Светящееся пятно

Вентворт Патриция

— На вашем месте я бы помалкивал, — заметил Фрэнк. — Или вы намерены признаться?

— В чем? Я его и пальцем не трогал! Уберите фонарь! — Он шагнул в тень, все еще прикрывая глаза.

— В любом случае, — бесстрастно напомнил Эбботт, — не забывайте, что все сказанное вами может быть использовано в качестве улики против вас.

— Говорю вам, я к нему не прикасался!

— Ладно. Покажите мне, где он.

Дорога делала очередной изгиб вокруг рощи. Фрэнк подумал, что тот, кто планировал подъездную аллею, изо всех сил старался сделать ее как можно длиннее. Ему пришла в голову цитата из Честертона [22] :

«Вихляющую английскую дорогу соорудил вихляющий английский пьяница». Вот почему он услышал только первые шаги бегущего Оукли: тогда он находился ближе к дому, чем сейчас. Половина английских дорог таковы — идя по ним, удаляешься от места назначения, а потом приближаешься к нему снова.

22

Честертон Гилберт Кийт (1874-1936) — английский писатель

Сейчас они опять приблизились к дому. Аллея вывела их на гравиевую площадку. «Вот где бежал Оукли, когда я его услышал, — подумал Фрэнк. — Должно быть, он от страха совсем потерял голову, если бежал по гравию».

— Куда теперь? — осведомился он вслух.

— Налево.

Тропинка, вьющаяся между лишенными листвы кустами сирени и темными зарослями тиса и остролиста, привела их на вымощенный брусчаткой дворик сбоку от дома. На булыжниках, весь скрючившись лежал Леонард Кэрролл, у него был размозжен затылок.

— Он мертв, — сказал Мартин Оукли. — Я не прикасался к нему.

— Кто-то, очевидно, прикоснулся, — холодно заметил Фрэнк Эбботт.

Подойдя ближе, он пощупал запястье Леонарда. Оно было еще теплым. Фрэнк направил на площадку свет фонаря. Сырые булыжники были покрыты мхом. У стены дома рос папоротник — старые листья пожелтели, а новые свернулись, защищаясь от январских морозов. Нигде не было ничего похожего на орудие убийства. Луч скользнул по занавешенным окнам. На нижнем этаже все окна были закрыты. В ответ на бесцеремонно блуждающий луч нигде не вспыхнул свет — ни в одном из окошек.

— Кто спит с этой стороны дома? — резко осведомился Эбботт.

— Понятия не имею.

— Тогда как вы здесь оказались?

— Пришел повидать Кэрролла.

— Но почему именно сюда?

— Господи, Эбботт, ну что в этом особенного! Говорю вам, я пришел его повидать!

— Но что привело вас к этой стороне дома?

— Сначала я подошел к парадной двери. Когда Кэрролл мне позвонил, было только начало одиннадцатого. Я решил тут же с ним встретиться и выяснить, что он имеет в виду. Когда я стоял у парадного входа, мне послышались голоса где-то слева. Фасад дома был темным. Мне показалось, что прозвучало мое имя, вот я и направился сюда. Мои ботинки скрипели по гравию — очевидно, поэтому я больше ничего не слышал. У меня при себе был фонарик. Я остановился, и мне снова почудился какой-то звук. «Кэрролл, это вы?» — окликнул я. Ответа не последовало. Я двинулся дальше и… наткнулся на него, на лежащего… Клянусь вам, я к нему не притрагивался!

— А вы не подумали о том, чтобы поднять тревогу?

— Я думал только о том, чтобы поскорее убежать. Боюсь, я потерял голову. Прийти к человеку и вдруг наткнуться на его труп… Я пустился бегом по гравию, но понял, какой шум я поднимаю, остановился и двинулся дальше, стараясь не шуметь, а потом наткнулся на вас. Это истинная правда!

Фрэнк Эбботт был далеко в этом не уверен.

— Нам лучше пройти в дом, — сказал он.

