Свидетель
Шрифт:
– Вы побледнели, Варенька, вам нехорошо?
– участливо спросил Георгий Петрович.
– Опять тошнит?
– Нет-нет, я в порядке, - сказала я и для верности отпила сока, отдающего горечью грейфрута. А потом, не желая вступать в разговор или обижать доктора односложными ответами, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
По крайней мере, в ближайшее время я буду настолько жива, что смогу сожалеть о содеянном. Возможно, мы живы, пока страдаем... Или, наоборот, мы ищем страданий, чтобы чувствовать себя живыми.
* * *
Я не могла знать о том, что через четверть часа Ника будет стоять перед окошечком в полицейском участке и, притопывая от нетерпения ногой, утверждать, что ее подругу похитили. Полусонный полицейский ответит ей, что заявления о пропаже принимаются только через три дня после исчезновения. Ника упомянет перестрелку в ночном клубе «Реальная любовь», и полицейский внезапно оживет, пробежит пальцами по кнопкам серого телефона и велит Нике никуда не уходить.
Я не могла догадаться, что вежливый следователь усадит мою подругу на стул в только что отремонтированном кабинете и расспросит подробно о событиях вечера. Об убийстве, свидетелем которого она сама не была. О пропавшей подруге. О мобильном телефоне с записью. О тех, с кем Ника видела меня, прячась в кустах сирени. О внедорожнике, куда я села, покинув клуб, и о блондине-водителе, похожем на немецкого Джеймса Бонда. Приятный во всех отношениях следователь подробно запишет показания в блокнот с гербовой синей обложкой и золотым тиснением. И Ника, удивляясь, как хорошо нынче одеваются полицейские, подпишет заявление. Но не заметит, что лист опустится в отдельную папку и вовсе не будет подшит к новому делу.
Я не могла знать, что Нику встретит на крыльце кирпичного трехэтажного здания полиции молодой человек с видом менеджера средней руки.
– Егор?
– изумится моя подруга, нервно запахнув куртку.
– Что ты тут делаешь?
– Я по работе, - помнется он и тут же исправится: - На самом деле, я тебя искал.
– Здесь?
– Ну, ты же спросила вчера, в кустах, где находится полиция. Я решил, что ты придешь с самого утра. А если что, дождусь. Ты так внезапно вчера исчезла, когда я пошел к твой подруге. Но она уехала. Я вернулся, а тебя нет...
– Хм... А если бы я не пришла?
– Тогда бы мне не удалось вернуть тебе это.
– Егор вытащит из-за спины черный клатч с серебряным замочком.
– Моя сумочка!
– всплеснет руками Ника.
– Как ты?! Где?!
– Просто ты дала очень хорошее описание. А «завсегдатаев»-карманников в таких заведениях я знаю наперечет.
– Откуда?
– Это был мой район. В смысле, когда я работал в полиции.
– Надо же. Переметнулся на другую сторону?
– Да нет, - скривит гримасу Егор, - просто обрыдло дань собирать. Не для этого юрфак заканчивал. Я в фирму хорошую юристом устроился.
– Он взглянет виновато, но не пряча глаз, скажет: - Ты прости меня за вчерашнее. Я принял тебя не за ту...
Ника гордо вскинет подбородок и выпалит, разозлившись:
– Я что, похожа на проститутку?
– Прости, нет. Я не то хотел сказать. С этой работой забыл совсем, что приличные девушки тоже бывают... ну, и такая юбка короткая, и ты улыбалась так, что я решил, будто можно... Правда, прости! Чувствую себя последним мерзавцем. Стыдно.
– Спасибо за сумку. Пока, - скажет Ника и неторопливо пройдет мимо него дальше по улице, засаженной акациями.
Егор догонит ее и попросит пылко:
– Пожалуйста, дай второй шанс! Честное слово, я докажу, что я не такой...
– Мерзавец?
– засмеется Ника слегка вызывающе.
– Пусть мерзавец. Да, я - не ангел совсем. Но не для тебя. Для тебя никогда больше, слово даю, - смутившись, ответит Егор.
– Ценю честность, - ответит Ника и не заметит, как несколько минут спустя будет рассказывать по дороге к остановке о том, что я пропала, о вежливом следователе, при имени которого молодой человек снова скривится.
Несмотря на волнения ночи, утро насытит свет. А солнце согреет землю, чтобы убаюкать дремлющие в ее темных недрах семена и с жадностью выпить капли росы на траве...
* * *
Солнце с жадностью пило капли росы на траве. Его лучи проникали сквозь ветви баньяна и ложились на землю неровными пятнами. Насытившись сладостью юного тела, Матхурава размяк и поддался неге. Но блаженство удовлетворения длилось лишь пару мгновений, ибо сквозь затуманенный ум до него донеслись тихие всхлипывания девушки.
Словно раскатом грома его поразила мысль: «Что ты наделал?!»
Ювелир подскочил на пригорке, устланном мягкой, как зеленый ковер, травой. Богато украшенный тюрбан сбил воздушный корень баньяна, свисающий подобно змее, с высокой ветки. Матхурава не придал тому значения. Обернулся на плач: селянка не убегала от него. Опозоренная чужая невеста дрожащими руками пыталась натянуть на грудь и живот выцветший синий камиз, хваталась то за платок, то за шальвары, распластанные в зелени.
«Что ты наделал?!
– возопили боги, взывая к Матхураве, а, может, то вопила его совесть. Спасаясь от нее, разум тотчас обратился хитрой гадюкой и отравил сознание ядом самооправдания: «Это она осквернила меня!
– твердил ювелир, с готовностью веря подсказанным мыслям: - Околдовала чарами, призвала Мару... Эта ачхут - ведьма! Из-за ее дьявольской красоты мое тело пропитала скверна. Что, если узнают люди о том, что я прельстился женщиной низшей касты?! Меня проклянет мать, отвергнет семья, и никто из уважаемых людей не сложит ладони в «Намасте» для приветствия...»
Девушка смогла одеться и, опираясь о ствол дерева, встала, чтобы уйти.
– Ты никому не расскажешь об этом!
– преградил ей путь Матхурава.
– О позоре не говорят...
– прошептала Сона.
– Но если жених поймет, что я больше не невинна...
– Старейшины накажут тебя. И никогда не поверят, что благородный господин снизошел до связи с тобой, - надменно сказал Матхурава.
– Так что постарайся, чтобы жених не узнал! Запомни, ты никогда меня не видела!
– Не видела, господин, - склонила голову девушка и затряслась в беззвучных рыданиях.
Матхурава кивнул и сел на коня, отбивающегося хвостом от назойливой мошкары. В затылок, не прикрытый тюрбаном, ударило жаром солнце. Ювелир поискал глазами потерянный головной убор и понял, что чувствует себя гадко, словно испитый им нектар превратился в гнилой болотный ил. Матхурава мог тронуться в путь, но что-то держало его здесь. Он молча наблюдал, как тонкая фигурка, пошатываясь и тщательно кутаясь в коричневый платок, идет обратно к источнику.
Сона подобрала кувшин, треснувший, но не разбившийся. Трясущимися руками набрала воды и, поставив на плечо, направилась по тропе к деревне.