Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]

Киле Петр

Ты несешь, как ребенка, сумку, Ты идешь, как день, светла, Так спокойно и нежно, А давно ли ты цаплей была. Как ты весело хорошела, Я следил все года. Нет, на снег не сворачивай, Там, под снегом, вода. Говорят о тебе худое, Только я им не верю ничуть. Красота — моя муза, мой гений, Мой единственный путь. 16 апреля 1966 года.

В Приморье

Олени в зеленом просторе, На самом краю земли, У речки, впадающей в море, У сопки, нависшей вдали. Людей они коротко знают, Но все ж если дрогнет лист, Как тени, в зарослях тают, И слышится дальний свист. 21 апреля 1966 года.

* * *

Убегали

мы в лес от людей. Зеленели пока только ели. Прошлогодних желудей Мы искали, что белки, и ели. Желудь терпкий, как лес, как вино. В горло льются сладкие струи. Или мне так твои поцелуи Ощущать сквозь года дано? 13 мая 1966 года.

Муза

Как я люблю, когда во мне, Как в озере кувшинки, Всплывают вести о весне И тихий сад глухой заимки… Там вишня тонкая цвела, И ты по саду пробегала. Была ты сон, мечтой была, И в дальний путь меня призвала. В московской шумной толчее Ты мимо, мимо уходила… И в городе на Неве Меня ты вдруг остановила: «Вот я! Но, знай, твоей любви Иная суждена награда. Я в людях, в них меня лови! Лови, лови! Я буду рада!» 17 мая 1966 года.

Прощание со школой

Пело, бегало, кричало Детство неприкаянное… Пусть! Но сегодня юности начало — Тишина, тревога, грусть. В этой грусти свет и тайна, Слезы первые твои. Всё, что было, неслучайно, — Мысли первые мои. Но в тревоге, в даль зовущей, Ничего теперь не жаль — Ни любви, ни дружбы лучшей… Необъятна даль! 19 мая 1966 года.

В эфире

Женский голос печальный, Словно где в вышине, Светлый, медленный, дальний, Все поет о весне. Где — в ночном океане, Где — в лесах золотых, Где — во вражеском стане, У друзей дорогих — Всюду голос волнует, Как признанье, мечта, Припадает, целует… Божество, красота! 21 мая 1966 года.

* * *

Люблю ли ее я, не знаю, Но, верно, мы с нею друзья. Легко нам бродить по краю, Где ближе и быть нельзя. Забота в ее обращеньи, И вера, и сладкое ты, Свобода ее движеньи Прекрасны и просты! 24 мая 1966 года.

Отрывок

В окне синело небо влажно-густо. Пред самым домом грядками к реке Был огород — картофель и капуста, Арбузы, огурцы — и вдалеке, Там, расцветая белым, красным цветом По пирамиде ивовых жердей Фасоль взбиралась, с женственным приветом, Как в хороводе женщин и детей. Так тихо — что неясно, где же люди? Кто ты — растенье, зверь иль человек? Что было в мире или только будет? И не понять, какой сегодня век? Август 1966 года.