Глава 32

Телефон был занят постоянно. Мартин Оукли повторил свой рассказ старшему инспектору Лэму, которому пришлось проснуться и руководить расследованием

очередного убийства. При помощи магниевых вспышек были сделаны фотографии лежащего на булыжниках Леонарда Кэрролла и заросшего мхом двора, который стал его последней сценой.

Красное обветренное лицо Лэма под густыми всклокоченными черными волосами, начинавшими редеть на макушке и седеть на висках, было абсолютно бесстрастным. Карие, слегка на выкате, глаза были прикованы к лицу мистера Оукли — такой взгляд мог обескуражить даже самого невинного свидетеля. Но Мартин Оукли никак не мог надеяться, что его считают таковым. Ему казалось, будто его толкают к пропасти с быстротой, не позволяющей обдумать свое положение. Он согласился дать показания и теперь жалел, что, несмотря на предупреждение, не смог противостоять искушению объяснить свои действия.

— Показания Пирсона о вашем телефонном разговоре с мистером Кэрроллом в целом правильны? — осведомился Лэм.

— Думаю, что да.

— Хотите прочитать их еще раз?

— Нет, все было так, как он говорит.

— Сколько прошло времени после этого разговора, прежде чем вы решили прийти сюда и повидать Кэрролла?

— Я решил это почти сразу же.

— Кто первым положил трубку?

— Кэрролл. А я туг же снова соединился с коммутатором.

Это было нечто новенькое. Фрэнк Эбботт оторвался от своих записок, а мисс Силвер — от своего вязанья.

— Зачем вам понадобился коммутатор? — резко спросил Лэм.

— Я хотел связаться с Кэрроллом и сообщить, что я приду.

— Вам это удалось?

— Да.

— Значит, он знал о вашем приходе?

— Да.

— Что именно вы ему сказали?

— Что если он видел что-то, о чем, по его мнению, мне следует знать, то я сейчас же приду и пусть он мне все расскажет.

— И что он ответил?

— Он засмеялся, и я повесил трубку. Вот почему я отошел к боковой стороне дома — мне показалось, что я слышу свое имя, и я решил, что Кэрролл меня зовет. Сначала-то я подошел к парадной двери — думал, что он будет ждать меня там…

Мисс Силвер кашлянула, дав понять, что ей нужно кое-что уточнить.

— Мистер Оукли, вы уверены, что слышали ваше имя?

Он свирепо уставился на нее.

— Я ни в чем не уверен. Мне показалось, что я его слышал, поэтому я отошел к той стороне дома. Неужели вы не понимаете, что у меня должна была иметься для этого какая-то причина?

— Мы не знаем, какая причина была у мистера Кэрролла, чтобы пойти туда, — бесстрастно произнес инспектор. — Тем не менее он это сделал. Убийца должен был иметь какой-то повод, чтобы следовать за ним или сопровождать его.

Последовала пауза, во время которой мистер Оукли в очередной раз подумал, что ему действительно было бы лучше помалкивать. Вскоре его отпустили к остальным, собравшимся в гостиной под бдительным присмотром местного констебля. Если бы этот молодой человек думал о чем-то, кроме своей работы, он мог бы отметить некоторые странности в одежде присутствующих, но для него они были всего лишь группой подозреваемых, один из которых, возможно, являлся убийцей. Поэтому констебль не обратил внимания на то, что мистер Тоут надел голубые брюки из сержа и твидовое пальто, что миссис Тоут вновь облачилась в платье из черного сукна, в котором была за обедом и которое, вероятно, некогда было красивым, но сейчас имело довольно жалкий вид, и что другая пожилая леди спустилась в плотном сером старомодном платье, но тем не менее дрожала всем телом и выглядела так, словно ей больше никогда не суждено согреться. Мисс Браун была в твидовой юбке и джемпере, а мисс Лейн — в тонком красном халате. Мистер Мастермен также надел халат — очень красивый и, по-видимому, совершенно новый.