Свидание у Сциллы

Риу Жан-Мишель

Я подошел к 12 сентября 1943 года, дате, помеченной крестиком и тремя словами, написанными рукой Клауса: «Твоя тайна здесь». Я перечитал страницу – ничего. «Твоя тайна здесь». В этих безобидных словах?

Читая, я старался не концентрироваться на том времени, когда ничего не происходило. Друзья играли в карты, дожидаясь ночи, чтобы идти в караул. В семь вечера тот же малый, что и раньше, передал приказ. Охрана и ничего больше. Находясь на грани нервного срыва, я оставил события этого дня и перешел к следующему. О чем говорил Мессин? Я начал читать и вдруг зацепился взглядом за цифру. Дата следующего дня не соответствовала предыдущей. После 12 сразу шло 14 сентября 1943 года. Не хватало одного дня, то есть 13 сентября 1943 года.

Не в этом ли скрыта моя тайна? Я снова налил себе кофе, выбросил окурки, посмотрел на часы. Половина первого. Передо мной вся жизнь.

6

13 сентября оказался днем, вычеркнутым из череды событий. День, выброшенный намеренно. Я

жадно приступил к следующему дню в поисках объяснений. 14 сентября начиналось рассказом о, казалось бы, обыкновенной прогулке. Марсель Мессин отправился в Ла Бриер на велосипеде.

Со второго абзаца я понял, что это не просто прогулка. Он убегал от призрака своего друга Симона, убитого рано утром бошами.

Когда Марсель писал это, была уже ночь. В надежном укрытии, на гумне около Марцана, он без конца повторял: «Симон мертв, Симона больше нет». А потом все объяснил.

На рассвете 14 сентября Симон, Пьер и Марсель отправились искать другой отряд партизан. Час отъезда, поспешность, с которой они решились на это, позволяли предположить, что друзья попали в переделку. Что они натворили в том отряде, где были всего лишь ночными стражами? Или, проснувшись, поспешили стать героями? Был ли спор, конфликт с партизанами? Никаких объяснений. Просто взяли и уехали в Ла Рош-Бернар, где надеялись найти новое убежище. Увы, через три километра они наткнулись на немецкую заставу, немыслимую и ненужную в этом месте, как писал Мессин. Было отчего растеряться. Чего же они испугались? Близости партизанского отряда, откуда убежали, боялись, что могут предать его? Мессин повторял, что следовало шагнуть вперед, улыбнуться, солгать, будто живут в Ла Боле, что ходили на рыбалку, навещали кузена или владельцев Ленерака. Этого вполне хватило бы. Нельзя было поддаваться страху и слушать Симона, который шептал Пьеру, что в куртке лежит бумага с его настоящей фамилией. Тем более не следовало поворачиваться. Кто сделал это первым? Кто крикнул: «Встречаемся в Ранруе»? Ответа на эти вопросы у Марселя не было. Может быть, все трое крикнули в едином порыве, объединившем их с 24 августа. Они это сделали, вот и все. Крикнули и рванули с места. Ранруе! Я представил себе, как напряглись их мышцы, как перехватило дыхание. Я очень переживал за героев. Направо была грязная дорога, а дальше начинались болота. Мессин угодил в трясину, и его стало засасывать. Вдыхая болотные испарения, Марсель заплакал, но вместе с тем почувствовал, что страх выходит из него, и он поднимается на поверхность. Потом Марсель услышал выстрелы. Когда он вернулся, Пьера и Симона уже не было. Оставшись один, Марсель спрятался в зарослях тростника. В его сторону бежала крыса. Он закрыл глаза. Сколько времени он там провел, Мессин не знал. Его красивые парижские часы сломались.

Солнце уже садилось в болота, когда Марсель стряхнул с себя засохшую грязь, постирал в реке рубашку и высушил одежду в последних лучах солнца. Раздевшись донага, он нырнул в надежде найти ботинки, и ему повезло. А как же друзья? Осмелев, Марсель выбрался на дорогу. Велосипед стоял на месте. И снова на странице замелькали названия деревень. «Встретимся в Ранруе!» Марсель думал только об этом.

