Свет во мраке
Шрифт:
На львовскую землю упал первый снег, германская армия была задержана на подступах к Москве. В эти дни началась «меховая акция». Фашисты обходили квартиру за квартирой, забирали полушубки, валенки, меховые шубы, шерстяные свитера, обшитые кожей фетровые «закопяки», лыжные ботинки, а заодно с вещами и не понравившихся им людей. Раздетых людей загоняли на открытые платформы. Люди сидели на корточках полуголые, посиневшие от холода и ждали своей участи. Из кварталов гетто доносилось залихватское пение. Это звуками «Хорста Бесселя» гестаповцы заглушали крики и плач новых задержанных.
За погрузкой и сбором вещей наблюдали прибывшие в гетто руководители Яновского лагеря оберштурмфюрер Густав Вильгауз — высокий
И хотя комендант лагеря Вильгауз был ниже по званию своего подчинённого, он был одним из немногих во Львове членов секретного союза гитлеровцев «Блют орден» — «Союза крови». Поговаривали, что участники «Союза крови» состоят на особом учёте у Гитлера и имеют право свободного доступа к нему.
Душитель из Голливуда
Фриц Гебауэр, приехавший проводить «меховую акцию», своей внешностью резко отличался от своего начальника. Уроженец Берлина (адрес: Принцлаураллей, 25), высокий, удивительно опрятный, в ослепительно белых перчатках, он часто прогуливался по Академической улице Львова, и все, кто видел его, шептали: «Наверное, бывший артист».
Догадка не была лишена оснований. До прихода к власти Гитлера фриц Гебауэр служил статистом в Берлинской кинофирме «Уфа-фильм». Ему удалось даже сняться в эпизодической роли в картине «Бель Ами». Потом больше года он проработал в Америке, в Голливуде. Ходил вместе со своими коллегами на матчи бокса, зверел, когда более удачливые боксёры нокаутировали слабейших, орал «добей его», увлекался гангстерами и Аль-капоне, требовал бойкота Чарли Чаплина и Пауля Муни и потом, после поджога рейхстага, был внезапно отозван в Германию. Киноактёры Берлина были озадачены, увидев на этом бесталанном статисте нарядный мундир офицера государственной тайной полиции и мёртвую голову на его форменной фуражке с высокой тульёй.
Гебауэр прибыл во Львов в первых числах июля 1941 года и довольно быстро стал организатором Яновского лагеря смерти. Поступающих в лагерь новичков он часто допрашивал в присутствии всех узников. Допросы, как правило, оканчивались побоями. Гебауэр, кивая в сторону новичка, кричал охранникам: «Снять штаны!» — и бегал вокруг своей жертвы, размахивая хлыстом с оловянным наконечником. Следом за хозяином, громко лая, бегала и его любимица — овчарка Булли. Глаза Гебауэра расширялись.
Новичок послушно выполнял приказ и раздевался, не дожидаясь, пока охранники сорвут с него штаны. Гебауэр в таких случаях ограничивался 25 «лёгкими» ударами, причём от первого же удара трескалась кожа. Более страшными были воскресные развлечения душителя. Обычно уже с утра он разгуливал по лагерю, отыскивая жертвы среди тех, кто был занят тяжёлой работой. Найти «провинившегося» было не мудрено. Одного заставал, когда тот, опершись на лопату, выпрямлял усталые плечи. Другого узника ловил на «симуляции»: он не мог поднять десять кирпичей сразу.
Часто Гебауэру с балкона своей виллы помогала находить проштрафившихся Отилия Вильгауз — маленькая, худенькая блондинка с пышными волосами — жена шефа лагеря. Она показывала стэком на какую-нибудь жертву, и Гебауэр, галантно откозыряв надушённой фрау, тихонько крался между бараками в указанном направлении. С триумфом вёл он пойманного на месте «преступления» в механический цех лагерной фабрики «Дейтшеаусринстунгверке». Почти в каждом из концентрационных лагерей была такая фабрика, принадлежавшая лично Гиммлеру.
