Светоч русской земли

Иванов Сергей Иванович

– У вас всё Сергий да Сергий!
– нахмурившись, сказала Софья.

– У нас так!
– подтвердил Феофан.
– Хотя и иных ратоборцев Божьих немало на Руси! Теперь вникни, госпожа, вот во что: Благодать– Господень дар, Благодатью мы спасены через Веру, но не избавлены от дел, которые Господь назначил нам выполнять. А дар требует принятия. Человек, созерцая, приуготовляет себя к принятию Господнего

дара. И ты, госпожа, и супруг твой не вольны в поступках своих, но обязаны творить волю Господа! Стоя перед иконой, православный молящийся пребывает в мире тем, что раскрывает душу, дабы принять Гармонию и Свет. Как же тут мочно живописать дам и рыцарей, сады и хоромы, всё земное, над чем должно в час молитвы возвысить себя?.. Икона, госпожа, – это созерцание Горнего мира! А созерцание является высшим состоянием совершенства, которым венчается духовное делание... Прямая перспектива уводит взгляд вдаль. Обратная - возвращает к себе. Она позволяет творить умную молитву, приведя к молчанию все чувства свои. Католики же взывают к эмоциям, радуют или страшат, обращаясь к душевному человеку, но не к Духовному!.. Да, госпожа! В мире есть и эмоции, и вожделения, и ярость, и гнев, и утехи плоти. Не живопись храма уводит нас к Надмирному. Иконописец являет образ Идеального мира. Пото и лица в иконе – светоносны!.. Ты, госпожа, поставлена днесь выше всех. Помысли, однако, велика ли ты - перед Господом? И не паче ли всех долг, ложащийся на тебя? Человек - раб совести своей, вот как мы понимаем служение Господу! Смысл смирения - в господстве человека Духовного над плотским. Пото и Сергий! Ибо он сумел всей жизнью своей воплотить то, о чём нами сказано днесь! Не умствовал, а трудился и стал! Он - пример того, что речённое возможно к воплощению. Так говорят все, знающие Сергия. Вот Андрей Рублёв, могущий тебе подтвердить сказанное мной! И ты, госпожа, коли хочешь познать истину православия, повстречайся с ним!.. Пото же не пишем на иконах и хором, подобных земным дворцам. Они всегда сзади, а действовали всегда впереди них, на поле и на свету. Ибо "Свете тихий" являет Себя заглавным в иконе. Он– исток и начало. Он даёт жизнь, спасает из тьмы и несёт нам Благую Весть!.. Красиво, по-нашему, то, что причастно Красоте!.. Ещё вопроси, госпожа, почто на наших иконах нету тени? А фряги так пишут, что и на золотом венце, на сиянии, отражена тень, падающая от головы святого. Так что и сияние предстоит у них тварным, вещным. Вникни: тень на Фаворском Свете– уму непостижимо! Наш мир, мир православной иконы, - это мир Света, мир без тени!.. Такожде и тело живописуем мы инако, преображённое духовно, лишённое земного, плотского, греховного естества. Воззри! Глаза и персты! Плоть уже - не та ветхая, что остаётся от нас, когда мы уходим туда, но преображённая миром Запредельного! Вот что есть наша православная икона! И зрящий её стоит пред лицом Бога ревнующего и милующего! Зрящий её со всеё силой души восходит ко Господу! И прав Даниил, не надобно слов! Взгляни и восчувствуй! Предстатель, преданный Господу, – лучший из даров, даримых в мире сём!

Софья уже давно перестала улыбаться. Расширенными глазами она смотрела на икону, на руки, притягивающие и отдаляющие, на тонкостные персты Марии, смотрела в задумчивые, надмирные глаза Матери Божьей и отодвигалась вспять. Она вся была земная, тутошняя, и то, к чему гречин-изограф заставил её сейчас прикоснуться хоть краешком существа, почти раздавило её. Ей ещё долго предстояло понимать и принимать русичей, и неясно, поняла ли и приняла ли она то, что открылось ей днесь! Однако сын Софьи, Василий Тёмный, сумел отвергнуть Флорентийскую унию, грозившую Московской Руси поглощением Западом, ревнующим растоптать Русь, как были растоптаны Литва и Византия.

Вернувшись, скидывая оболочину и головной убор, Софья сказала:

– Начинаю понимать, почто русичи не приемлют католического крещения!
– И прибавила, вздёргивая плечики.
– Они все у тебя - такие?

– Или я - у них!
– сказал Василий, усмехаясь.
– Вишь, учат меня, как что понимать. То и добро, што учат! Мне коли, к примеру, принять веру чужую, хоть католиком стать, хошь бесерменином али жидом - вси тотчас отступят от меня! У нас - не как на Западе. Русский князь должен быти первый в вере твёрд! Тогда он - и князь! Ты меня прошала, помнишь, тогда, в Кракове? Ну вот! И Сергия-игумена не замай! Такие, как он, - святее святых, исток всего! Пото и Русь - святая!

