Свет в ночи

Эндрюс Вирджиния

– Почему Бак не может войти с нами? – спросила Жизель.

– Ах, нет, дорогая. – Миссис Пенни покачала головой и улыбнулась, будто Жизель сказала что-то невероятно смешное. – Сегодня на чай приглашены только новички. Миссис Клэрборн будет принимать маленькие группы в течение всего месяца.

– Мистер Мад, – шепнула мне Жизель. – Тебе бы лучше рассказать мне, откуда ты его знаешь.

Толкая ее кресло вперед, я сделала вид, что не слышу. Отис кивнул и поприветствовал миссис Пенни. Оказавшись в доме, та сразу же снизила голос до шепота, словно мы вошли в церковь или прославленный музей.

– Все комнаты меблированы французской антикварной мебелью. Вы увидите, что

в каждой комнате есть уютный диван из орехового дерева, украшенного резьбой, с пурпурной обивкой.

Мраморные полы блестели словно зеркало. В общем, сияло все, от античных столов и кресел до статуй и стен. Я подумала, что если здесь и есть грязь, то прячется она под коврами, но заметила, что тот, кто отвечает за завод дедушкиных часов из орехового дерева, висящих в холле, явно пренебрег своими обязанностями, и они остановились в пять минут третьего.

Просторные и наполненные воздухом комнаты первого этажа выходили в центральный холл. Миссис Пенни объяснила, что кухня располагается в задней части дома. В центре холла изящно изогнулась лестница с полированными перилами из красного дерева и мраморными ступенями. Над нашими головами горели огромные канделябры, сверкающие, словно глыбы льда. В целом, несмотря на все свои ковры, картины, драпировки и бархатную обивку мебели, в особняке ощущалось нечто холодное. Хотя Клэрборны жили в особняке давно, здесь не хватало тепла и личного отпечатка, которые семья обычно привносит в дом. Все напоминало ледяной музей. Разнообразные предметы казались специально подобранной коллекцией, куда они попали исключительно из-за своей ценности. А отсутствие на них пятен и их безупречный внешний вид создали у меня впечатление, что ими никто не пользуется, что они выставлены только на обозрение, словом, дом напоказ, а не место, где люди жили и любили.

Нас провели в гостиную, расположенную справа, где мы увидели бархатный диван и в пару к нему диванчик, расположившийся напротив темно-синего бархатного, расшитого золотыми нитями, кресла с высокой спинкой, чьи темные, орехового дерева, подлокотники и ножки украшала изысканная резьба. Оно казалось троном, поставленным поверх большого персидского ковра. Незакрытая часть пола была из светлого дерева. Между креслом, диванчиком и диваном расположился стол орехового дерева.

После того как мы с Эбби уселись на диванчике, а кресло Жизель заняло место рядом с нами, у меня появилась возможность рассмотреть обои под гобелен и написанные маслом картины, представляющие различные сценки, происходящие на плантации сахарного тростника. На камине красовались еще одни остановившиеся часы, их стрелки показывали пять минут третьего. Над ними я увидела написанный маслом портрет респектабельного мужчины. Он был изображен вполоборота, взгляд устремлен на зрителя, что придавало ему царственный вид.

Неожиданно мы услышали четкий перестук палки по мраморному полу. Миссис Пенни, стоявшая возле двери, о чем-то вспомнила и заторопилась к нам.

– Забыла сказать вам, девочки. Как только миссис Клэрборн войдет, встаньте, пожалуйста.

– А как я смогу это сделать? – бросила Жизель.

– О, дорогая, вас извинят, конечно, – сказала миссис Пенни. Прежде чем Жизель смогла добавить что-то еще, все повернулись в сторону двери навстречу входящей миссис Клэрборн. Эбби и я встали.

