Светорада Золотая

Вилар Симона

Солидный мужик ключарь, уже извещенный о приезде гостей, встретил их у ворот, окруженный немногочисленной челядью. И он сам, и дворовые люди держались важно, словно давая понять, что они не чета полудикому местному люду, – все в крашеной одежде, аккуратно подстрижены скобой, борода у ключаря широкая, как у боярина. И хотя, поднося гостям положенную чашу, ключарь и принялся сокрушаться о смерти хозяев, но делал это как-то наигранно, без особой искренности. А что ему? Он тут сам хозяин, и, кто бы ни завладел теперь этим богатым лесным поместьем, он сразу увидит, в каком порядке тут все содержится. Ключарь едва сдерживал самодовольную улыбку, когда сообщал, что у него все готово: перины в опочивальнях взбиты, пиво сварено, а банька

будет готова сейчас. А не захотят гости в баню, так прислуга их к ближайшему озеру проводит. Мыло-то в хозяйстве имеется, да и мягкие льняные полотна, чтобы утереться после купания.

Светорада, как только спешилась, выразила желание пойти окунуться в холодную озерную воду. Потвора, поглядев на вялого после дороги и бессонной ночи Ингельда, заторопилась с ней, а Теклу Стема на руках отнес в терем, уговорил старушку не волноваться и еще передохнуть.

Потом пошел расседлывать Пегаша. Прибывший помочь служка, наглый, как всякий долго живущий без хозяйского присмотра холоп, стал посмеиваться, увидев полные тулы, притороченные к седлу пегого коня Стемы.

– Али думаешь, паря, у нас стрел для охотничьих забав не имеется? Али в поход собрался?

Стема двинул его ладонью по затылку для острастки и велел проводить в баню, где уже парились на лавках Ингельд и остальные кмети.

После бани всех стало клонить в сон. Прошествовала и Светорада в свою горенку – с распущенными после купания мокрыми волосами, оставив без ответа вопрос ключаря: как, мол, водичка? Стема окликнул ее, спросив, не желает ли чего, но она только покачала головой, даже не взглянув на него. И опять Стема был озадачен: как быть, если княжна его почти не замечает? А ведь подоспело время, когда все должно решиться. И еще подумалось: хорошо, что Кудияр не поехал с ними. Не хотелось бы вмешивать отца в такое дело. С Ингельда какой спрос, а вот когда Кудияр собрался с ними поехать, Стема струхнул. Хвала Доле, что княгиня Гордоксева удержала при себе Кудияра. Сказала: хочу, чтобы со мной до конца оставался близкий человек, который поддержит в трудную минуту. И как ни переживал Кудияр решение своей давней и единственной лады, отказать ей не посмел.

После трапезы в охотничьем тереме все будто вымерло. Гости отдыхали, а челядь притихла, не желая их тревожить. Было душно, тихо, даже птицы не щебетали, собаки и те попряталась в холодок от зноя, на деревьях ни один лист не шевелился.

Однако Стема пока не решался уйти отдыхать и бродил среди построек. Обошел крыльцо с украшенными витой резьбой мощными подпорами, прошелся по крытой галерее, огибавшей терем вдоль всего строения. Крытые гонтом [121] крыши блестели на солнце, бревна кладки еще не потемнели от времени. И такое богатство да в лесной глуши! Что ж, умел пожить для себя Эгиль Золото – да будет легок его дух.

121

Гонт – кровельный материал – тонкие еловые или осиновые дощечки, остро оточенные с одной стороны и с пазом вдоль другой; дранка. Часто натирался олифой и издали чуть желтоватая чешуйчатая крыша сверкала, как золотая.

Но сейчас Стеме было как-то не по себе от воспоминаний о погибшем князе. Так и казалось, что душа Эгиля смотрит с небес на хозяйничающего в его усадьбе парня, который замыслил недоброе. Чтобы стряхнуть это внезапно нахлынувшее неприятное ощущение, Стема прошел на задние дворы. Вернее, задними назвать их было трудно, поскольку располагались они немного в стороне, за раскинувшимся между теремом и хозяйственными службами обширным садом. Когда-то по велению рачительной Гордоксевы сюда пересадили из леса дикие яблони и груши, и при заботливом уходе они славно разрослись и плодоносили.