Обычно местом наказания служил самый большой строгальный станок в механическом цехе. Охранники лагеря принуждали «виновного» раздеться и лечь голым на гладкую и скользкую от эмульсии поверхность станка. Сперва они сами били несчастного, а потом к станку с плетью в руке подскакивал их шеф. Гебауэр быстро зверел. Широкие ноздри его острого и тонкого носа раздувались. Он дышал всё тяжелее и с каждым новым ударом сатанел всё больше. Элегантный с виду офицер упивался самим видом окровавленного, вздрагивающего тела. По его лакированным сапогам и по нарядным брюкам стекала кровь, но он не прекращал избиения, пока не утомлялся совсем. Потный, красный, Гебауэр шёл во двор, постепенно «приходил в форму», переодевался в своей вилле во всё чистое и, взяв на поводок Булли, ехал в город — то ли в ресторан «Люкс», то ли в казино гестапо на Майской улице играть в бридж вместе с Бено Паппе, Вурмом и другими эсэсовцами.
Те, кто увидел Гебауэра и Вильгауза за оградой в гетто в часы проведения «меховой акции», думали, что они будут расправляться с задержанными тут же, на плацу. Предположения не оправдались. Желая усыпить бдительность евреев, оставшихся ждать своей участи в северных кварталах Львова, оба ляйтера Яновского лагеря были на этот раз лишь наблюдателями. Правда, когда первый эшелон ушёл по направлению к Лычакову, Гебауэр заволновался и вскоре, не выдержав, уехал за ним вдогонку на своей малолитражке.
Возвратился он в Яновский лагерь к вечеру, после окончания акции. На его одежде не было сухого места: брюки, мундир, погоны и даже фуражка с высокой тульёй — всё стало бурого цвета, а белые перчатки побагровели так, будто Гебауэр выгружал в них железную руду.
Март 1942 года ознаменовался акцией на безработных.
Глубокой ночью, когда, измученные за день непосильной работой, все обитатели гетто спали, гестаповцы нагрянули в северные кварталы города. Оцепляя дом за домом, они забирали из квартир тех, у кого не было удостоверения из отдела труда — «арбайтсамта». Возглавлял арбайтсамт Вебер, его заместителем был фон Барвински. Оба чиновника, выдавая «аусвайсы» (удостоверения), за крупные взятки сколотили себе огромные состояния в деньгах и драгоценностях. Кто не мог купить аусвайс заблаговременно, в мартовскую акцию на безработных обрекался на смерть.
Акция поразила в первую очередь бедноту. Тех, у кого не было аусвайса, забирали по ночам, зачастую тихо и бесшумно. С вечера соседи видели, как человек заходил в своё жилище, а утром они заставали там ободранные обои на стенах, рухлядь в углах.
После уничтожения безработных население северных кварталов уменьшилось до 84 тысяч человек. Оставленные в живых получили нарукавные повязки — «опаски» с буквой «А» и свой порядковый номер. Было роздано свыше пятидесяти тысяч номеров работающим. Кроме того, каждый еврей имел возможность получить удостоверение — «хаусхальт» на одного иждивенца.
Игнатий Кригер получил хаусхальт на свою жену, а детей он прятал. Казалось, всё было устроено, а затишье, наступившее после акции на безработных, понемногу успокаивало даже самых отъявленных пессимистов.
Приближается буря
В первых числах мая на улицах львовского гетто появился беглец из Бракова Израиль Хутфер. Он выдавал себя за доктора, быстро перезнакомился со многими семьями, ссужал деньгами кое-кого из неимущих и ни у кого из обречённых не вызывал подозрений. Его семитская внешность и хорошие европейские манеры, а главное — множество новостей, которые он привёз из Кракова вместе с номерами выходившей в Кракове «Газеты жидовской», открывали перед ним не только сердца единоплеменников, но и многие их потайные бункеры.