Светит но не греет

Натик Расул-заде

Светит но не греет

– Мам...
– зовет из своей комнаты маленький Эльчин,- Мам...

В соседней комнате мама Эльчина - красивая тридцатилетняя, чуть полная женщина, Валида - склонилась над чертежами и что-то тихо, задумчиво мурлычет, а иногда, когда ладится работа, начинает негромко насвистывать. Валида архитектор, из той породы творческих людей, которых привыкли называть "молодой, но очень талантливый". Словно быть очень талантливыми могут одни старики. Валида теперь работает над проектом нового типа (по крайней мере, ей очень хочется верить, что она создаст что-то принципиально новое) сельского клуба с кинозалом, буфетом, биллиардной и прочим и рассчитывает красивый, несколько вычурный,

но достаточно в сельском стиле (психология-великая вещь! И в архитектуре тоже) ордер, которым заканчиваются столбы, подпирающие верхний треугольник фасада. Ордера немножко напоминают Валиде индийские фильмы - им тоже чего-то не достает, чтобы стать искусством, вернее, чего-то в них слишком много для искусства. Валида чувствует, что ассоциация у нее верная, и начинает машинально насвистывать одну из мелодий давно забытого кинофильма "Бродяга". Она почти точно знает, чего не хватает ее ордерам. Чувства, меры. Чувство меры у Валиды есть и очень четко выраженное- она, например, всегда в разговоре может вовремя замолчать, всегда знает, когда нужно уходить из гостей и если прибавить 'к этому (а она именно так и сделала), что год назад Валида развелась с мужем, то чувство меры у нее можно считать чересчур развитым (она усмехнулась)-.
– И тут же, продолжая машинально чертить, вернулась мысленно к своим ордерам. Они тоже были немножко смешные и жалкие, как долговязый, близорукий парень, потерявший очки ночью под дождем. "Я знаю, что тут отсутствует чувство меры, - сказала себе Валида.
– И знаю, что у меня оно есть. Значит, я работаю на потребу низкому вкусу. А это плохо. Этого делать нельзя". Валида взглянула в зеркало трюмо напротив, погрозила своему изображению, подмигнула, улыбнулась и, взяв лист ватмана с укрупненными ордерами, легко, без жалости изорвала ого. Вздохнула

– Вот так, - сказала вслух.
– Не продается.

– Ну, мам, - нетерпеливо позвал Эльчин из своей комнаты -- Оглохла что ли?

Валида вошла к нему с карандашом в зубах, скрестив руки, стала на пороге.

– Чего тебе, Эльчин ибн Валида?

– Не называй меня - ибн Валида!
– грозно топнул ножкой, сидя за столиком Эльчин.

– А ибн кто ты?

– Ибн папа.

– Но ведь ты и мой сыночек, а?
– сказала Валида и, подойдя, потрогала розовое, шелковое ухо Эльчина, - Эльчинка, Элька...- сказала задумчиво она.Ты мой сыночек?

– Мам, что это тут, я не понимаю, - Элька раздраженно отдернул ухо, показывая чернильным пальцем в книгу.

– Э-э, добрый молодец,- не слушая его, рассеянно произнесла Валида. Никак у тебя температура? Ушки горячие...

Ну же!

Она поднесла пухлые свои губы ко лбу сына.

– Ничего и не температура!
– оттолкнул он ее сердито.- Не лезь!

– Да, вроде, показалось, - сказала Валида. селa на стул против Эльки и провела пальцем по его гладким, длинным волосам.
– Попик.

– Ну, мам, ты будешь слушать или нет?
– нарочито терпеливо и потому смешно спросил мальчик.

– Буду - сказала Валида, сложила руки на коленях - слушать приготовилась.

– Вот, посмотри. Тут написано: "Солнце светит, но не греет..." Это как? Так разве бывает?..

– Если написано, значит, бывает. Они ведь все знают... Эти... Кто книги пишет, - рассеянно ответила Валида, думая о том, что зря все-таки она порвала чертеж.

– Но ведь если солнце, то значит, тепло. Правда? А почему не греет.

– Ну... Если солнце зимой, то не тепло же.

– А все равно теплее, чем когда солнца нет. Значит, греет, - не унимался Элька.

– Нет, не греет. Если б грело, то снег растаял бы. А он не тает, а солнце светит. Понял?

– Нет, - уперся Элька.
– Не понял. Все равно, если светит то должно греть.

