Свет во тьме
Шрифт:
– Я же тысячу раз говорил им, что это не поможет! Этим мы только подтолкнем Михаила и разбудим в нем истинную веру. Каганов не представлял для нас угрозы, пока мы не нарушали его благополучия. А теперь… теперь я боюсь, что мне не удастся заполучить его обратно, он… Я не допущу, чтобы Каганов сыграл свою роль в этой партии. Эй, червь!
– Я… – пискнул Ревузар.
Рафавал выхватил мелкого беса из толпы и процедил, обжигая вонючим дыханием:
– Забери у него мужество! Это задание тебе по силам?
– Да-а-а-а…
Но Рафавал не стал слушать ответ, не глядя зашвырнув мелкого беса обратно в толпу.
– Уничтожьте его,
Третье
Шел дождь, мелкие капли воды барабанили по стеклу и оконной раме, не давая отцу Георгию и его жене уснуть. Через час Мария все же смогла заснуть, но Георгий, на душе у которого было и без того неспокойно, все никак не мог сомкнуть глаза. Ему не давали покоя надпись на стене, тяжелый разговор с Антоном Буркиным, а больше всего беспокоили горькие и обидные слова, прозвучавшие в его адрес на недавнем собрании церковной общины. И Георгий чувствовал, что следующее собрание может стать для него последним на посту отца настоятеля.
Невероятно, насколько каждый комок в матрасе кажется еще жестче, когда человек взволнован. Георгий уже начал беспокоиться, что своим тяжелым дыханием и горестными вздохами он разбудит Марию. Когда же мысли его стали совсем тяжелыми, священник сел на постели и посмотрел на прикроватные часы. Время уже за полночь, а спать они легли в девять часов вечера.
Георгий вновь лег и попытался уснуть. Совершенно неожиданно ему это удалось, он с головой провалился в забытье. Но сны, ждавшие его прихода, совсем не понравились молодому священнику. Сперва это был давно знакомый Георгию сон: Прахов погружался во тьму, повсюду на улицах города слышались крики боли и страха, перемежавшиеся с сатанинским хохотом и звериным рычанием кошмарных существ. Происходящее нагоняло на отца Георгия ужас и оторопь. Ему отчаянно хотелось закричать, но горло словно сдавила чья-то невидимая ледяная рука. Картинки перед глазами священника кружились, чехардой сменяя друг друга. И тогда он стал молиться, прямо во сне. Как ни странно, молитва помогла. Хватка невидимой руки ослабла, и Георгий глубоко вдохнул, чтобы окончательно сбросить с себя остатки кошмарных сновидений.
Но в первые секунды после пробуждения ему показалось, что сон еще не кончился. Как иначе он мог объяснить тот факт, что под потолком своей спальни он увидел нечто, похожее на привидение? От эфемерного существа исходил удушливый запах серы. Георгию казалось, что сердце его стучало с такой силой, будто вот-вот выскочит из груди. Пропитанные потом простыня и пододеяльник неприятно липли к телу.
«Мне это снится, мне это просто снится, – уговаривал себя священник. – Я должен проснуться. Сердце, перестань, прошу тебя, мне еще рано умирать».
Собрав остатки сил, Георгий заставил себя оторвать взгляд от парящего под потолком призрака и вновь сел на кровати. Несколько минут он сидел в постели не шелохнувшись, прижимая руку к груди, пытаясь сдержать удары сердца. Наконец ему удалось успокоить взбунтовавшуюся мышцу. Только после этого он осмелился поднять глаза к потолку и с облегчением обнаружил, что призрак исчез. Но не успел он обрадоваться, как услышал на кухне страшный металлический грохот.
И тогда отец Георгий стал молиться.
В эту ночь не только отцу Георгию снился апокалиптический кошмар о снисхождении тьмы на улицы Прахова. Похожий сон видел и Михаил Каганов, чьи сердце и психика также подвергались чрезмерным нагрузкам. Но проснулся журналист не от грохота, а от посторонних голосов в своей квартире.
Встав с постели и надев тапочки, он направился к кладовой, дверь в которую располагалась рядом со спальней, и на ощупь в темноте нашел там свою старую хоккейную клюшку. Затем он внимательно осмотрел межкомнатный коридор, в котором царили тьма и зловещая тишина. Ноги у Каганова подкашивались и дрожали от страха. Михаил щелкнул выключателем, но с удивлением обнаружил, что то ли лампочка в коридоре перегорела, то ли выключатель барахлит. В любом случае, зажечь свет в коридоре ему не удалось. Покрепче сжав в дрожащих руках деревянную клюшку, журналист осторожно двинулся по коридору, прижимаясь спиной к стене и напряженно вглядываясь и вслушиваясь в окружающее пространство. В темноте ему чудилось, что кто-то крадется ему навстречу.
Каганову показалось, что он заметил что-то под аркой дверного проема, ведущего в гостиную. Журналист вжался в стену, стараясь остаться незамеченным. Дверь на лестничную площадку была открыта. Сердце забилось еще сильнее, в висках стучало. Это был беспричинный, отвратительный страх, как детский страх темноты. А ведь сегодня он уже испытывал подобный ужас. Странно, но почему-то он почувствовал себя немного спокойнее, по крайней мере распахнутая дверь указывала на реального врага.
Неожиданно в голове пронеслась дикая мысль: в квартире есть кто-то чужой.
Михаил прошел по коридору в комнату Светы, чтобы убедиться, что с ней все в порядке. Он хотел увидеть жену и дочь, ведь в доме явно что-то происходило.
Дверь в спальню Светы была открыта. Это было необычно, и поэтому он насторожился еще больше. Держа клюшку наготове, Каганов медленно двинулся к открытой двери и заглянул в комнату.
Кровать пуста, а сама девушка исчезла. Михаил повернул выключатель. Постель разбросана: одеяло валялось на полу, как будто его поспешно отшвырнули прочь, в комнате царил совершенный хаос.
Михаил вышел из комнаты дочери, и пока он наощупь пробирался дальше по темному коридору, ему пришло в голову, что Света могла просто выйти в ванную или в туалет. Но эта простая мысль вовсе не объясняла того дикого ужаса, который охватил его. Он сделал несколько глубоких вдохов, изо всех сил пытаясь взять себя в руки, но страх не проходил. Это был предательский, неестественный страх, как будто Каганов был всего в сантиметрах от неведомого чудовища, готового сомкнуть челюсти на его горле.
В ванной было темно и холодно. Каганов включил свет, приготовившись к ужасному зрелищу. Все было в порядке, он не заметил ничего необычного. Проверив кухню и туалет, он повернул обратно в сторону гостиной.