Свет в объятиях тьмы. Азим и Чёрный рубин
Шрифт:
Начались приветствия, крепкие рукопожатия и дружеские объятия. Один даже двумя руками похлопал его по спине.
Крестьяне, слушавшие старика Рахмона, собрались в кольцо, которое замыкал сам рассказчик. Он сидел, прислонившись о ствол старого тута на краю склона в неглубокий овраг, где протекал ручей. Старик был одет в тёмно-синюю рубашку с вышитым геометрическим орнаментом на рукавах и плечах. Рубашка заправлена в серые шаровары. На поясе повязан серый платок с тёмно-синим растительным узором. Круглая бархатно-серая тюбетейка скрывала его лысеющую макушку. Свои хлопковые сапоги он снял и аккуратно положил справа от себя, у криво выглядывавшего из земли корня. Слева, в шаге от него, где редела трава, лежала кучка шелухи лука и кожуры картофеля, а на кучке лежал нож с рукояткой из отлакированного бараньего рожка.
Худощавый старик на поле помогал Рашиду с приготовлением еды. Рассказчик, как его иногда называли, выполнял и другие его поручения.
На этой прогалине они обустроили свою уличную кухню, состоящую из нескольких казанов с подказанниками и одним большим столом для нарезки. Ели же рабочие ближе склону, на поляне, поросшей низкой травой.
Маленький муравей, смело бегущий по руке Рахмона, взобрался на его короткий рукав и через плечо присоединился к другим муравьям, поднимающимся по невысокому стволу тута. Рахмон и вовсе не обращал не него внимания, ибо он наставлял и предупреждал слушающих. Однако его внезапно прервали непочтительным образом, но он не обижался. Рахмон привык. Пока его слушатели приветствовали друга, воспоминание нахлынуло на старика и полностью погрузило в тот самый момент, когда увиденное и услышанное до смерти напугало его. Много лет назад лишь от одного далёкого вида того, что манило к себе, он окоченел от страха и еле удрал. С тех пор Рахмон призывал всех воздержаться от путешествия в Фарод через пустыню Эрг.
— Доброе утро, Рахмон-ака, — Азим протянул руку к старику, но тот не слышал юношу и, казалось, не замечал — старик смотрел куда-то вниз и тот страх, навеянный воспоминаниями, отражался в его серых глазах. — Рахмон-ака? — подозрительно позвал Азим, коснувшись его плеча.
— А, Азим! — придя в себя, улыбнулся старик.
— Как вы поживаете? Что вы рассказывали? Ничего интересного не упустил? — с бодрым любопытством спросил Азим.
— Да вот Идрис решил наведаться к родственникам в Эрод, поэтому Рахмон-ака советовал ему ехать северо-восточным трактом, — поведал Дамир, когда старик только хотел раскрыть рот. Этот крепкий, высокий рабочий юноша на три года старше Азима.
— А разве Эрод не к северо-западу от Катрона 5 ? — недоумевал Азим.
— В Виндоле с путников, держащих путь в Эрод или Сирод, берут проезжую пошлину. Сколько она стоит, Рахмон-ака? — поинтересовался Идрис — юноша на пол головы ниже Азима и с квадратным лицом и черными волосами под зелёной круглой тюбетейкой и коричневым растительным узором и в коричневом рабочем одеянии.
— В Виндоле я был чуть больше тридцати лет назад. Тогда проезжая пошлина стоила три серебряных монет, — вспомнив, ответил Рахмон.
5
Катрон произносится с увулярной «к».
— За столько лет пошлина могла вырасти, — заметил Дамир.
— Это же вымогательство! — возмутился Идрис. — Я же не с торговым караваном еду туда… Как насчёт Эрга? Почему никто не едет в Фарод через пустыню?
— НЕТ! — неожиданно крикнул Рахмон, но из его уст вырвался лишь громкий старческий хрип. — Что я вам говорил?! — старик огрел юношей перед собой порицательным взглядом.
— Но почему? — недоумевал Идрис. — Так ведь ближе.
— Это запрещено «странным законом», — негромко ответил Рахмон.
— Чем? — усмехнулся другой юноша с флейтой на поясе и надменным взглядом.
— В пустыню запрещено ходить Байзо и Зухуром 6 , — добавил Рахмон, но его слова не внесли ясности недоверчивым юношам.
— Кто они такие? — в один голос спросили Идрис и Хуршед — тот самый юноша с флейтой и каштановыми волосами.
Нынешнее поколение не может назвать и трёх предыдущих султанов. Что с них про тех, кто правил тысячи лет назад? Покачав головой, Рахмон хотел ответить, но услышав свист Рашида, юноша оставили старика и начали накрывать большую скатерть на поляне для завтрака. Вздохнув с тоской, Рахмон опустил глаза и ушёл в себя.
6
Зухур произносится с гортанной «х».
— Только не через пустыню, — его едва отличимый голос заставил Азима задержаться.
Юноша встал в нескольких шагах и внимательно посмотрел на старика, который что-то бубнил себе под нос.
— …Ты бы ему помог… Он голоден…
— Азим! — позвал Идрис, и юноша пошёл на зов друга.
— Зачем тебе в Эрод? — поинтересовался Азим.
— У меня там двоюродные братья и сёстры. От них пришло письмо, что моя пожилая тётя — сестра матери моей — пребывает не в самом лучшем здравии и, опасаясь худшего, они желают собрать всех родственников в «день Эрода», — понурившись ответил Идрис.
Друзья сразу же поддержали Идриса и подбодрили его разными шутками. Раздался громкий смех молодых ребят. Настроение Идриса приподнялось, а про старика Рахмона и вовсе позабыли. Тот в этот момент словно оцепенел и едва заметно дрожал. Тень набросилась на его лицо. Заблудшие серые глаза смотрели будто в никуда. На самом же деле, перед его взором стоял тот самый ужас… Он… Рахмон не забыл его…
Неважно, как далеко ты убежишь, такое вряд ли забудешь.
Подрагивая у кряжистого ствола, никому не слышно, Рахмон подпевал его песню:
…Отдалили меня от той пищи лакомой,
И не испробовать мне больше той любимой…
— Пища готова! — крикнул Рашид. Вытерев руки о полотенце, староста, а по совместительству и повар со слегка выступающим животом, тем же полотенцем махал рабочим своими округлыми, но крепкими, руками. Прожитые шестьдесят с лишним лет никак не сказались на его широких плечах и среднем росте.
Придя в себя, словно очнувшись от долгого забвения, Рахмон встал через колено, упираясь об корень. Убрав ножик за пояс, он мерным шагом пошёл к повару.
— Ох уж эта его стряпня, — вздохнул Дамир.
Не то чтобы ему не нравилось то, что Рашид частенько готовил для рабочих — разумеется в восторге он тоже не был — просто ему хотелось чего-нибудь другого, нового.
— Да ради этой стряпни я отказался от маминого завтрака! — воодушевлённо признался Азим. — Небось, обижается…
Скатерть постелили на выкошенную траву. Четверо принесли по две длинных курпачи, постелили их вокруг скатерти так, чтобы каждый мог сесть и спокойно скрестить ноги под собой. Трое пошли к ручью ополаскивать посуду. Хуршед вместо помощи, расхаживал вокруг тех, кто стелил скатерть. Он пригубил свою продольную деревянную флейту и дунул в неё для проверки чистоты. Идрис же, переступая с ноги на ногу, о чём-то размышлял в нескольких шагах от скатерти.