Хозяйка дома задержалась на пороге, словно позируя фотографу, посмотрела на нас, медленно переводя взгляд с Эбби на меня, потом на Жизель. Миссис Клэрборн казалась выше и толще, чем на всех своих портретах, развешанных в школе. Кроме того, ни один из них не отражал голубизну ее седых волос. В жизни они были тоньше и короче, едва достигая середины уха. Миссис Клэрборн надела темно-синее шелковое платье с большим, наглухо застегнутым воротником. На серебряной цепочке висели карманные часы в серебряном корпусе, маленькие стрелки застыли на пяти минутах третьего.

Я гадала, заметили ли Эбби и Жизель, какие странные вещи происходят с часами.

Мой взгляд упал на крупные бриллиантовые серьги, каплями стекающие с мочек пожилой женщины. Кружевные сборчатые манжеты платья достигали запястий. На левом красовался золотой браслет с бриллиантами. Длинные костлявые пальцы обеих рук унизывали золотые, серебряные и платиновые кольца с драгоценными камнями.

Даже на портретах у миссис Клэрборн было узкое лицо, которое явно не подходило к ее осанистой фигуре. Но на оригинале это еще больше бросалось в глаза. Из-за длинного, тонкого, выдающегося вперед носа ее глаза казались еще более глубоко посаженными, чем это было на самом деле. Ее широкий рот превращался в тонкую, будто прорисованную карандашом линию от одной щеки до другой, стоило миссис Клэрборн сжать губы. Мучнисто-белое лицо, лишенное всякой косметики, усыпали на лбу и щеках коричневые старческие пятна.

Я тут же решила, что художники, писавшие ее портреты, больше руководствовались своим воображением, чем самой моделью.

Миссис Клэрборн сделала шаг вперед и оперлась на свою трость.

– Добро пожаловать, девочки, – произнесла она. – Садитесь, пожалуйста.

Мы с Эбби сразу же повиновались, и миссис Клэрборн прошествовала прямо к своему креслу, стуком трости отмечая каждый свой шаг, словно подтверждая его. Она кивнула миссис Пенни, присевшей на другой диванчик, села в свое кресло, повесила трость на правую его ручку, и только потом мельком глянула на Жизель, чтобы затем перевести взгляд на нас с Эбби.

– Мне нравится быть лично знакомой с каждой девочкой, обучающейся в «Гринвуде», – начала хозяйка дома. – Наша школа отличается от многих государственных школ. Там с учащимися обращаются как с цифровыми данными. Поэтому мне хотелось бы, чтобы каждая из вас представилась и сказала несколько слов о себе. А затем я расскажу вам, почему я много лет назад решила обеспечивать существование «Гринвуда», почему делаю это сейчас и надеюсь поступать так и впредь. – У нее был твердый, грубый голос, временами очень напоминающий мужской. – А потом, – продолжала пожилая женщина, – нам подадут чай.

В конце фразы миссис Клэрборн смягчила выражение лица, хотя мне это показалось гримасой, а не искренней теплой улыбкой.

– Кто начнет? – поинтересовалась она. Все молчали. Тогда ее взгляд остановился на мне. – Что ж, раз мы все такие стеснительные, почему бы нам не начать с близнецов, чтобы потом не делать ошибки в том, кто есть кто.

– Я калека, – заявила Жизель с усмешкой.

Все словно задохнулись, как будто из комнаты выкачали кислород. Миссис Клэрборн медленно повернулась к ней.

– Я надеюсь, что только физически, – произнесла она.

Лицо Жизель налилось кровью, рот приоткрылся. Когда я взглянула на миссис Пенни, то заметила на ее лице выражение удовлетворения. В ее глазах миссис Клэрборн была героиней, которую невозможно вывести из себя. Я представила на месте Жизель других девочек, менее сообразительных, очутившихся в таком положении, когда тебя заставляют проглотить собственные слова.

– Меня зовут Руби Дюма, а это моя сестра Жизель, – быстро заговорила я, ощущая повисшее неловкое молчание. – Нам по семнадцать лет, и мы из Нового Орлеана. Там мы живем в квартале, известном под названием Садовый район. Наш отец вкладывает деньги в недвижимость.