Свежий ветер
Шрифт:
И только попав к посольствам, мы заметили следы прошедших здесь боев: траншеи длиной в милю, беженцы, ожидающие новостей или транспорта, друзья и целые семьи, держащие друг друга в объятиях и рыдающие. Я дождался Шепард со встречи с Советом у штаб-квартиры Спектров, чтобы проводить до корабля, и даже по пути к лифту ее молили о помощи. Все знали, кто она такая, но если бы Джена останавливалась и объясняла каждому, что не может направить «Нормандию» к колонии на другом конце галактики, чтобы спасти чью-то бабушку до того, как на планету нападут Жнецы, на то, чтобы покинуть этот сектор, у нас ушло бы несколько часов. Вместо этого она стиснула зубы и, бормоча извинения,
Я пытался отвлечь ее, занять разговором, но все равно это было трудно. Оказалось, что совместная работа не доставляет нам особых проблем – мы по-прежнему оставались непобедимы на поле боя, однако между миссиями мы все еще ощущали напряжение. То время, что прежде мы проводили, болтая, травя байки и притворяясь занятыми делом на первой «Нормандии», сейчас она тратила на то, чтобы избегать меня, и я не понимал, почему. Когда мы разговаривали, она отвечала резко, напряженно, а я не знал, как все исправить.
Проблема заключалась в том, что я никак не мог понять, почему так и не поцеловал ее за прошедшие три года, хотя она находилась совсем рядом – все такая же красивая, даже несмотря на шрамы, покрывавшие ее лицо, утратившие блеск усталые глаза и бледность кожи. Я старался наверстать то время, что потратил на подозрения и страх, я вел себя дружелюбно, открыто, доверчиво, восстанавливая то взаимопонимание, которым мы когда-то владели, но, казалось, Джена отгородилась от меня стеной, и каждый раз, едва только заметив, что мы ведем нормальную беседу, она поспешно захлопывала передо мной дверь.
Я видел, как вдруг меняется ее выражение, как она удерживается от смеха или улыбки, отводит взгляд и находит причину, чтобы уйти. Сейчас под личиной раздражительной и дикой Шепард я с трудом мог различить ту женщину, что свела меня с ума на первой «Нормандии»; под влиянием постоянного стресса, вызванного войной, Джена редко показывалась из своей раковины. И пусть ее отказ принять мою помощь разбивал мне сердце, я прекрасно понимал ее. Это моя вина, я допустил ошибку, и она ничего не была мне должна. Когда-то мои подозрения казались мне абсолютно логичными, но теперь я чувствовал себя виноватым. Конечно же, она не позволит мне так просто вновь занять место в своей жизни, особенно сейчас. Да, война выматывала всех, но только Шепард держала на плечах судьбу всей галактики. Окажись она чуть слабее, и подобная ответственность лишила бы ее разума.
Джеймс рассказал мне о Тучанке, о тех немыслимых результатах, которых они добились за столь короткое время; о последовавших за распылением лекарства минутах, проведенных в благоговейной тишине, нарушаемой только взрывами в башне вуали. Все вместе они стояли там и наблюдали за настоящим физическим олицетворением тяжелого труда и боли, вложенных в достижение этой победы. Вега также заметил, что тот момент всерьез зацепил Шепард. Когда же я попросил его пояснить, он неохотно описал, как Джена, не двигаясь, с болезненной улыбкой смотрела на вершину башни, а по ее щекам текли слезы. В течение нескольких кратких минут она подарила целой расе новое будущее и проводила друга на верную смерть.
«Сомневаюсь, что она осознавала мое присутствие, - признался Джеймс. – Довольно странное зрелище, но… одновременно правильное, понимаешь? Наверное, порой я забываю, что она тоже человек».
Полагаю, все время от времени забывают об этом. Я не исключение. Когда-то я хорошо знал ее или, по крайней мере, думал, что знаю, но с тех пор она стала еще более знаменитой, и теперь казалось, что из-за того, что ей приходилось
Мне следовало бы понимать все это. Я лучше всех должен был знать, насколько человечна Шепард. Мы пробирались через доки, превращенные в лагеря беженцев, а я смотрел на нее, видел поджатые губы, видел, как она переводит взгляд от одной группы несчастных к другой, и мне так хотелось хоть чем-то облегчить ее ношу, как-то утешить, сказать, что все понимаю, но… Я не знал, как сделать это так, чтобы она снова не оттолкнула меня. Такая ситуация потихоньку начинала сводить меня с ума – казалось, я пытался добиться прямого ответа от обиженного подростка. Возможно, стоит просто загнать ее в угол, вынудить нормально поговорить, даже признаться во все еще живущих во мне чувствах, но… ей и без того есть о чем волноваться. Я не желал становиться еще одним человеком, требующим ее внимания.
Отчасти именно поэтому я не сказал ей, что мои головные боли усилились. Пока я в состоянии пользоваться биотикой и сражаться, это не имеет значения, не так ли? Шла война - война, которую нам необходимо было выиграть.
Как бы то ни было, в последние несколько дней напряжение между нами ослабло. Возможно, она немного привыкла к моему присутствию, начала снова доверять после того, как мы побывали по разные стороны баррикады. Я считал это хорошим знаком, но постоянный стресс выматывал ее, заставляя срываться на всех, а не только на мне.
Джена до сих пор не высыпалась. Ее лицо носило характерное для страдающего бессонницей возбужденное выражение, а вокруг тусклых глаз залегли темно-фиолетовые тени.
Порез на переносице, полученный еще на Тучанке, не заживал, как следует. Чаквас сказала, что дело в стрессе. Для разрядки Шепард начала регулярно проводить спарринговые матчи с Джеймсом, но на самом деле ей необходим был настоящий отдых, а не еще больше битв. Каждый раз, когда я говорил ей об этом, Джена, хмуро глядя на меня, на память приводила число жертв, цитировала какой-нибудь отчет с Земли или диктовала статистические данные, полученные с одной из колоний, недавно подвергшихся нападению, и не существовало возможности убедить ее в том, что, позволь она себе на час расслабиться, галактика не провалится в тартарары.
Вот почему, стремясь отвлечь ее, я подробно отвечал на все вопросы о своей работе в особом подразделении биотиков. Я рассказал все, о чем только смог вспомнить, лишь бы моя речь заняла как можно больше времени. Я поведал ей о своих студентах, о талантах каждого из них, об их личностях, о проведенных нами занятиях. При этом я ни разу не упомянул Жнецов и тот факт, что к настоящему моменту все мои ученики уже могли превратиться в хасков.
– Это были отличные несколько месяцев, - пожав плечами, подвел я итог, когда мы проходили мимо группы ссорящихся батарианцев. – Мне казалось, я на самом деле меняю их жизни к лучшему. Черт, я бы и сам не отказался от такого учителя в детстве. Если бы мне просто напоминали, что я вовсе не урод, подростковые годы прошли бы куда менее болезненно.