Софья заплакала.

– Ты меня не любишь!
– бормотала она сквозь рыдания.
– Ты не защитил, не вступился за меня!

– Донюшка!
– сказал Василий, обнимая и стискивая её вздрагивающие плечики.
– Будь токмо со всеми дружна, и все полюбят тебя!

Глава 7

Чтобы получить Нижний Новгород, Василию понадобилось ехать к хану Тохтамышу в Орду. Туда, где могли и задержать, и у себя оставить! И дары, то серебро можно ведь было отобрать и так! Да, конечно, Тохтамышу нынче без русской помощи тяжко придётся. Тимур его вновь утеснил, забрав и Арран, и Хорезм. И где, кроме Руси, мог хан взять средства для новой борьбы с Джехангиром, эмиром эмиров?! Но и всё-таки...

Язычник верит силе заклинания. Иудей верит предписаниям своего закона. Мусульманин - тому, что он, верующий в Аллаха, - всегда прав. Католик считает, что можно войти в соглашение с Господом ежели и не самому, то через своего римского папу, наместника Бога на Земле. Православный верует в то, что можно своей жизнью, подвигом приблизить себя к Господу, научившись, по примеру Христа, сносить и преодолевать ниспосланные беды, верит в справедливость Господа. Все ли православные русичи, однако, уразумели притчу о талантах? Не кроется ли за русским терпением трусости и пустоты?

Русич, что сейчас сидел на ковре и смотрел в глаза хану, мог ведь и отсидеться на Москве. Послать послов, бояр, брата, наконец! Верно, мог, только он даже не подумал об этом. А думал о том, что его государству нужен Нижний Новгород: О государстве думал, не о себе. Впрочем, не отделяя себя от государства. И пока русичи были таковы, земля росла. В бреду не подумать было терять землю, отбрасывать от себя её куски, населённые своими гражданами, соплеменниками, русичами, да и не поверил бы никто, что возможно - такое.

– Я только тогда и возмогу без полуды давать тебе дань, ежели в моей земле установится порядок! Нижний Новгород надобен не токмо мне - и тебе надобно, чтобы исчезли споры вокруг этого русского города, походы грабителей, разорения то от улусников твоих, то от мордвы, то от новгородских ушкуйников! Страдает торговля, гости торговые ропщут и, страшась за своё добро, вздувают цены в торгу. Ежели в Нижнем Новгороде будет сидеть мой даруга и ратные мои, всё сиё исчезнет. Нам двоим, тебе и мне, надобен порядок в Русской земле! Пото и прошу! А чем и как могу я тебя дарить, узришь и возможешь сравнить с дарением Бориса Кстиныча или Кирдяпы, который способен лишь пуще разорить Нижний Новгород, ограбив и меня и тебя!

Начали вносить кожаные мешки с серебром и разворачивать поставы дорогих сукон. Писцы со стороны хана записывали вес и стоимость русских сокровищ. Глаза Тохтамыша засверкали. "Сколь нескудна земля русичей при добром хозяине!
– подумал он.
– Теперь будет чем противостоять Тимуру!"

Василий сидел пригорбясь, тоже считал про себя. Не передал ли? Нет, не передал! Одни мытные сборы в Нижнем Новгороде должны, по расчётам бояр, в недолгом времени окупить этот серебряный водопад, обрушенный им на Тохтамыша... Если хан отдаст ему город! Если почтёт себя обязанным, а не заберёт серебро просто так.

Шёл торг. Бояре торговались с эмирами хана. Дарили дары. Кошка попросил в придачу к Нижнему Новгороду Городец. Данило Феофаныч надоумил попросить грамоты и ярлыки на Мещеру и Тарусу. Мещера хоть и купля московских князей, но доселе не была укреплена за Москвой ханским ярлыком, также и Тарусское княжество, володетели которого давно уже держали руку Москвы...

Длился торг. Василий, приглашаемый Тохтамышем, ездил на ханские охоты. А стрелка часов, отсчитывающих годы и судьбы народов, подталкиваемая московитами, подползала к той черте, за которой суздальские князья теряли и власть, и право над своим самым значительным и богатым городом. Владимирская, а нынче уже Московская Русь прирастала новыми землями.

А на западе русской равнины шла в это время борьба Витовта с Ягайлой. Борьба, в которой Витовт, заложив немцам своих сыновей, сокрушил-таки Ягайлу, вырвав у двоюродника право стать великим литовским князем.

Немцы умели вызывать к себе отчуждение. Витовта они не пускали в свою среду. Ему в нос пихали, что он - чужой и никогда не станет среди них своим. И потому, совершив с помощью рыцарей несколько походов против Ягайлы, Витовт, лишь только получил весть, что Ягайло уступил ему Литву, снова отторгся от ордена, взял и разорил три порубежных немецких замка и устремился к себе, в Литву. Литвины вливались в его рать тысячами.