Свидетель или история поиска
Шрифт:
На следующий день мы миновали Херонского Льва, одиноко стоящего в зарослях кипарисов. К вечеру мы прибыли в Элеузис, проехав Тибс над Китэроном. Пока мы огибали бухту Саламис над холмами, за которыми к востоку скрывались Афины, поднялась полная луна. Я обратился к миссис Бьюмон: «Как ты думаешь, сколько взойдет лун, прежде чем мы покинем Грецию?» В то время я полагал, четыре или пять. Но не менее пятидесяти лун сменило друг друга, прежде чем закончились наши греческие приключения.
Мы с миссис Бьюмон поженились после приезда. Я не любил заходить в посольство из-за шумихи, поднятой вокруг моего развода. Позднее выяснилось, что нас ждали и были расположены весьма дружелюбно, а нашу отчужденность приняли за враждебность по отношению к английскому правительству. Моя задача была сопряжена с достаточными трудностями и без необходимости
Вскоре стала очевидна сложность моего положения. Единственным связующим звеном между мной и греческим правительством был Аристиди-бей с замашками истинного мабейнджи. Он был маленького роста, с маленькими проницательными глазками и маленькой «игрушечной» серой бородкой. Он не знал ни английского, ни французского, а греческому предпочитал турецкий. Человек без всяких принципов, он сохранил свое место при трех правителях и не потерял его, когда династия была свергнута. Повсюду у него были связи, и, насколько я знал, все доверяли ему как человеку, никогда не нарушавшему свое слово.
Аристиди воспринимал переговоры как чудовищное переплетение интриг. Он использовал желание греческого правительства угодить Турции, взаимное недоверие различных правительственных структур, играл на амбициях министров и не брезговал взятками. Я был не более, чем пешкой в его игре. Когда ему было выгодно, он представлял меня министрам и высоким чиновникам, указывая, что говорить и что нет. Он отвергал план, привезенный мной из Англии, о вложении британского капитала в развитие страны, но ни в коем случае он не хотел играть в открытую. Он полагал, возможно справедливо, что мы только вызовем алчность политиков и нарвемся на неприятности, если дадим понять, что британские капиталисты готовы вкладывать большие суммы денег в Грецию. Поэтому план держался в строжайшем секрете и был открыт лишь тем, кому Аристиди полностью доверял.
Он настаивал, что прежде всего мы должны добиться формального признания княжеских привилегий, а затем воспользоваться нашими предложениями как оружием за княжескую собственность. Я сообщил о его совете в Лондон, и мои принципалы полностью с ним согласились и решили, что он должен участвовать в качестве нашего адвоката в переговорах вместе со мной.
Годы с 1925 по 1927 были периодом крайней политической нестабильности в Греции. Произошло две революции, один за другим сменились диктаторы: генералы Пангалос и Кондилис. Армия постоянно меняла присягу. Велась мощная коммунистическая пропаганда, особенно среди четверти миллионов беженцев из малой Азии, живших в Греции в нищенских условиях. Переговоры, которые при стабильном правительстве заняли бы несколько месяцев, растянулись на годы.
Вдобавок Джон де Кэй, добившись оправдания в Америке, заявил свои притязания по старым контрактам. Он нашел сравнительно богатого американца, привлеченного идеей создания большого предприятия, и приехал в Афины представителем Abdul Hamid Estates Incorporated, хотя контракт был аннулирован из-за невозможности провести выплаты обещанные наследникам. Джон де Кэй проникся ко мне враждебностью, за то, что я присвоил его права. Уверенный в могуществе прессы, он подготовил для печати заявление, в котором Греции сулились огромные выгоды от инвестиций американского капитала. В этом таилась та грозная опасность, которую хотел избежать Аристиди, — давление на нас из-за Атлантического океана. Моя жена была глубоко огорчена неблагодарностью де Кэя. Глядя на ситуацию его глазами, я понимал его убежденность в собственной правоте и уверенность в моем предательстве. Я начинал догадываться, что почти всегда люди оценивают ситуацию только со своей точки зрения, и не хотел впасть в такое же заблуждение. Понимая, насколько глупо выяснять, кто прав, кто виноват, я все же оказался в ситуации неблагоприятной для всех, поэтому поддерживал политику осторожности и секретности Аристиди. Будучи уверенным в бессмысленности насилия любого рода, я все еще не понимал необходимости отказаться от малейшего проявления насилия в самом себе. Я ненавидел его, но не осознавал, что нужно быть готовым пожертвовать стремлением быть впереди других, если хотеть жить со всеми в мире.
