Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]

Киле Петр

В осенний день

1 День, как айсберг, высокий и синий. Золотые леса! Мне и грустно, и дивно, Россия. Я в тебя устремляю глаза. Там над Волгой стремительно-долго Журавли, журавли! И в закат с вековою тревогой Полыхают в лесах Жигули. 2 Может, мне лучшей доли не надо — В руки меч, на коня! Звук мечей, словно песня, отрада И влечет, и волнует меня. Хорошо мне до грусти и странно. Неужели не жил? В пору древнюю утром рано По росе не пахал, не косил? 3 Помню

день. Вся в сиянии света Ты встречала меня! Ах, наверно, поэта Сотворила улыбка твоя. Было счастье, юное, древнее, И тревога в певучей крови! Красный дерн в роще ив за деревнею, Тайна первой любви. 6 октября 1964 года.

Возвращение

1 Я снова в той глуши, где с юных лет Грустил и радовался жизни, Рос, чувством постигая путь моей отчизны, Неведомо, в душе своей, поэт. Грустил? О чем? О небе голубом За синей цепью гор… В сиянье золотом Россия беспредельно простиралась, И мысль моя понять ее старалась. Река, бесшумно ширясь, льется без конца. Вода — как свежий вырез старого свинца… Грустил — так значит, я умел любить. Грустил — так значит, я хотел полнее жить. 2 Под небом голубым амурская лагуна. Песок хрустальный, слой воды — тепло и юно! Волной изваянные волны Хрустального песка, по ним блуждают челны Улиток. Мир уютный, как будто для детей! Вода пронизана отрезками лучей, Как стайки рыб серебряным стремленьем. И снова вспоминаю с упоеньем… Как было все чудесно: воду пил, как лоси, И заплывал в сиянье, беспредельность плеса. И неподвижно лежа на спине, Я плыл, я плыл, река меня несла, несла, И белая громада туч в небесной вышине Меня влекла, влекла… 3 Высок утес. Сижу в лучах закатных. Внизу Амур. Закат — разлитый кадмий. Меж нами города и небосклоны, И люди, судьбы — сотни, миллионы… В них столько мыслей и мечты. О, как бы я хотел со всеми быть на «ты» И говорить легко и просто, как с тобой, Всем передать закат лилово-золотой, Как грусть мою, и думать, и смеяться! Всем, всем желаю в жизни счастья. Мигают маяки — навстречу им огни. Сейчас, как никогда сильней И голос Революции, и путь моей страны Звучат, как реквием, звучат, как гимн, во мне. 2-17 ноября 1964 года.

Лето

Плывет ли где под ветками серебряный карась, Стоят ли золотые сосны, шелушась, Струится ли вода, и галька там на дне — Все это в сизой дымке, как во сне. В осоке сом зелено-синий и икринки. Что амфоры, таинственны кувшинки. 2 февраля 1965 года.

* * *

Восходят голубые небосклоны… И реки, и леса, и города… Сквозь этот мир, то белый, то зеленый, Уходят вереницей провода. Уходят вдоль шоссе, то близко, то вдали, Но чаще по лесам, где просеки прошли. Я слушаю, как небо, провода — В них музыка лесов, мои года. Ребенком я хотел пройти с конца в конец, Но кто-то мне сказал: конца им нет. А просека, как пасека, гудела. Цветам раздолье, пчелам много дела. Мне на руку садились мирые шмели. И, кажется, я видел самый край Земли. 3 февраля 1965 года.

Гимнастка

В высоком зале гулко слово… В начале зябко и свежо. И раз толчок, полет и снова Бег с упоением — прыжок! На стойке стоп и разом сальто, И шаг в шпагат, и все опять… Не надо спрашивать о счастье. И ей не нужно отвечать. А небо в тучах голубело. Ложились окна на ковер, То все темнело, то светлело — Рояль, фигурка, чистый взор! 22 марта 1965 года.

Весна идет

И снова птица в вышине Крылами трепетными машет. О чем поет — она не скажет. Глядит девчонка — как во сне. И светел дальний небосклон Над темным лесом… Сосны, ели. У нас фиалки, там метели, Мелькают рыбы подо льдом. Как рельсов ранний перестук, Весна идет в леса, в деревни И что-то новое и древнее Мы снова видим за версту. 10 апреля 1965 года.

Девочка и война

Там домик деда (он обходчик), В глухом лесу у полотна. Там поезда все дни, все ночи Спешат, стучат: война! война! Спешат гудки… Над дальним лугом Стога, густая синева. Летели листья друг за другом И за вагоном, как слова… А ты — лосенок, несмышленыш, Осока, девочка, ветла — Ты провожала эшелоны Одна, испуганно светла. И, верно, юные солдаты, Седые ополченцы — все, Что пролетали, были рады Увидеть девочку в росе. Она махала им, махала. Вон исчезал вагон вдали… Рука ребенка уставала, А эшелоны шли и шли. 3 мая 1965 года.

Амурский ледоход

На льду реки с последним рейсом След автозимника пропал, Как самолетный след над лесом… И долго лед синел, сверкал! Теперь мы ждали с нетерпеньем… Синели цепи дальних гор. Теперь, как только перемена, Бросалась школа на бугор. И, наконец, река проснулась. Мы все сбежались у воды. Весна беспечно улыбнулась Со всей свободой красоты! И также люди Лены, Волги В те дни смотрели ломкий лед. Всплывали колышки, осколки… Все говорили: «Лед идет!» 17 мая 1965 года.

Свидания в юности

Под снегом светлым спит селенье. Сугробы стынут в вышине. Ты возникаешь во Вселенной И устремляешься ко мне. Идешь, слегка раскинув руки, По склонам выше облаков. Твои шаги — родные звуки, Прозрачный ход моих часов. И мы бежим, бежим по склонам, И оба падаем в провал. По звездным странам Орионам Твой взор смеющийся блуждал. Но, отклоняя губы, ласки, Ты скажешь: «Милый, отпусти. Уж очень поздно, холод адский!» А я скажу тебе: «Прости!» И мы уходим, мы другие. Погас высокий звездный свет. И я подумаю впервые, Что счастья вечного в нас нет. Но принесут мне утром рано Записку милую твою: «Люблю все больше, даже странно, Как, милый, я тебя люблю!» 21 мая 1965 года.

Над светлой водой

Нам лодки легкие дарили И берег дальний и покой. Мы ни о чем не говорили. Лежали ясно над рекой. А в небе голубели горы И зеленели рощи ив. Река приковывала взоры… Моторок та-та, всплески рыб… В нас что-то кончилось отныне, Что не вернется никогда. Тому не просто юность имя, То — жизнь, то — лучшие года. То — словно осень в буйстве красок, То — словно иней в первый раз, То — словно музыка фиалок, То — словно лето в реках, в нас. И мы беспечно понимали, Что жизнь была, что жизнь ушла. О новой жизни — что мы знали. Там даль, а даль всегда светла. 22 мая 1965 года.