Свет во мраке
Шрифт:
Приблизительно в это же самое время на одном из званых приёмов у генерал-губернатора Карла фон Ляша его обступила группа видных чинов карательных органов дистрикта. Были в этой группе комиссары по делам евреев — круглолицый блондин из Вены гауптштурмфюрер СС Эрих Энгель, гестаповец Ленард, начальник самого таинственного отделения «4-Н» гестапо Бено Паппе, тогдашний шеф гестаповского суда оберштурмбанфюрер фон Курт Стависский, гауптштурмфюреры Михаэлес Кольф и Кайзер да и сам бригаденфюрер Кацман — толстенький рыжеватый фашист с быстрыми рысьими глазками и красной физиономией. Все они уже успели перезнакомиться и, пользуясь тем, что Карл фон Ляш был «на взводе», довольно непринуждённо и единодушно принялись выкладывать ему свои обиды. Они не говорили прямо, что приехали в Галицию обогащаться. Боже избавь! Прежде
— Ничего, господа, я наведу порядок, не беспокойтесь! — сказал Карл фон Ляш многозначительно.
Через несколько дней по указанию Карла Ляша была создана во Львове еврейская община. Её возглавил юденрат — орган, сыгравший предательскую роль по отношению к трудовому еврейскому населению. Членами его были: заместитель председателя союза адвокатов Польши Генрих Ляндесберг, доктор Юзеф Парнас, Адольф Ратфельд, адвокат Айнойглер и другие зажиточные евреи.
Раввины Львова истолковали создание юденрата как «милость Божию». Они говорили, что гитлеровцы образумились, если предоставляют евреям автономию и самоуправление. Раввины утверждали, что первые репрессии и погромы были вызваны военными обстоятельствами, а сейчас всё будет лучше, ибо Бог милосерден и услышал страдальческие вопли евреев.
Внезапно губернатор дистрикта Галиция Карл Ляш вызвал к себе членов юденрата и приказал им собрать с еврейского населения контрибуцию — пять миллионов злотых. С этого приказа начался организованный по всем правилам немецкого педантизма грабёж евреев, отлично уживающийся со стихийным грабежом и погромами, которые то и дело возникали по инициативе отдельных гитлеровцев.
В день, когда стало известно о наложенной на евреев контрибуции, на квартире у Игнатия Кригера собрались его друзья. Вся мебель была уже отобрана полицаями. Оставалось одно пианино. Мастер по фехтованию Кантор, чемпион Польши по лёгкой атлетике Казимир Кухарский и семья Кригеров беседовали, сидя на полу. Внезапно открылась дверь, и в комнату вошёл унтерштурмфюрер СС Вилли Вепке. Это было его первое знакомство с Кригером. Не глядя на сидящих, он подошёл к пианино, ударил по клавишам и сказал:
— Тон хороший!
И только тут он заметил хозяев инструмента.
— Снесите вниз и погрузите в машину! — распорядился он. — Но осторожно, глядите мне!
Контрибуция, наложенная Ляшем на евреев, была собрана в течение пяти суток под страхом смерти. Четыре миллиона злотых в деньгах и драгоценностях распределили между собой сам Карл фон Ляш, военный комендант города генерал-майор граф Роткирх, штадтгауптман, или бургомистр, «доктор» Куят и его заместитель от украинских националистов, так называемый «посадник» и нынешний агент американской разведки в Мюнхене Юрий Полянский.
Сбору контрибуции сопутствовала оживлённая антисемитская пропаганда в фашистской печати. Собутыльник «посадника» Юрия Полянского некий «доктор» Иван Гладилович опубликовал в националистической газете «Українськi щоденнi вiстi» передовую, в которой открыто призывал уничтожать евреев. Они, дескать, ответственны за провозглашение Советской власти на Западной Украине. Во Львове и в провинции в газетных киосках покупателям насильно всучивали завозимую из Германии газету «Штюрмер» с лозунгом: «Юден зинд шульт» («Виноваты евреи»). Статьи из этого органа антисемитов в спешном порядке переводили на украинский язык и печатали для населения Галиции: во «Львiвських вiстях» редактор Осип Бондарович и в польской «Газете львовской» — продавшийся фашистам «литератор» Станислав Василевский.
На витринах магазинов были расклеены плакаты: евреи, мол, распространяют сыпной тиф.