Месяцы шли. В любой другой стране ожидание было бы невыносимым для моей нетерпеливой натуры, но Греция представляла неиссякаемый источник новых впечатлений. Жена моя по профессии была художником. Она училась с Clausenaar в Брюсселе и выиграла Стипендию Slade в пятнадцать лет, работала с Генри Тонксом и другими великими учителями Slade восьмидесятых и девяностых. Она писала в манере импрессионизма, с редким мастерством передавая яркие солнечные цвета. Последний раз она держала в руках кисти в 1911 году, будучи в Мексике. С большим трудом я уговорил ее вновь приняться за рисование. Начав, она не могла оторваться. Свет и яркие краски Греции совершенно подходили ее стилю. Ее моделями стали две сестры-гречанки, четырнадцати и шестнадцати лет, чистейшей классической красоты. За время нашего пребывания в Греции она написала около сотни картин, некоторые из которых были посланы на выставку одного художника в Галерею Брук-стрит. Они получили самые похвальные отзывы.
Сам я занимался древнегреческим, работал помощником в Американской Школе археологии. Для собственного удовольствия я предпринял детальнейшее изучение Пантеона в надежде уяснить геометрию удивительных кривых, которыми строители усилили внушительность впечатления от здания.
За четыре года нашего пребывания в Греции мы много путешествовали. Одна из поездок случилась вскоре после нашего прибытия, кажется, в мае, когда я получил записку от приятеля, в которой говорилось, что на острове Санторини, в древности Тира, происходит извержение вулкана, и через несколько часов отходит судно, берущее на борт всех, кто хочет его увидеть. Нас набралось двенадцать человек, среди которых были знакомые из французского посольства и несколько греков. Мы подъехали к Санторини через 24 часа после первого извержения и нашим глазам предстало редчайшее зрелище возникновения нового острова из морских вод. В 196 году до Рождества Христова на острове Тира произошла ужасная катастрофа, когда центральная часть острова погрузилась под воду; оставив только узкую полоску островков. В 1860 году в результате подводного извержения некоторая часть острова поднялась на поверхность. С тех пор в течение шестидесяти пяти лет вулкан безмолвствовал, а теперь вновь взорвался.
Перед нами в центре залива из нового острова шириной около пятнадцати миль извергался столб дыма и пара. Морская вода устремилась в кратер. Образующийся таким образом пар под большим давлением взрывался, выбрасывая в воздух огромные куски магмы, некоторые величиной с дом. Едва ли можно себе представить более пугающее явление природы. Пока мы стояли на якоре в крошечной гавани Санторини под отвесным утесом высотой тысячу футов, извержение прекратилось, и на двух лодках мы поплыли к новому острову.
Море становилось все горячее и горячее, в сотне ярдов перед нами оно кипело. Вареная рыба плавала между обломками пемзы и кусками желтой серы, являя потрясающую картину смерти среди жизни. Я и еще один из наших спутников сбросили одежду и поплыли в горячей воде. Лодочник предложил нам высадиться на острове и сделать фотографии. Остров был несколько сотен ярдов в ширину и около полумили в длину, земля под ногами оставалась горячей.
Сделав снимки, мы сели в лодки и отправились обратно. Только подплыв к берегу, мы осознали, какому глупому риску подверглись, так как остров взорвался, и там, где мы стояли всего двадцать минут назад, бурлил белый поток кипящей лавы. Вновь начались взрывы, и в течение последующих нескольких недель никто не осмеливался приблизиться к острову.
Мы должны были возвращаться вечером следующего дня, поэтому наутро решили взять мулов и проехаться по главному острову, чтобы осмотреть некоторые скалы вулканического происхождения, описанные в путеводителе как нечто фантастическое. На острове не было ни отеля, ни ресторана, да и на нашем судне не набралось бы достаточно еды для нескольких сотен пассажиров. Поэтому до начала нашей экспедиции я предусмотрительно договорился с владельцем единственного здесь кафе об обеде для нашей группы. Все куры в городке были зарезаны, и мне пообещали приготовить жареных цыплят для двенадцати человек. Чтобы скрепить сделку, я заплатил вперед, и мы отправились в путь. Миля за милей мы проезжали по безлюдным местам, где росли лишь опунции и алоэ. Восточное побережье Санторини больше похоже на ночной кошмар, чем на чудесное видение. Мягкие вулканические скалы раскололись на куски демонических очертаний, а морской берег покрыт серной слизью. Несмотря на жару, никто из нас не осмелился выкупаться в зловонной воде, и когда мы вернулись в деревню, солнце стояло в зените, а температура достигала 119 градусов по Фаренгейту в тени.