Свет в объятиях тьмы. Азим и Чёрный рубин
Шрифт:
— То, что я делаю… — Расим косо поднял глаза на решётку камеры. — То, что я хочу сделать, будет лишь во благо всем. Я не хочу зла. Я не сторонник насилия, — он помотал головой. — Но в следующий раз, когда я сюда спущусь, ты заговоришь, — предупреждающим тоном решительно сказал Расим.
Он не стал спрашивать у Фозила, кто мог прийти к нему в этот поздний час. Он предпочёл сам угадать незваного гостя, поднимаясь обратно в дом по этой проклятой холодной лестнице.
Может, это какой-нибудь придворный слуга или же сам Акмал явился к нему сообщить о том, что на-шахзаде вернулся из Шомабада? Расим с ухмылкой вспомнил его пожелание похоронить брата рядом с покойной матерью и узнать все тайны по возвращению.
— «Твоя мать не покойная. Как тебе такая тайна?» — сардонически усмехнулся про себя Расим.
Однако Мунир не мог так быстро вернуться из Шомабада, если у него нет такого же ковра, сомневался Расим и был уверен, что к нему пришли не из дворца.
Тогда кто? Расиму стало интересно, но он не стал ускорять шаг, чтобы удовлетворить свой интерес. Он предпочёл гадать и дальше. Он любил говорить с самим собой и в завязавшейся беседе со своими мыслями Расим обсуждал возможные причины, по которым мог явиться незваный гость.
У него было несколько вариантов, но все они отпали разом, когда Расим оказался в гостевом зале. На веранде, у порога стояла та, которую он меньше всех хотел видеть. О ней Расим даже и не подумал. При этом он знал, что рано или поздно, после смерти Носира она явится к нему.
— Здравствуй, Гулру, — с тихой нотой разочарования произнёс Расим.
Её вид не радовал Расима. Обычно, Гулру носила облегающие платья, подчёркивающие её изящную фигуру. Сейчас же на ней было грязное бирюзовое платье с глубоким вырезом и сетчатыми рукавами до локтей. Её тело утратило былую привлекательность, а её некогда упругая, румяная кожа казалась такой же мятой, как и её платье.
— Господин, наконец-то вы вернулись, — с трудом и хриплым голосом проговорила она. Гулру стояла у проёма, опираясь о дверной косяк. — Нам очень плохо, господин. Этот недуг…
— Съедает вас изнутри, — тихо пропел Расим голосом коварного изобретателя, гордящегося своим творением. Однако он также был огорчён, что его творение всё-таки сказалось на здоровье Гулру.
Расим подошёл ближе, чтобы при свете горящих масляных ламп получше разглядеть на сколько плохо состояние Гулру. Она тоже сделала шаг навстречу, но пошатнулась. Резким движением Расим наклонился вперёд и левой рукой схватил Гулру за талию, не дав ей упасть. Расим прижал её к себе и взглянул ей в глаза. Увиденное укололо его сердце.
— Мы выполнили свою задачу, — с трудом вздыхала она.
— На это у вас ушло полгода, — с укоризной прошептал Расим, продолжая с болью смотреть ей в глаза, залитые оранжевой кровью. — Слишком поздно, — тихо проговорил Расим сквозь нарастающий ком.
— Вы об… обещали нам… — Гулру издала короткий глухой стон и попыталась продолжить, но не смогла. В её горле словно застрял горячий ком, не позволяющий ей говорить. Эта оранжевая кровь в её жилах поразила всё её органы и сжигала её грудь изнутри, из-за чего и появились эти тёмные пятна на груди.
О возвращении Расима Гулру узнала на третий день. Об этом им сообщил придворный слуга покойного Носира ибн Нодира, который влюбился в одну из его наложниц. Он чувствовал недомогание. Боясь за свою жизнь после смерти на-шахзаде, он пришёл в дом его наложниц. Там на его возмущения ответили, что лишь Расим в силе помочь им. Тогда-то этот слуга и сообщил, что Расим уже три дня как вернулся из Ангурана, и пригрозил, что сам пойдёт к премьер-министру, если они не вылечат его. В ответ Гулру обещала немедленно пойти к Расиму за лекарством, а до тех пор велела этому слуге оставаться в доме и присмотреть за своей возлюбленной.
Из всех наложниц, нанятых Расимом, только Гулру едва могла ходить. Она вышла в полдень и лишь ночью дошла до дома Расима, чтобы просить его об исцелении. Это стоило ей последних сил, и вот она здесь, в его желанных объятиях. Она так тосковала по нему и с Носиром думала только о Расиме.
— Я всегда была вам верна, — прочистив горло, сказала Гулру. — Я всегда выполняла любые ваши поручения. Умоляю вас… — ей снова стало трудно говорить. — Из… избавьте н-нас от эт-той невынос-с-симой боли, — взмолилась она после мучительного вздоха.
— Вы послужили благой цели, — прошептал Расим, утешительно гладя её по голове правой рукой. — Я об этом не забуду, любовь моя, — сквозь горький ком в горле прошептал Расим.
У него сжималось сердце от задуманного. Он не хотел этого делать, но это было единственным способом помочь ей. Расим приложил кончики пальцев правой руки к виску Гулру и пустил сквозь них тонкие струи огня в её голову. Гулру издала короткий и глухой писк и навеки замолчала. Сначала обуглились её глаза, затем лицо, голова, шея… Она рассыпалась на землю и превратилась в горстку серого пепла. От неё осталось лишь это бирюзовое платье.
Расим хладнокровно перевёл взгляд на Фозила, стоявшего чуть позади в стороне. При всей своей мужественности он с трудом подавлял страх. Фозил был наголову ниже Расима, но сложён он был гораздо лучше. У Фозила были широкие плечи, а под белой шерстяной рубахой скрывались горы мышц. При желании, он мог бы с лёгкостью поднять Расима и швырнуть его на землю через плечо. Однако он боялся колдуна и этот страх только что был оправдан, что ещё больше усилило его преданность Расиму.
— Остальные наложницы покойного Носира должны быть в Синем доме, на Яблоневой улице. Найди их и…
Расим неожиданно осёкся и опустил глаза на горстку пепла у своих ног. Им охватило грусть и сожаление, а пустота в его душе стала ещё больше. Гулру действительно была предана ему. Расим был первым, с кем она возлегла, и единственным, пока он сам не велел её возлечь с Носиром, одарив недугом. Гулру любила Расима и согласилась только из-за любви к нему. Странное это чувство — любовь, и как бы Расим не старался отрицать, что это чувство было не взаимным, он не смог утаить скорбь в своих глазах, к уголкам которых подступили слёзы. Если он и не любил, Гулру всё равно была дорога ему, очень дорога.