В замке Ранруе его ждал Пьер – один. Выстрелы были по Симону, с методичным упорством боши стреляли в их друга, как в зайца. Вначале Симон петлял по дороге, но охота не прекращалась. Бросок влево – выстрел. Бросок вправо – еще выстрел. Пьер всего не видел. Он свернул влево. Симон, кажется, поехал прямо. Бежавший Пьер остановился в зарослях ежевики. Его исцарапанное лицо было тому свидетельством. Вдалеке он слышал возбужденные крики немцев. Это значило, что охота закончилась. Пьер немного знал немецкий, но большего и не требовалось. Дичь застрелили. Симон мертв. Боши, заключил Мессин, удовлетворенные этим, их с Пьером и не преследовали. Они выполнили дневную норму. 14 сентября одним врагом у них стало меньше, а Марсель и Пьер потеряли друга и брата. Марсель Мессин дал понять, что перенес эту травму тяжело.

Сухие фразы, все более мрачная тональность. Время шло, рассказчик ожесточался. Дальше к северу они с Пьером нашли другой партизанский отряд. Мессин уже не довольствовался несением караула. Теперь он участвовал в сражениях. Засады, рукопашные схватки, бон от деревни к деревне, неуклонно приближавшие его к Парижу. Марсель отомстил за смерть Симона. С тех пор, как он прятался в болотах Ла Бриера, мужество не покидало его. Честь, его честь – это слово встречалось без конца. Честь стала смыслом жизни Мессина.

Так продолжалось до 24 августа 1944 года, когда он вернулся в Париж. Монпарнас, ночные развлечения, любовь Серены – все это казалось таким далеким. Отныне Мессин будет издателем. Написав последнюю страницу «Прежде, чем забыть», он посвятил ее Симону, «которого не забудет никогда».

Итак, мемуары издателя прочитаны. Я взглянул на часы. Три часа дня. Что же нового я узнал о предке Мессина? Мало. Он сдержанно писал о своем славном прошлом, однако о его участии в Сопротивлении хорошо известно. Желчные конкуренты объясняли удачи Мессина волей провидения. Злейшие из врагов, среди которых был историк Филипп де Кампо, утверждали, что Мессин так и остался бы незаметным издателем, не вступи он в ряды Сопротивления. В основе его успехов недобрая память о самых крупных издателях эпохи, разорившихся и осужденных за сотрудничество с вишистами и нацистами. Мессин не отвечал за послевоенные убытки,

подорвавшие издательское дело. Еще не забыты процессы, на которых предавали анафеме издательские дома. Тогда жаждали расплаты. Тех, кто перешел черту компромисса, изгнали и казнили морально, указывая на них пальцем. В издательствах, как и в журналах, на заводах, в городах и деревнях, искореняли зло и грязь, чтобы избавить от них мыслящее общество. Мессин, конечно, пользовался этим, но сам не принимал в этом участия. Независимые обозреватели осуждали его за это. Издательский дом Мессина, основанный человеком чести, мужественным участником Сопротивления, был вне нападок. Скромный Мессин никогда не хвастался своим военным прошлым. Эта скромность привлекла к нему множество писателей, оставшихся не у дел в тогдашней ситуации. Способствовала ли война его достижениям? Едва ли. Что же еще? Согласиться с тем, что Мессин воспользовался обстоятельствами? Нельзя, тем более что он не извлек никаких преимуществ из своего героизма и принимал почет и награды, сохраняя дистанцию, присущую настоящему гуманисту. Нет ни злобы, ни упрека к этому человеку, придавшему забвению этот период жизни. Просто страница перевернута, и, когда Мессина спрашивали о войне, он не хотел о ней говорить. Гидра ненависти издохла, и Мессин стал одним из тех, кто работал на франко-германское примирение. В течение нескольких послевоенных лет он публиковал немецких авторов и бросил вызов обществу, создав серию «Переводы», где соседствовали палачи и вчерашние жертвы. В официальной жизни Марсель Мессин давал почувствовать, что все забыл. Книга «Прежде, чем забыть» – последние воспоминания, написанные перед тем, как изгладить их из памяти. Я догадался, почему Мессин представил свою книгу с чрезмерной скромностью. Речь шла о собственном детище автора, созданном им для обретения душевного равновесия. Мессин рассказал эту историю, чтобы не забыть Симона. Закрывая книгу, я не сомневался, что у автора не было других амбиций. Это подтверждается тем, что Мессин не искал успеха. Кто знает о его книге? Даже Филипп де Кампо не слышал о ней! Еще более располагало к нему скромное признание в том, что участие в Сопротивлении, следствие страха перед ОТЗ, было актом гуманным, а не политическим. Это придавало поступку особую цену. К великой досаде де Кампо, книга, которую я только что прочел, возвеличила издателя. Мессин написал и издал мемуары не для хвастовства, а в силу моральной необходимости. «Прежде, чем забыть»… Я подумал, что тираж книги столь же скромный, как и ее автор. Несколько экземпляров, подаренных друзьям в память о… Вот почему книга исчезла. Да и сам автор забыт. Итак, последняя страница перевернута. В этой книге нет ничего, что могло бы смутить Поля Мессина.

