Светлая полоска Тьмы
Шрифт:
— Беги за водой и чистым тряпьем, — приказал я служанке. Она вылетела из комнаты. Ольга застонала. Я прилег рядом с ней на кровать и обнял: — Держись, милая. Он скоро прилетит. Я позвал его.
— Я больше так не могу, Зиги, — простонала она по-русски, но я ее понял.
Ольгу снова скрутил приступ рвоты. Я подал ей таз, стоящий у кровати. Служанка принесла воду и чистые тряпицы. Я стал смывать кровь с лица Ольги.
— Зря стараешься, — прошептала она. Ее снова скрутило. Сквозь окровавленную сорочку я увидел, как что-то шевельнулось в ее животе. Она застонала: — Опять. Он голоден, а я не могу ему ничего дать.
— Ты сегодня ела?
— Все, что ела, там, — она скосила глаза на таз с кровавой жижей. — Без его крови еда в меня не лезет.
Служанка забилась в угол и дрожала, прикрыв рот ладонью. Она не понимала ни слова из нашего разговора, но догадывалась, что дело нечисто. С ней нужно будет потолковать, чтоб не плескала языком, но потом.
— Неси свиную печень, — приказал я ей. — И крови свиной принеси. Если нету, буди резчика, пусть свинью зарежет.
Служанка убежала, исполнять мой приказ. Она явно испытала облегчение, что ей позволили отсюда уйти.
— Что ты ей сказал? — спросила Ольга.
— Велел принести тебе поесть.
— Зачем? Только зря терзать себя.
— Ты ела мясо. Я велел принести свиную печень. Может, ее твое нутро примет.
— Не поможет, — она покачала головой и бессильно откинулась на подушки.
Ребенок снова толкнул ее, и она застонала. Я положил руку на ее живот, стал гладить, напевая детскую песенку, которую пела мне Руженка на ночь. Ребенок в ее чреве успокоился.
Она вымученно и благодарно улыбнулась мне:
— Что ты ему спел?
— Детская считалочка. Ее ритм меня всегда успокаивал. Сестра пела мне ее на ночь в детстве, когда я не мог уснуть.
— Дети хорошо спят. Почему тебя мучила бессонница?
— Тело болело после отцовских вожжей. Я рос озорником.
Служанка принесла печень и кровь. Она поставила свою ношу на стол:
— Свинью вчерась резали для панны. Она изволила парного мяса на вечерней трапезе откушать.
— Ступай, — я отослал служанку.
Нарезав печень, я подал ее Ольге. Она съела кусочек. Подождала какое-то время, прислушиваясь к себе. Съела еще. Ее снова стошнило.
— Видишь, — простонала она. — Это бесполезно.
— Выпей крови, — я протянул ей чарку со свиной кровью.
— Зачем ты меня мучаешь, Зигмунд? — она посмотрела на меня окровавленными глазами.
— И в мыслях не было, — я сел подле нее. — Что если ты моей крови выпьешь? Вдруг поможет. Я, как ни как, его фамильяр.
— Я уже на что угодно согласна.
Я вылил содержимое чарки в таз, надрезал запястье и наполнил ее своей кровью:
— Пей!
Она выпила. Прошел час, Ольгу больше не тошнило. Я заставил ее доесть остатки печени и снова наполнил чарку своей кровью.
— Спасибо, Зигмунд. Не знаю, как справилась бы без тебя.
Под утро она уснула, а я пошел на кухню подкрепиться, дабы восстановить потраченную кровь. Владислав вернулся в тот же день.
— Настало время для особой диеты, — сказал он мне, призвав в свои покои. — В этом я могу положиться только на тебя.
— Какой диеты?
— Моему сыну нужна Сила, и не только моей крови. Этого мало.
— Что потребно?
— Человеческое мясо. Свинину ее организм больше не примет.
— Кого я должен пустить под нож?
— Лихих людей на тракте хватает.
Я стал отлавливать разбойников и наемников. Убивал, расчленял, привозил мясо в поместье. Прошла осень, наступила зима.
Через пару недель после сочельника меня разбудил мысленный зов Владислава. Я побежал в покои Ольги. Она была мертва. Последнюю неделю она беспробудно спала. Пан говорил, что она уже не проснется. Бледное до синевы, истощенное тело лежало на кровати. Некогда яркие, а теперь потухшие глаза болотного цвета безжизненно уставились в балдахин. Владислав разорвал на ней рубашку. Огромный, покрытый синяками живот ходил ходуном. Ребенок рвался наружу. Зрелище было настолько жутким, что потрясло даже меня. Владислав вспорол ее утробу когтем и вытащил бледное тельце младенца. Пуповину он просто срезал, отбросив ее вместе с последом на простыню.
— Держи, — он протянул мне ребенка. — Искупай и запеленай Ольгера, а я займусь Ольгой. Нужно подготовить ее тело к сожжению.
Я вышел из оцепенения и взял мальчика. Он не кричал, не дергал ручками и ножками, как другие новорожденные. Его тело было горячим. Материнская кровь медленно впитывалась в бледную кожу. Рана на месте пуповины уже затянулась. От нее даже следа не осталось. Ребенок без пупа — это было крайне странно, не по-людски. Ольгер распахнул глаза болотного цвета и посмотрел на меня абсолютно осмысленным взглядом своей матери. Потом улыбнулся, будто признал меня.
^
Глава 50. Паутина лжи
— Квинт говорил, что его мать умерла при родах, но я не придала этому значения, списала на медицину того времени, точнее ее отсутствие, — задумчиво сказала я, выслушав рассказ Зигмунда. Я пыталась осознать ту паутину обмана, в которой увязла, словно муха. Непросто принять тот факт, что тебе лгали с детства. — Знаешь, я согласна, что он умалчивал часть правды. Но я не понимаю, каким боком в эту историю вписывается Плетнева?
— Когда я проник в твою квартиру, увидел довольно старое, но постоянно обновляемое заклятие депрессивной Порчи, — ответил Зиг. — Она его автор. Магический почерк не подделать, а чтобы скрыть его, нужны силенки поболее, чем у твоей подружки.
— Алка ведьма!?
— Да.
— Получается, Алка тоже врала мне!?
— Это ее работа. Она шпионка Мирославы. Втерлась к тебе в доверие, стала подругой. Для мага Влияния такое — раз плюнуть.
— Не может быть!
— Еще как может. Она доводила тебя до самоубийства, даже мать твою в могилу свела ради этого.