– Ну и бог с тобой, - вздохнула Валида и, встав со стула, легонько взяла Эльку за уши, танцуя, запела:

– Солн.це-е

све-ети-ит, но-о не гре-ет, све-ети-ит, светти-ит, но-о не гре-е-ет

Элька, нахмуренный, встал со стульчика и топал за ней - танцевал. Она держала его за уши, пела и медленно двигалась по комнате он сосредоточенно, серьезно шел за ней, думал. Она оставила его в покое, провела пальцем за шелковым ухом.

– Вот пойдешь через год в школу, там тебе все объяснят, - сказала она, продолжая дурачиться.
– Там тебе втолкуют, что мала избушка, и велят дать лесу, думает старушка.
– Какая старушка?
– спросил Элька.

– Старенькая, - сказала Валида.
– Она хочет избушку построить, а староста в деревне не дает ей лесу на избушку. И старушка думает, что приедет барин, увидит, что мала избушка и велит дать лесу. Понял?

– Ага, - сказал Элька.

– "Ну, тогда чао, сеньор Элька. :

– Чао,- сказал он и снова уселся за книгу.

Валида прошла в свою комнату, расстелила на столе новый чистый лист ватмана, прикнопила его с углов и задумалась! И снова взгляд ее коснулся зеркала. На нее взглянула и долго смотрела серьезная, красивая (во всяком случае, довольно привлекательная, подумала она) женщина с большими, чуть выпуклыми, умными и дерзкими глазами, с припухлыми, чуть влажными губами (ух, ягодка!
– подумала она с острой симпатией к себе), крупным, правильной формы носом, с короткой прической крашенных светлых волос. "Ну, и что, - подумала она продолжая разглядывать себя в зеркале.
– Все есть. И ничего нет. Нет главного. Пропало. Лопнуло. Пузырь светлый, с радугами маленькими, мыльный пузырь... "Нет в жизни щастя", - вспомнила она татуировку на руке здоровенного верзилы на пляже.
– Нет этого "щастя" в моей жизни. Есть короткие вспышки какие-то... Вспышки маленькой, недолговечной радости от радости от работы, от сына... Нет, Элька - другое... Нет любви. Нет в моей жизни любви. Люблю теперь только Эльку. Любимый мой сыночек. Больше никого не люблю. Не люблю. Молода. Молодая, красивая. Все завидуют. Дурочки. Хорошая работа. Думают: сплю, с кем хочу. Дурочки. Светит, но не греет...
– вдруг вспомнила она, фраза ей понравилась, и она рассеянно повторила ее вслух:

– Светит, но не греет... Подошла к окну, взглянула вниз, на улицу. Ее переходил переваливаясь, словно гусь, с боку 'на бок, чересчур толстый мужчина. В руках у него была авоська с продуктами. "Опять есть будет", подумала она, наблюдая за ним, пока он переходил улицу.

Навстречу мужчине шла кошка. Рыжая, большая, она степенно переходила узенькую мостовую.

– Кис-кис!
– позвала Валида, открыв окно. Кошка остановилась, повела головой, не заметила ее.

– Кис-кис-кис-кис!

Теперь кошка обернулась и посмотрела ей в лицо. Но Валида молчала, и кошка, укоризненно помахав хвостом, пошла дальше.

– Мам!

Она обернулась. На пороге стоял Элька.

– что тебе?
– спросила Валида.

Ей вдруг сделалось грустно, и захотелось обнять, прижать к себе сына, говорить ему ласковые слова и немного поплакать Ни о чем, уткнувшись в его грудь.

– Мам, а барин где?

– Что?

– Откуда барин приедет, который велит дать лесу старушке

– Из города. Из Петербурга.

– А это далеко?

– Это теперь Ленинград.

– А-а...
– сказал Элька.
– Там Эрмитаж есть.

– Да, - сказала Валида, отвернувшись снова к окну.
– Там есть Эрмитаж, и там бывают белые ночи.

– Я знаю, это сказал Элька.
– Ты говорила...

Она молча глядела, как ходит воробей по жестяной крыше соседнего дома. Остановился, замер. Глянул в окно круглым, глупым глазом и стал чистить о крышу клюв.

– Мам, - позвал Элька.

.
– Что?
– спросила Валида, не оборачиваясь. Воробей упорхнул, и крыша осталась голой и безжизненной, осиротела.
– А Ленинград больше, чем Баку?