Светоч русской земли
Шрифт:
Спросите себя: зло ли вы приносили миру или пользу? Может, лес станет ещё гуще расти на этом месте сто лет спустя? А может, тут образуется с годами болото? Во всяком случае, лес вам - необходим, а значит, была причина, из которой проистекает следствие, а из него новая причина и так далее. Всё в мире - обусловлено. Всё имеет свою причину! Зачем же вмешивать кого-то. Бога или дьявола, или возлагать ответственность на человека за то, чему причиной – законы бытия? Не надо казнить себя и отыскивать какое-то действенное зло в мировых событиях. Лучшее лекарство от ваших бед - спокойствие совести! Произнесите только: "сиё от меня не зависит", - и вы почувствуете, как вам приятно и просто станет
И тотчас, словно птица с криком и хлопаньем крыльев, ломая ветви, пронеслась по лесу и исчезла во тьме. Только крик филина прозвучал в отдалении.
– Стефан! - воскликнул Варфоломей, первым придя в себя. - Что - это? Кто это был, Стефан?
Но взгляд Стефана был мрачен и дик, и он ничего не ответил. Варфоломей, вздрогнув, прошептал:
– Господи, воля Твоя!
Рука, которую он поднял, чтобы перекреститься, словно налилась свинцом, и ему с трудом удалось сотворить крестное знамение.
Мрак сгустился. И деревья стояли, остолпляя своих губителей.
– Стефан! - позвал Варфоломей в темноту. - Почему ты не сказал ему: "Отойди от меня, сатана"?!
Глава 9
Так и не удалось Кириллу на новом месте поправить свои господарские дела. Семья всё больше опрощалась. Да и Тормосовы, да и Юрий, сын протопопа, и Онисим, некогда думный ростовский боярин, все они стали тут, в Радонеже, вотчинниками, рядовыми держателями земли. Всё прочее зависело от рабочих рук, деловой сметки и въедливости в труде. Этими добродетелями сыновья Кирилла обижены не были. Трудились все, ежегодно поднимали новые росчисти, и по труду в доме был и достаток, и запас хлеба.
Чередой прошли Рождество, Святки, Масленая, Пасха, Троица с качелями и хороводами, пахота, сев, покос, жатва хлебов. А годы шли, и та внучка протопопа, Нюша, что с озорными смешинками в глазах часто забегала в терем Кирилла и теребила Варфоломея, то упрашивая его что-нибудь сделать ей, то выманивая на улицу, начала чиниться, не бегала вприпрыжку уже, а выступала, опуская ресницы, и хорошела день ото дня.
Стефан начал хмурить лицо при приходах Нюши, строжеть, а затем - гневаться на себя за что-то, непонятное Варфоломею. Старшие словно и не замечали ничего. Не замечал, не понимал ничего и Варфоломей. Он так сроднился, так сжился с их общим, как думалось ему, ладным согласием: дружбой с Нюшей и общим со Стефаном решением о пустынножительстве, что ничто мирское, казалось ему, уже не должно было коснуться ни его, ни Нюши, ни тем более Стефана. Прозрение пришло к нему в один летний вечер, и потрясло Варфоломея.
Он возвращался с корзиной из леса. Низилось солнце. Уже столбы лучей, пробившись понизу сквозь заплот елей, легли на черничник и травы.
Варфоломей замедлил шаги, следя тот миг, когда алые светы, багрец и черлень угаснут и сиреневый холод, легчая, обнимет небеса и наполнит кусты туманом. На опушке, напротив заката, стояли двое, и Варфоломей не сразу узнал Стефана с Нюшей, а признав, остановился и застыл.
Стефан стоял, склонив голову и комкая кожаные завязки плетёного пояса, а Нюша стояла, чуть наклонившая голову, с цветком в руке, слегка отклонив лицо от лучей.