К этому логическому заключению пришел бы любой, не будь Клауса с его тремя словами: «Твоя тайна здесь». Эта книга скрывала то, что, возможно, объясняло убийство Клауса. И это надо искать в разделе о 13 сентября 1943 года. Таково было мое убеждение.

Для очистки совести я проверил, все ли остальные дни на месте. Я перелистал целый год жизни, в котором отсутствовал единственный день – 13 сентября. Все мои вопросы снова ожили. Произошло ли нечто столь серьезное, что Мессин решил это скрыть? Почему он убежал от партизан с бриерских болот? Не там ли содержатся факты, напоминающие образ героя и позволяющие злословить Филиппу де Кампо? Ответы знали только Симон, Пьер и Марсель, но двое уже умерли.

Читатель догадается о ходе моих рассуждений. А вдруг Пьер жив и ответит на мои вопросы? Для этого мне нужно узнать несколько больше о человеке, чью фамилию Мессин даже не назвал. Проверив свои записи, я понял, что сведений очень мало: Пьеру приблизительно лет семьдесят пять, он сын крупного чиновника. Стал ли Пьер, как обещал, министром республики? По памяти я насчитал шестерых политиков с именем Пьер, но кто из них дружил с Марселем Мессином?

Внезапно меня осенила мысль, что список можно сократить. Есть ключ к ребусу: надо найти того, кто знает о некоем Пьере, бывшем участнике Сопротивления, лет семидесяти пяти, возможно, министре, но самое главное, друге Марселя Мессина. Я взглянул на телефон, все еще заваленный диванными подушками, и вспомнил об обещании, данном Ребекке. Я должен позвонить ей. И я позвонил.

Ребекка знала Мессинов долгие годы, работая еще во времена предка, и обладала хорошей памятью. Если есть человек, способный указать мне верный путь, то это только она. Но Ребекка сделала больше: она назвала мне фамилию – Пьер-Эжен Гено, не министр, но чиновник с высоким положением. И дала мне его адрес: улица Фельян-тинок, 12, в Нейи. И телефон.

– Я знала его еще во времена моей работы ассистенткой. Ну и работка была. Например, устраивать обеды предка. Я очень хорошо помню Гено. Марсель приглашал его в Сциллу каждый год в один и тот же день – 13 сентября. Какая память, а!

Но драгоценная информация досталась мне не даром: пришлось выслушать целый рассказ. Я снова вернулся в настоящее, в субботу, после обеда. Удрученная горем, Ребекка рассказала о том, чего я не знал. Венки, кортеж, протокол… Было из-за чего остаться без сил. В голосе слышалась неимоверная усталость. Похороны закончатся, время пройдет, и смерть Клауса станет фактом. Мало-помалу следы его жизни сотрутся. Даже Ребекка уже говорила о нем в прошедшем времени.

– Это был очень скрытный человек. Я думала, что хорошо его знаю, но, взявшись за биографию, обнаружила массу черных дыр. Он то появлялся, то исчезал. Отдельные годы абсолютно неизвестны. Вот после его журнала ты что-нибудь знаешь?