Светлое время ночи
Шрифт:
Баронесса была еще слаба. Поэтому к месту, где прямо на снегу возле костра сидели на срубленных еловых лапах погруженные каждый в свои думы Эгин и Лагха, ее принесли на носилках.
– Встать! – приказал тот самый косоглазый пастух с алебардой, карауливший вечернюю добычу, завидев вдалеке факелы телохранителей баронессы. – Кто обернется – стреляю.
Эгин и Лагха послушно встали, звеня цепями – лицом к костру, спиной к Зверде. Таково было фальмское правило. Обернуться можно будет только когда баронесса даст на то соизволение.
К чему-то подобному оба они были готовы, поскольку подходить к наступающему войску с фронта все равно, что подходить справа к волкодаву, у которого вырван правый глаз – скорее всего бросится. И все-таки, это было слишком – цепи, колодки, костер на окраине лагеря…
– Доброй ночи, баронесса Зверда, – первым сказал Эгин, борясь с искушением обернуться.
– Эгин, вы? – опешила баронесса. – Вот так неожиданность! Как вас вообще занесло сюда?!
– Попутным ветром, – Эгин выразился как можно более обтекаемо.
Все предыдущие сутки он размышлял над вопросом о том, как ему теперь вести себя со Звердой. Как будто ничего не произошло? Или как будто то, что произошло, настолько фатально, что остается только делать вид, что ничего не произошло? Однозначного решения он так и не принял, а сейчас у Эгина были и более актуальные вопросы:
– Не могли бы вы распорядиться, чтобы с меня и с моего спутника сняли колодки и цепи?
– Конечно, сейчас их снимут. Эй, колодки, цепи, живо! – крикнула Зверда и ретивая челядь бросилась за ключами.
Спустя несколько минут Эгин был свободен – только красные полосы на руках и на шее напоминали о перенесенном унижении.
– Можно мне посмотреть на вас? – спросил Эгин, растирая левое запястье.
– Вы еще спрашиваете! Конечно! Я всегда рада вас видеть! Эгин, если бы вы знали, как я рада вас видеть!
В голосе Зверды вроде бы звучала искренность. Хотя поручиться в чем бы то ни было относительно баронессы Эгин после рандеву на горе Золотой Нож уже не отваживался.
Эгин медленно обернулся.
С присущей себе грациозностью Зверда восседала на носилках с высокой спинкой, укрытая традиционным фальмским одеялом из волчьих шкур.
Ее широкоскулое лицо было бледным и осунувшимся, только глаза сияли словно два крохотных отломка молодого месяца. Поодаль хищно скалились шестеро телохранителей. Двое из них знали Эгина в лицо, но не поклонились. «Почему, интересно, так выходит, что к женщинам, которые мне нравятся, всегда прилагаются невежественные мордовороты-охранники?»
– Ступайте пока. Потом я вас позову, – вслед за Эгином обратила внимание на своих присных баронесса.
– Моя госпожа, но барон Шоша велел… – пробовал возразить один из них.
– Я разберусь сама, – отрезала Зверда.
Мордоворотов как ветром сдуло. За ними последовали, проявив сообразительность, пастух-караульный и его помощник.
– Гляди какие ретивые, – прошипела Зверда в спину уходящим слугам.
Эгин почувствовал неожиданный прилив жалости и душевного тепла, который вдруг перетек в ощущение запредельной тоски, от которого в голове у него стало пусто, а на душе снова воцарилась поздняя осень. Какая-то его часть продолжала любить и желать Зверду, в то время как другая – большая – опасалась даже обычной пространственной близости этого странного существа. Эгин признался себе, что ему стоит изрядных трудов не выдать свой страх.
Зверда с присвистом чихнула и тут же закашлялась в кулак, подавляя гримасу боли.
– Будьте здоровы, – тихо сказал Эгин. – Простудились?
Он, разумеется, не знал о том, что Адагару удалось повредить своим светоносным посохом не только тело медведицы, но и ее тонкоматериальную гэвенг-форму. И что Зверда, перенеся в буквальном смысле нечеловеческие страдания, оправилась от ранения – да и то лишь отчасти – только несколько часов назад.
«Интересно, знает ли Шоша о том, что его жена – медведица? – некстати подумал Эгин. – А еще интересней, знает ли Лагха?»
– Почему вы молчите? – вдруг спросила Зверда.
– Почему «молчу»? Я сказал вам «будьте здоровы», – Эгин попробовал улыбнуться. Не получилось.
– Извините, я не расслышала.
«Э-э, да у нашей баронессы тоже черных дум полные глаза», – догадался Эгин.
– Я думала, вы вообще больше никогда не приедете в Маш-Магарт после того, что произошло там, в горах, – вдруг сказала Зверда. – Поэтому я и не распорядилась на ваш счет, чтобы в случае чего вас пропускали без всех этих… цепей… я была уверена, что вы никогда… Я же помню, что вы говорили по поводу Вэль-Виры.
– Во многом вы правы, моя госпожа. Я бы никогда не осмелился, – каждый звук теперь давал Эгину с таким трудом, будто к его языку была привешена пудовая гиря. – Встреча с вами – большое испытание и для моего рассудка, и для моей души.
– В таком случае, что вас сюда привело?
– Не стану лукавить – меня привел к вам мой спутник, – Эгин указал одним подбородком в сторону Лагхи.
Тот по-прежнему стоял к баронессе спиной, но Эгин, разумеется, не сомневался в том, что тот слушает в три уха.
– Кто это? – все это время Зверда, сосредоточившая свое внимание на нежданном Эгине, не обращала на гнорра никакого внимания, принимая его за неприятельского перебежчика, ведь одет Лагха был в точности, как одевались в повседневной жизни ратники Вэль-Виры: коричневый плащ из грубой шерсти с глубоким капюшоном, грязные кожаные штаны, домотканая роба с умеренно вышитой маками горловиной.
– Это Лагха Коалара.
– Тезка? – кисло скривилась Зверда.
– Увы, нет.
И в этот момент, как в хорошо отрепетированной пьесе, Лагха обернулся. Ни слова не говоря, он отвесил баронессе низкий поклон, сохраняя истинно варанскую прямоту коленей и спины.