«Санитарные
В сентябре 1941 года бригаденфюрер СС Карл фон Ляш приказал всем евреям в течение недели переселиться в северную часть Львова, за линию железной дороги Подзамче — Главный вокзал. Средоточие евреев в одном районе города фашисты сперва объясняли, главным образом, «санитарными побуждениями». В своей прессе они писали, что якобы «евреи не любят мыться», что их жилища «являются очагами инфекционных заболеваний» и т. д. И первое время кое-кто мог даже подумать, что организация гетто является чуть ли не благодеянием для евреев. Однако вскоре эти заблуждения рассеялись.
Два квадратных метра на работающего еврея такова была жилищная норма, установленная Карлом Ляшем для евреев, поселяющихся в гетто «из гуманитарных и санитарных побуждений». И тут же было объявлено, что жители гетто будут получать 700 граммов хлеба в неделю, выпекаемого из особой фасолевой муки — «юденмейль».
Со всех районов города по приказу Ляша потянулись в гетто евреи. Не успевал глава переселяемой семьи подвезти к дому, в котором он раньше жил, ручную тележку для перевозки вещей, как уже в его квартиру забегали осатанелые, пьяные гитлеровцы. «Этого нельзя брать!», «Это должно остаться здесь!», «Бери вот этот тюк, а больше ни к чему не прикасайся!» — раздавались короткие приказы в квартирах переселяемых. Жёны гестаповцев и полицаев, не стесняясь тем, что хозяева квартиры ещё не уехали, открывали шкафы-гардеробы и примеряли платья, пальто, ночные халаты тех самых отверженных, которые, по утверждению фашистской пропаганды, были «главными распространителями сыпного тифа и других инфекционных заболеваний».
Но не прощание с уютом обжитых жилищ было самым тягостным для переселяемых. Они ехали и шли пешком с узлами навстречу неизвестности, во мрак ночей львовского гетто.
Отныне слово «акция» стало обозначать для всякого переселённого в гетто границу между жизнью и смертью.
Одна акция сменяла другую.
В дождливый ноябрьский день 1941 года гитлеровские «шупо» и местные полицейские окружили гетто. Возле выходов стояли подводы, на железнодорожных путях — открытые платформы и товарные вагоны. Под видом «борьбы за чистоту» фашисты начали «освобождать» северные кварталы от «санитарно нежелательных элементов». Они ловили стариков и старух, калек, инвалидов, больных и загоняли их в большие здания на Миссионерской улице. Оттуда партиями под охраной полицаев вели к железнодорожному мосту и около него погружали на все виды транспорта. Большую часть задержанных погрузили на открытые платформы — «леры» и увезли за Высокий Замок, в карьер «Пясковню» близ Кривчицкого леса и дрожжевого завода. С того дня песчаные каньоны, расположенные поблизости проезжего тракта Львов — Тернополь, превратились в место гибели сотен тысяч мирных жителей города.
После окончания «санитарной акции» на фабрику Шварца прибыла одежда увезённых. Никто из работниц сперва не знал, откуда она, но в одном из пиджаков была обнаружена нацарапанная кое-как записка:
«Мы слышим вопли и выстрелы в карьере возле дрожжевого завода, куда повели первую группу раздетых догола стариков и инвалидов, переписанных в доме по Миссионерской. Их убивают. Одежда увезённых уже погружена на машины. Сейчас наш черёд. Живые, кому попадёт эта записка, — берегитесь…»
Вечером, не успела ещё умолкнуть игривая мелодия песенки «Розамунде», которой были встречены портнихи, идущие в гетто из фабрики Шварца, из уст в уста распространилось содержание предсмертной записки одной из жертв «санитарной акции».
Кое-кто из молодёжи, загнанной в гетто, правильно воспринял предупреждение. Рождались мысли о сопротивлении. Поговаривали о том, что следовало бы припасти оружие. Но странное дело — раввины и хасиды-ортодоксы, загнанные в гетто вместе со всеми, принялись не медля тушить в самом зародыше эти, как им казалось, «опасные» помыслы о вооружённом сопротивлении оккупантам. «Надо повиноваться эсэсовцам и ни в коем случае не давать спровоцировать себя на противодействие их приказам, — говорили эти проповедники божьих заповедей. — А вдруг записку нарочно подсунули гитлеровцы? Вы, молодые и горячие, возьмётесь за оружие и из-за вас погибнут тысячи. Лучше сидите тихо и полагайтесь на волю провидения!»