Прощание в мае

1 Мы шли из интерната друг за другом Тропинкой телеграфных проводов, Где голубой просвет над лесом, лугом Нам открывал причуды облаков. И день звенел в сияющей истоме… А вот село, там в центре школа, клуб. Я поворачиваю здесь: наш домик, Похожий на меня, отцовский сруб. И вскинется собака, чуть залает, И ласточки со свистом пролетят. Вдруг сердце, как в испуге, замирает, Навстречу мама: «Это ты, дитя!» 2 Как в раннем детстве, чисто, тихо дома. Зачем ты жил за тридевять земель? Вот мир, где было все до слез знакомо, Где тишина звенела, как свирель. А мама говорила: «Ты доволен? Довольны ли тобой учителя? Отец в могиле может быть спокоен? Ну, хорошо! Я рада, жизнь моя!» И плакать мама опускала руки, Что муж погиб, что молодость прошла, Что счастья миг и горестей разлуки В несоразмерных долях приняла. 3 Сиянье уж возникло в клочьях тучи. Так тихо, и туман. Селенье спит. За ивами далекий скрип уключин. То едем мы, и утро уж блестит. Мне впору весла, мне грести удобно. Вода взрывается, летит назад. И лодка движется легко, свободно, — Сегодня маме лучше — ты и рад! Вдоль берега свисают близко ивы, А красный дерн, как бахрома, висит. Мы едем, повторяя все извивы Реки… И мама тихо говорит: 4 «В Буни живут, как в старину, охотой И рыбу ловят острой острогой. Мужчина ловок, занятый работой, Беспечен и ленив, придя домой. А женщина плетет из ив корзины. В корзины собирает лебеду, Варит ее и сушит… Вдоль долины Безмолвие, как будто на беду. Там вечно тишина, там вечно сумрак, Там люди — тени, мир — большая тень. Там неотвязны дрема, горечь, дума, Неотличим от ночи белый день». 5 «Но было утро… ясным, как сегодня. Чем ярче разгорался новый век, Тем все раскованней, все свободней Жил на Земле веселый человек. Когда он шел — так просто, вдоль дороги, Уже и это было торжество! Казалось, лишь у него есть ноги И руки сильные — лишь у него. И правда, ими он владел отлично. Что б делал он — он делал лучше всех. Но что в нем было даже непривычно, Всего приметней — постоянный смех. Ребенка плач иль всякие вопросы, Жены ли ропот, он встречал смеясь. Обидно, жаль, ну, я когда и в слезы, Но он умел развеселить сейчас». 6 Твой поплавок заснул. Вода сияет, В ней зелень леса, неба синева. В душе твой — о чем, о чем? — кто знает, Восходят тихо облака- слова. Слова о том, что мне всего дороже. Какой-то мягкий акварельный свет. Не Пушкин это и не Блок, но кто же? Ужели это ты? И ты — поэт? Печали нет, покой сегодня сладок. Мы сварим на обед уху в ведре (Картошка, сом и дюжина касаток) И карасей зажарим на костре. 7 Присядет мама отдохнуть под ивой. А нам идти купаться и бродить… Мне мама кажется такой счастливой, Устала только очень — не забыть! Мы шли и шли знакомыми местами, Тропинкой пыльной, прямо через луг С травою новой, с теплыми ветрами, И в легкой дымке мир сиял вокруг. И также лето разгоралось где-то, И также на луга ложилась тень, Так уходило голубое детство, И долго вечерел далекий день. 8 Как встарь, вдали беспечный скрип уключин Мир оживит присутствием людей. Легко и вольно, быть может, лучший Сегодня день за много, много дней. Бегу на берег, окунаюсь в воду, Плыву в воде, просматривая дно. Предчувствую чудесную погоду, А если и ненастье — все равно! С тех пор, как помнишь ты себя, ты знаешь, Есть некто в мире — человек иль бог? — И если ты о нем вдруг вспоминаешь, Казалось, сразу он тебе помог! 9 Он жил, быть может, в облаках высоких, В огромной акварели над Землей, А может, в тех лесах далеких, Как эхо, отзываясь: «Мир, он твой!» Ты уходил зелеными лугами, Забытыми тропинками в пыли, Как солнцем лес, наполненный мечтами, Глядел на небо на краю Земли. Нет, бога не было, была Россия, Зеленый лес и голубая даль. Тогда в тебе взошли ростки живые, Слова, в которых радость и печаль. Июль-август 1966 года.

Русский язык

Ты в жажде, радостной, упорной, Колени приклонил, припал К ручью, что странно лепетал, К воде студёной, звездно-черной. Возник, пропал и засветился Веселый свет из глубины. У родника ты сном забылся И видел чередою сны: Ты — грек, и нынче век Перикла, Ты — скиф, заколот ты в бою… Из века в век летать привыкла Душа и жить в любом краю Волшебным таинством искусства, И знать один источник чувства — Россию, Родину мою, И постигать чужие нравы, И понимать любой язык… Ты пожелал высокой славы, И славу обещал родник. 21 октября 1966 года.

Баллада лесного озера

Там некогда, в начале века, — Казалось, вижу я в кино, — Стреляли сверху в человека, Упал тот в воду, лег на дно. И с ним его ружье осталось Лежать на чистом с галькой дне. И ил, и листья — все смывалось С ружья в прозрачной глубине. Сберег он также в жажде мщенья Знак власти в мире над людьми — На гальке золото, каменья Горели тускло, как огни. Но в ночь коленопреклоненный, Поодаль от золотых монет, Он, вынув медальон спасенный, Тянул ладонь на лунный свет. Лицо красавицы сияло С тяжелой силою в очах! Вот так она торжествовала, С упреком сладким на устах. Он плакал. Кто о том узнает? Он снова жил в краю родном… Залив предвечно отражает И лес, и цепи гор кругом. 26 октября 1966 года.