Свидетель
Шрифт:
— Ты идиот, Димасик. Унижение — это подыхать тут от голода. От того, что ты ни на что оказался не способен, кроме как заделаться золотарем! Ты пойдешь и согласишься.
Ах, каким тоном она это говорила! Как гвозди в крышку гроба вколачивала. И ведь не поспоришь… Она-то чем виновата, или Марк?..
— Думаешь, он спрашивает согласия? Собирайся. Идем на Гражданский проспект.
— А-а, какие люди! Ничуть не сомневался, что ты появишься.
Ратников развалился на стуле, положив ноги на стол перед собой. Чувствовалось, он в превосходнейшем настроении. И это было действительно так:
— Ну что скажешь, писарчук?
— Не помешал? — голос хрипел от волнения.
Азаров в этот момент сам себе был противен. Нет, ему и раньше приходилось хаживать «на поклон», но то было совсем другое — тогда это было не так унизительно. Скорее просто необходимость напомнить о себе нужному человечку. Алиса всегда за этим строго следила, сама подсказывала, к кому, когда и с чем надо подойти. Вот и сейчас — послала поблагодарить.
— Как устроился? Жена-то довольна? — и Ратников, не дожидаясь ответа, хохотнул. — Надеюсь, теперь-то ты не будешь поганить мой светлый образ?!
Господи, еще бы не довольна! После всего того, что они пережили — отдельная комната, чистые матрасы, нормальная еда. И душ… У них на «Мужества» тоже сначала был душ, но быстро вышел из строя. А починить оказалось некому. Сколько же они не мылись? Азаров почувствовал, что еще немного, и он разрыдается. Нет, они действительно благодарны Ратникову! И Алиса, и он сам. Да, если честно, он ноги Феликсу сейчас готов целовать! Но почему же, при всем при этом, ему так противно?!
Между тем Ратников вытащил вторую кружку и налил в нее водки. До краев.
— Пей за здравие твоего благодетеля!
Азаров взял кружку дрожащими руками, и уже собрался выпить, как тот остановил его.
— А тост? Где твое хваленое красноречие? Или ты уже все забыл?
Тост?.. Дмитрию стало невыносимо плохо. От постоянного страха и отчаяния он, наверное, отупел, в голову ничего, кроме канцелярского оборота «благодарю за…» не лезло. Да и какой тост, когда так мерзко на душе… И еще этот запах теплой водки. А он голодный…
Азарова затошнило. Боясь вызвать недовольство нового начальника, он попытался-таки что-то сказать, но Ратников оборвал:
— Видимо, без суфлеров, вы, писаки, не можете и пары слов связать.
С этими словами Феликс встал со стула и громко произнес:
— За наш новый союз! — и приказал. — Пей!
Как только Дмитрий допил и поставил кружку на стол, Ратников вновь наполнил ее до краев. Он куражился… Приятно, черт возьми, заиметь собственного «мальчика для битья», который еще к тому же будет не просто благодарен за оказанные милости, но и отработает их с лихвой. И ему хорошо — есть на ком злость сорвать, пар выпустить. Ратников подвинул Азарову кружку.
— А теперь, гнида, пей за своего нового босса! И молись, чтоб я долго жил.
Азаров послушно выпил и вторую…
Что было потом, он уже не помнил. Очнулся в санузле: холод, идущий от бетонного пола, и невыносимая вонь привели его в чувство. И без того мятый и грязный костюм превратился в половую тряпку. Во рту — словно кошки побывали: противно, мерзко. Дмитрий попытался встать, но попытка была неудачна и закончилась новым приступом рвоты…
Дмитрий Азаров, Координатор, приступил к исполнению своих обязанностей…
«Молись, чтобы я долго жил»… Он и молится. Каждый день. Молится и проклинает. Сколько унижения, сколько насмешек! Кто бы только знал… Мальчик для битья. Рат даже не скрывал, что считает его таковым. Сначала Азаров психовал, и не известно, чем бы все это закончилось, если бы не Алиса — стоило психануть после очередной выходки начальства, как она быстро вправляла ему мозги.
— Димасик, ты идиот?! Тебе что, плохо живется? А обо мне с Марком ты подумал?
Плохо ли ему живется? Да черт его разберет… Это смотря что под этим «плохо» понимать. Пока Рат жив, наверное, даже хорошо. Эх, прав был Ратников, миллион раз прав! Тонка у него, у Азарова, кишка… Иначе бы давно придушил начальничка и сам стал на его место. И никто бы не заметил перемены: весь порядок держится на нем, на Координаторе.
Кто придумал проводить переписи активов два раза в год? Он, Координатор! Не было бы этого, как бы узнали о надвигающемся голоде и о грядущем вымирании?
Или вот эта его, Координатора, идея с легализацией проституции? Как там Рат это обозвал? «Программа воспроизводства народонаселения»… Фу, придумает же, язык сломаешь! Сразу видно — бывший мент. Да только как ни обзывай все это, все равно суть одна. И какими бы целями ни прикрывались, все равно это — проституция! Правда, Координатору это его нововведение нравилось больше всех. Не скучно. В отдельной тетради он учитывал всех переженившихся, их степени родства и детей, родившихся от этих браков. И внебрачных детей тоже. И пары тоже он подбирал. А еще внимательно следил, чтоб какая дамочка от повинности не сбежала — повадились некоторые возраст свой скрывать…
А кто настоял, чтоб все без исключения учились, и не только по школьной программе? Правда, лично ему, Координатору, это на фиг не нужно. Какое ему дело, учеными они помрут или неучами? Но это надо Рату — тот возомнил себя отцом-основателем нового мира, этаким Джорджем Вашингтоном!
Да ладно, пусть тешится. На их век хватит. И Марку еще достанется. А потом все равно все сдохнут. Наверху с каждым годом все хуже, им тут просто несказанно повезло, но годок-другой — и твари сюда тоже доберутся. И сколько они тогда продержатся, с заклинившей-то гермой? Про муринцев вообще речи не идет. Сдохнут, все сдохнут. Или Веган доберется. Все сказки Рата, что их не достать, — все равно сказки. Надо — зададутся целью, — и ничто их не остановит…
Нет, все-таки Рат прав… Тонка у него кишка. Поэтому он будет терпеть Рата! Когда-то он согласился на все это ради Алисы с сыном. Жены давно нет, но остался Марк. И мальчик очень в нем нуждается, очень…
Координатор никогда не думал, что ему будет так сложно с ним. Сын, наследник! Он любил его больше жизни. Но Марк тянулся к матери. Немудрено, после того, что с ним произошло тогда. Правда, баловала его Алиса, ой, баловала. Маменькин сынок, и внешне — тоже ее копия. Красавчик. Плохо стало, когда Алиса умерла. Марку тогда тринадцать было, самый сложный возраст. После этого сын вообще как с цепи сорвался. Координатору иногда казалось, что он за что-то мстит ему: Марк внимательно наблюдал за отцом и бил по самым больным местам.