Свет времени (сборник)
Шрифт:
Ноябрь 2002
«Проклятые слова поэтов…»
Проклятые слова поэтов
Мне не дались, она свела
На нет всё красноречье света!
Какая женщина была!
Пусть проклянёт меня жена!
И мать откажется от сына!
Такая женщина одна,
Как песенка у арлекина!
В ней было всё: любовь, хвала…
И голод страсти тёмных сил!
Какая женщина была!
И я любил её, любил!
Случись ей пожелать во мне
Клятвопреступника хоть раз,
И я б продался сатане,
И я, друзья, бы – предал вас!
И нет, не счёл за преступленье б,
Что ваши стоили проклятья?
Если весь мир был дополненьем
Всего
В ней было всё: любовь, хвала…
Всё абсолютно было – всё.
Какая женщина была!
О, лучше б не было её.
Нефертити
Ах, вот оно, то высшее —
Художник победил.
Из камня, выбрав лишнее, —
Царицу оживил.
Блуждает тихий-тихий
Зелёный огонёк.
Царица Нефертити —
Прозрачный лунный сок,
Египетские звёзды
Три тыщи лет назад,
Тяжёлые, как в гроздья,
Сбитый виноград.
Царица Нефертити, —
Ты всё ещё жива.
И этим, как хотите,
Она во всём права.
Царица Нефертити,
Гения судьба,
Связала звёздной нитью
С вечностью тебя.
А рядом в саркофагах —
Истлевший прах царей,
Мечтавших в лютом страхе
О вечности своей.
Казалось, пирамиды,
Как каменную твердь,
Жизнь сохранят им в плитах,
А сохранили смерть.
И только Нефертити —
Любовь сквозь своды линз,
Люди, сохраните,
Не хороните жизнь.
Цыганка
Часы вокзальные. Над книгою
Сижу к прожектору спиной.
На циферблате стрелка прыгает,
Как лягушонок заводной.
А на полу, в гудящем зале,
Спят цыганята – два клубка,
Как будто бы на одеяло
Их высыпали из мешка.
И тут же рядом на мешке —
Цыганка белая, седая,
Колода карт в её руке —
Иди, мой милый, погадаю!
Никто не верит ей давно —
Не колдовством, а тленом веет
От ожерелья – Домино,
Что, как петля, обвило шею.
Цыганка, что ж, поворожи,
Хоть и с пророками я в ссоре,
Но зачастую в слове лжи
И в слове правды тот же корень.
Так что пророчь, мне всё с руки,
Лишь об одном прошу с опаской —
Красиво лги, красиво лги,
Должна красивою быть сказка.
Любви побольше напророчь —
Судьбою я не избалован.
Любви, любви! В такую ночь
Реально в мире только слово.
Цыганка больше двух часов
Мне так красиво ворожила,
Но умолчала про любовь —
Любовь, мой милый, я забыла.
И в этой правде неуютной
Был слышен крик немой тоски,
А за окном, как будто в юность,
На юг неслись товарняки.
«Шептались люди: это ж надо…»
Шептались люди: это ж надо,
Зачем себя он порешил?
А месяц красный возле хаты
Багрянец в окна порошил.
Осина всё не выпрямлялась.
Лежало тело на траве,
Кусочек незасохшей глины
Зиял на мятом рукаве.
В созвездьях дальних, синих, вечных
Блуждал огнями самолёт,
И раскалённою картечью
На землю падал спелый глёд.
И только он, самоубийца,
Был безучастен ко всему,
Как будто там… такое снится,
Что не до этого ему.
А все над ним… так убеждённо:
Любить-то можно, но не так!
И некто трижды разведённый
Сказал, что умерший – дурак.
«Мой друг сорвал нашивки капитана…»
Мой друг сорвал нашивки капитана,
Мой друг сошёл на берег навсегда,
Оставив нам величье океана,
И доблесть невоспетого труда.
Ещё оставил знание баркаса
И карту, что для нас нарисовал —
В прибрежных водах пятен белых масса,
Он эти пятна нам затушевал.
Он шёл домой, сияли на рассвете
Леса сетей капроновых пустых.
Он шёл домой, познавший всё на свете,
Но не познавший радостей простых.
Жена ушла, собака нынче сдохла,
А сад вдруг стал по осени цвести.
Но если б липа детства не засохла,
То это б всё он смог перенести.
Идёт домой, в ужасное болото,
Нам нечего сказать, и мы молчим.
И только лишь сентябрь,
наш представитель флота,
Весь в золоте шагает вместе с ним.
«Всё так просто и мудро…»
Всё так просто и мудро —
Бьются волны о бот.
Занимается утро
Наших вечных забот.
Каждый ныне при деле,
Каждый полон труда —
Рыбаки не умели
Сачковать никогда.
Потому на рассвете —
Откровения миг:
Дай им, Бог, чтобы дети
Не болели у них.
Дай им, Бог, не от скуки —
От Твоей глубины,
Чтобы в долгой разлуке
Были жёны верны.
Чтобы всё было мудро,
Как волна и компас,
Как безбрежное утро
С синевою у глаз.
«Бьёт по слипу волна…»
Бьёт по слипу волна
Так, что падаешь с ног.
И гудит, как струна,
Ваер, взятый на блок.
И, как мамонт, тяжёл,
Поднимается трал.
Только, только б пошёл,
Только б трос не порвал.
Позабыв обо всём,
Мы стоим во весь рост.
Мы-то выдюжим всё,
Только б выдержал трос…
Трал ударил о борт
(Пенной ярости миг) —
Потянулся и вот
У лебёдки затих.
А потом, как всегда,
Нас охватывал кейф
От избытка труда,
И ложились мы в дрейф.
«Всё удивительное просто…»
Всё удивительное просто —
И не привыкнешь никогда.
Гуськом, как будто бы по росту,
В порт возвращаются суда.
Конец страде, конец путине —
Плавбаза, сейнеры за ней.
Так с пастбища ведёт гусыня
Своих задумчивых детей.
Ещё вдали столпотворенье,
Но слышатся уже свистки,
Уже ведут приготовленья
К швартовке судна рыбаки.
Уже короче жест и слово,
И боцман выбежал на бак,
В его командах бестолковых
Уже особый шик и смак.
Не перевёлся флот Российский,
А вместе с ним – его друзья!
Волнуюсь, будто в порт приписки
Заходит молодость моя.
«Наверно, даже рыбой можно быть…»
Наверно, даже рыбой можно быть,
И жить в каком-нибудь Индийском океане,
И лишь постольку знаться с моряками,
Поскольку в сети чтоб не угодить.
Наверно, даже хорошо быть рыбой,
Которая познала глубину,
Которая, не раз слетев с обрыва,
Так и неведомой осталась дну.
Какие солнечные синие долины,
И водорослей шум над головой,
Где стая рыбья стаей голубиной
Поспешно возвращается домой.
Наверное, быть рыбой – понимать,
Что в раковинах звёздочки алеют
Не потому, что для продажи зреют,
А потому, чтоб в водах обитать,
Им надо воды светом напитать.
И рыбы к раковинам важно подплывают,
И в удивленьи тихо замирают.
Потом, смутившись, мчатся далеко,
Отдавшись струям звонким без труда,
И ощущают – как это легко,
Когда под жабрами звенит вода.
Быть рыбой можно даже и тогда,
Когда волной – как щепку, на песок,
И рядом недоступная вода
Чертою жизни подведёт итог.
Быть рыбой можно, если бы не та,
Что по аквариумам с блохами воюет,
Которая не знает и пруда
И никогда о море не тоскует.