овраге с волками и барсуками.