Стема прошел поддеревьями туда, где виднелась ограда из мощных, заостренных

сверху бревен. Долго разглядывал каждое бревно, будто пытался что-то найти. И нашел-таки. Нащупал на оструганной древесине под прилипшими паутинками и пылью знакомую щель, надавил, поддал плечом. И получилось: одно из бревен отодвинулось, образовав лаз. Давно, еще когда Стема рос в семье Эгиля и со всем княжеским двором приезжал сюда в охотничий сезон, они, тогда еще ребятишки, устроили для себя этот проход в стене, о котором никому не говорили. Через этот лаз они тайком от взрослых убегали в лес. В те времена Асмунд еще был здоров, а Ингельд не брил голову; он был самым старшим из них, сильным и покладистым. Вот хитрый Стема и уговорил Ингельда выполнить всю тяжелую работу. И тот справился, даже хвастался тем, что и опытный плотник не смог бы так незаметно сделать калитку в частоколе. Одно было плохо: тогда им ничего не стоило протиснуться в дыру между бревнами, нынче же Стема едва вылез в нее. С трудом вернув на место вращавшееся на шарнирах бревно, он почти столкнулся лбом с недавно получившим оплеуху челядинцем. Тот при виде неведомо откуда взявшегося Стемы остолбенел от страха.

– Откуда тебя нелегкая принесла? С неба что ли свалился?

Но, видать, парнишка не забыл еще о затрещине и послушно взялся проводить этого беспокойного и злого гостя в лес, к дубу князя Эгиля. Путь туда был не близкий, но Стеме необходимо было освежить память и присмотреться к местности. Вот и брел за стриженым холопом, продираясь сквозь кусты и удивляясь, как этот олух находит здесь тропу. Найдя, наконец, заветное место, он отпустил парня, который так и порывался поведать ему что-то про огромный дуб. А потом Стема еще несколько раз ходил от дуба к терему и назад, осматривая местность и все примечая. Когда во всем разобрался, уже начало смеркаться. Едва успел в терем до темноты, позволив, наконец, себе передохнуть.

Больше в тот день ничего примечательного не случилось.

Зато на другой день стало явственно чувствоваться оживление. Наступил долгожданный день Купалы, и как бы ни старались люди сдерживаться, они то и дело начинали говорить о празднике и положенных по обряду гуляниях. А тут еще и ключарь явился к Ингельду, стал спрашивать позволения уйти с челядью в селение, где уже начали готовиться к купальским игрищам.

– Вы не гневайтесь, гости дорогие, однако так уж заведено – надо веселиться. Праздник-то какой, от него урожай зависит, плодородие. В Озерках селяне уже и волхвов из леса кликнули, чтобы те все обряды провели, как должно.

И поленья для костров приготовили, и угощение в каждой избе выставлено, а девки и бабы наряжаются для гуляний. Ингельд попытался было рассердиться на челядь, но Светорада сдержала брата:

– Пусть идут. Покон велит на Купалу веселиться и положенные обряды исполнять. Так что отпусти их.

После ухода людей брат с сестрой расположились на галерее терема, сидели рядышком удрученные, мрачные. У Светорады на глаза то и дело набегали слезы, губы дрожали, но она все же старалась держаться. Ингельду бы у нее поучиться. Этот огромный бритоголовый витязь то начинал громко рыдать, уронив голову на сжатые кулаки, а то ходил по терему, задирая всех. Завидев о чем-то шептавшегося с Потворой Вавилу, вдруг схватил парня за грудки и швырнул так, что тот, упав, разбил себе нос о лавку.

Однако потом случилось то, о чем все давно и думать позабыли: издалека глухо и грозно донесся раскат грома. В первый момент это показалось невероятным. Все замолчали, и через какое-то время старушка Текла запричитала, взявшись за волосы и раскачиваясь из стороны в сторону:

– Свершилось! Боги смилостивились, приняв жертву. И нету больше моей светозарной хозяюшки! Осиротели мы!

Радоваться бы, что все не зря, что Купала, удовлетворенный принесенной жертвой, наконец, послал грозу, однако всем стало вдруг так худо, что даже Стема убежал за терем, чтобы никто не видел его слез.