Свидание у Сциллы
Шрифт:
Скандал с журналом произвел впечатление на других пансионеров. Я пользовался авторитетом и уважением. Меня оставили в покое. Между мной и администрацией сохранялась дистанция, моего поступка не поняли и отнесли его в разряд нетипичного. Нормальное хулиганство ограничивалось пожаром в туалете, кражей вина из подвала, отключением электричества. Но журнал? И что хотели сказать названием «Перед гибелью»? Я заслужил такое отношение и с удовольствием принял его, ценя защищавшую меня тишину.
Сдав экзамен на бакалавра, я встал на правильный путь. Когда-то я обещал сжечь свою кровать, книги, сбросить гнет прошлых лет, но ничего подобного не сделал. Как и другие, я пошел взглянуть на список сдавших экзамены и увидел свое имя. Я посмотрел выше, где значились особо отличившиеся, и увидел, что единственный, кто получил оценку «очень хорошо», был Клаус. Он сдал экзамены экстерном. Без лекций, без поддержки, без видимых усилий. Фантом Клауса вернулся.
Перед выходом мне передали письмо от Клауса. Отвечая на мои послания, он писал: «Все ужасно. Самое главное – никогда не уступай. Присоединяйся ко мне. Я задумал авантюру: создать журнал настоящий, как ты говоришь». Я почувствовал себя маленьким и ничтожным перед ним. С какой честью Клаус вышел из положения, а я остался ничем.
– Да. Так, я думаю. В 1971–1972 годах журнал выходил недолго, месяцев шесть, возможно. Название журнала?
Я очнулся от воспоминаний. Ребекка повернулась ко мне. Она просила о помощи. У Калин Семье еще были вопросы. Я ответил:
– Журнал назывался «Все ужасно».
Ребекка поблагодарила меня грустным взглядом. Я оставил их и вернулся к Клаусу.
В своем письме он назначал мне встречу, чтобы поговорить об авантюре. Я ухватился за подвернувшийся случай и видел в этом средство доказать, что меня не прельщает заурядная жизнь. Он ждал меня на платформе вокзала в Версале. Я представлял себе Клауса, почерневшего от загара на деревенском воздухе. Неправдоподобная истории, рассказанная кюре, который учил меня греческому языку, наводила на мысли о сельских работах, природе, полуденной жаре… Клаус был так же бледен, как и в Алансоне. Осунувшееся лицо и отросшие волосы шли ему. Он щурил голубые глаза на июньском солнце, потому что больше не носил своих ужасных очков. Эти изменения я отнес за счет работ, о которых рассказывал кюре. Клаус расхохотался.
– Я был в Каире и вкалывал шесть месяцев в подпольном ателье на углу улицы Абукир!
Он жил у негров, но компенсировал это, записавшись в нашу школу на экзамены для получения звания бакалавра.
– Твои родители ничего тебе не сказали?
– Единственная глупость, которую они мне не простят, это смерть. У них только я и есть.
И тут же захохотал – это его обычная манера избегать вопросов. Снова он отбросил прошлое и ринулся в будущее. Я взял его за плечи.
– Почему ты не ответил на мои письма?
Клаус мягко высвободился.
– А как бы ты поступил? Поехал со мной, делал бы то же самое? У тебя не хватило бы смелости, и ты возненавидел бы меня. Я потерял бы друга Матиаса Скриба. Пошли!
Журнал родился 24 октября, но до этого мы вкалывали. Сначала в национальном банке, где Клаус откопал тупую работенку сортировать чеки и раскладывать их перед тем, как они благополучно исчезали в отделе под названием «Компенсационная палата». В этой святая святых банка служащие огромного финансового учреждения работали до шестнадцати часов. Сличая чеки, каждый кредитовал банки, задолжавшие ему, а потом дебетовал тс, которым задолжал он. Складывали и вычитали. В общем, компенсировали.
Удивительный отдел познал успех. Летние цифры не снижались, в чем состояла заслуга Клауса. Иногда ему приходила мысль уничтожить один из чеков. Он выбирал чек какой-нибудь женщины, сначала воображал ее одну, потом в окружении ребятишек, которых она не может прокормить. Женщина согнулась под тяжестью забот, а Клаус ей помогал: он рвал чек. В банке возникли подозрения.
– Никаких доказательств, никакой опасности! – орал Клаус, поднимаясь по лестнице дома на улице Сен-Поль, где обитала Аннабель, приютившая нас девушка.
Аннабель работала на радио под названием «Периферическое». Она была ассистентом ведущего, а тот всю ночь запускал записи рок-н-ролла, как минимум на полчаса без перерыва. Я предположил, что ведущий пользуется записями, чтобы в это время заниматься любовью с Аннабель. Клаус усмехнулся, он не был ревнив, а я был влюблен. Каждый вечер, когда она уходила на работу, я просил поставить диск для меня и старался не опростоволоситься в выборе: Les Doors, например. Аннабель гладила меня по голове, обнимала Клауса и уходила. Ночью я включал радио и ждал Les Doors. Я не слушал Клауса, который использовал немногие свободные часы, остающиеся от службы в банке, для работы над проектом «Все ужасно». Клаус задал мне вопрос, прожевывая кусок ветчины с хлебом. Я не расслышал и просил повторить. Он рассердился, вырубил радио и разразился упреками.
Оставив банк, мы отправились в деревню. Журнал требовал средств. Нет более тяжелой работы, чем работа на земле. Мы жили среди сомнительных типов, у которых днем были в руках садовые ножницы, а ночью – ножи. Спали в таких местах, что в кошмарном сне не приснится. В конце сентября я умолил Клауса уехать, и он согласился. Мы решили вернуться в Париж. Автостопом мы ехали бы три дня под дождем. Между нами росло напряжение, возникшее на пустом месте. При этом три дня – долгий срок. Клаус согласился отправиться на поезде. В пути все шло хорошо, и единственный спор закончился моей победой.
Я надеялся, что по прибытии в Париж все уладится. Уютное гнездышко Аннабель устранит все недоразумения. Но я ошибся. Атмосфера ухудшилась. Клаус работал над журналом и приводил в порядок наши небольшие сбережения. Ничего не разрешал истратить: ни на кино, ни на стаканчик в баре. Все подсчитывал. Жизнь, которую предлагал мне Клаус, совершенно отличалась от той, какой я представлял себе ее. Авантюра приобретала горький вкус. Разногласия сказывались во всем. Макеты, темы… Я пытался найти хоть один промах.
– А продажа, Клаус Хентц? Ты придумал, как продавать свой журнал?
Он задумал распространять журнал в сочувствующей среде: в университетах, в школах, в модных барах. Клаус рассчитывал на три миллиона читателей, что вполне достаточно для выживания, и он добьется этого. Клаус внимательно и грустно посмотрел на меня.
– По-моему, ты, Матиас, хочешь быть не тем, кто ты есть. Журнал пугает тебя, всякий вызов беспокоит. Ты расположен к обыкновенному, хотя и противишься этому. В глубине души ты мечтаешь о спокойной жизни. Время от времени открываешь рот, но стремишься избегать неприятностей.