Варфоломей смотрел, выпустив корзину из рук, и не шевелился. В нём поднялась обида на брата, что предал то, о чём говорил он и о чём мыслил теперь Варфоломей. Обида и горечь одиночества захлестнули его. Он отступил, стараясь не хрустнуть веткой, не выдать своего присутствия тем двоим, на закате. Отступил ещё и ещё, и, повернувшись, побежал в глухомань, с ослепшими от слёз глазами, не разбирая дороги.
Варфоломей бежал по лесу, и ветки хлестали его по лицу. Бежал, надеясь хотя бы устать, но сердце не давало одышливости, и чуть он останавливался, застывал, внимая гаснущему пламени заката между стволов елей, перед его взором вставали те двое: брат с опущенной головой и Нюша с цветком в руке... И в нём поднималось отчаяние на измену брата и Нюши, и он опять пускался бежать через корни, коряги, кочки и водомоины, спотыкаясь, падая, обрывая рубаху и лицо о ветки, сбивая папоротники, и чувствовал, что беда бежит с ним, не отступая ни на шаг. Смеркалось. Уже угасли последние потоки светила, уже руки туманов поднялись из болот, и вдалеке ухнул филин, а он всё бежал и шёл, шатаясь от горя и усталости, и снова бежал...
Наконец ноги привели его на высоту, на горушку, и тут, упав в брусничник и мох, он затрясся, исходя рыданьями...
Тьма облегала окрест, и Варфоломей лежал, затихая в рыданиях, и думал, успокаиваясь и начиная понимать, что не всё потеряно, что измена брата ещё ничего не изменила в его судьбе, и от мыслей о Стефане и Нюше, он обратился к тому, чей пример всегда и во всём предстоит глазам христианина.
Иисус ведь был, хоть и Сын Бога, в Своём земном бытии такой же, как и все, человек. И как человек сомневался в Своём назначении, страдал и мучился. И молил даже: "да минёт Меня чаша сия!" - в последнюю ночь, брошенный (ученики и те заснули, несмотря на просьбу Учителя!). И муку принял один... Это - знак, завещанный грядущему! Значит, и всякий смертный может повторить путь Спасителя от начала и до конца. Может и должен. И вот зачем и почему Христос и вочеловечился, родился, страдал, молил и погиб на кресте! И поэтому можно! Можно и должно быть равным Христу, это – не гордыня, а требование Бога! Быть равным Господу! В трудах, в скорбях и в повторении Пути!
Теперь он увидел и широту ночного окоёма, и бахрому лесов на закатной полосе, поразился тому, как близко увиденное сейчас к тому, что не раз снилось ему ночами. Вот, в такой же лесной пустыне, на таком же холме! И пусть Стефан... Только поможет ему... Пусть он будет для него Варфоломея, словно Иоанн Предтеча. А Нюшу он будет любить. И беречь, раз её любит Стефан! Ведь она - ни в чём не виновата!
В отдалении прокричало. Руки туманов тянулись уже к вершинам елей, и сияние осеребрило вершины. Всходила луна.
Глава 10
До свадьбы Стефана Варфоломей виделся с Нюшей с глазу на глаз один раз. На людях она то проминовывала его глазами, то хохотала, то начинала дурачиться... То замирала, глядя в пустоту.
И уже не было тайной, что дело идёт к свадьбе, и уже пересылались родичи, - только уже и стало объявить в церкви помолвку, и заварить пиво...
Варфоломей шёл по заулку над речкой с удочкой в руках и связкой ивовых прутьев, и тут повстречал Нюшу. Оба встали, как вкопанные. Словно и не видели до сих пор один другого, словно ещё утром не пробегала Нюша мимо него по-за церковью, даже не посмотрев на Варфоломея, не выделив его из толпы парней... А тут и вокруг никого не случилось, и - не пройти, не пробежать, задрав нос, и дышится уже неровно и жарко... Что содеять и что сказать? Как бы лучше было им и не встречаться никогда!
Она дёрнулась, хотела пройти - и остоялась, рядом - вот, только бы за руки взять. Варфоломей, Стефан - оба они сейчас сплелись, перемешались, перепутались у неё в голове.