Свидетельство

Мештерхази Лайош

— А вы умыли ее?

— Фу-ты! Забыл!

Соседка рассмеялась.

— Ладно, возьму-ка я ее лучше к себе. Все равно вам завтра рано уходить. Пусть уж будет она у нас все время. Я так и знала, что вы забудете ее умыть…

Ну, как он мог объяснить этой женщине, что ему лучше, веселей с этой малюткой, Но она, конечно, права: завтра утром его ждет комендант. А он даже умыть девочку перед сном забыл!

Соседка взяла Кати на руки вместе с одеялом, с подушкой. Девочка даже не проснулась. Покачала головкой, да и припала к женскому плечу.

Ласло занялся печкой, подбросил дров, растормошил огонь. Тем временем вернулся Андришко. Молча поужинали: оба крепко устали за этот день.

— Хаснош был здесь утром, — уже покончив с ужином, сообщил Андришко. — Весточку принес от семейства моего.

Скоро возвращаются… Придется подыскать какую-нибудь пустующую квартирку. Отремонтировать ее и…

Они оглядели свое жилище. Каким оно вдруг сделалось неприветливым, пустынным! А как нравилось здесь Ласло, когда он поселился квартирантом у своего друга, архитектора Йожи, тогда еще только что женившегося. И как весело они жили тогда! На свадьбе у них Ласло был не только шафером: помимо своей воли он ускорил их брак.

Затем, летом сорок второго, Йожи призвали в армию, а в ноябре пришло его последнее фронтовое письмо… Где-то теперь Бэлла? Куда ее забросила война?

— А знаешь, сегодня у меня день рождения, — сказал Ласло.

— Да что ты? — повеселел старик. — Ну, что ж, желаю тебе долгих лет жизни! И сколько это тебе стукнуло?

— Двадцать девять.

— А я уж и не помню, когда мне было двадцать девять!

— Завершаю третий десяток.

— Н-да, — задумчиво проговорил Андришко. — Верно, верно. А вот Магда, сама, верно, того не зная, позаботилась и о праздничном ужине. Картошка с тархоней! Помнишь, как во время осады мы мечтали о картошке с тархоней?

Андришко полез в карман, достал из него свои дневной хлебный паек и, разломив пополам, отдал половину Ласло.

— Давай вымакивай им соус до конца да пойдем мыть посуду.

Они помолчали.

— А помнишь, как она для нас блинчики пекла? Носила воду этой… — начал было Андришко и смолк, подумав, что «эта» — теперь жена товарища Капи и что не следует верить каждой сплетне. — Целую неделю носила воду, а все же напекла нам блинчиков. — Андришко говорил медленно, устало умолкая после каждой фразы. — Если она вернется, надо бы ее здесь, в нашем районе, удержать…

«Если вернется? — повторил про себя Ласло. — Значит, и он не верит, что ее муж жив?»

…Из нее, между прочим, неплохой работник получится. Как-то мы с тобой упустили ее из виду! А она мне очень нравится…

Удержать?.. В Пеште уже показывают кино… Какой-то фильм: «Товарищ П.». Ласло сам видел анонс в газете. Кино! Да разве вернется сюда, на это кладбище развалин, тот, кто уже вырвался однажды? Да и зачем?

Спал Ласло теперь, когда их осталось совсем мало, в маленькой комнате, на кровати служанки. И всегда-то шаткая, она теперь и вовсе дышала на ладан. Вздохнешь поглубже — и заскрипит кровать, застонет, будто немазаная телега. А повернись неосторожно — совсем, наверное, завалится. «Весьма подходящее ложе для такого аскета, старого холостяка, как я! — подсмеивался над собой Ласло. — Высокоморальная кроватка». И зябко кутался в одеяло. «Упустили ее из виду», — вспомнились снова слова старого Андришко… «Пришла она к нам в канун рождества под видом служанки, а потом мы и на самом деле ее превратили в служанку, — думал он. — Ездила в Шоймар менять вещи на продукты, стряпала, убирала, обстирывала всех… А мы: один в райком, Национальный комитет, другой — в полицию. Домой только ночевать приходили. Даже в спорах-то наших Магда участия не принимала, только слушала молча. Внимательно слушала, — значит, ей все это тоже интересно было. А мы тут разглагольствовали о женском равноправии, а сами… Может быть, она даже ждала, когда мы наконец ее пригласим. Наверняка ждала. И в конце концов обиделась… А может быть, разыщет своего Фери? И почему я тогда решил, что тот убитый на Цепном мосту, — он, ее Фери? В самом деле: почему именно он? Молодой ученый, да у него столько друзей!.. Уж наверное, спрятали они его где-нибудь, вот и пропал его след. А сам-то ты захотел бы вернуться сейчас из Пешта? — спрашивал себя Ласло. — В Буду, где две тысячи человеческих трупов, четыре тысячи дохлых лошадей — сто вагонов разлагающихся, отравляющих все вокруг тел на улице. Да это еще похуже невзорвавшихся бомб… А мне пошел тридцатый год… И когда еще здесь установится нормальная жизнь…»

Перед его закрытыми глазами промелькнуло бурое от гнева лицо Озди,

выпученные глаза Поллака, отбарабанившего свое: «Присоединяюсь к предложению моей партии», комендант с его «Хорошо!» — вдруг вспомнилось, что завтра ему еще нужно бы заглянуть в сад, в Крепость, узнать, как там дела с рассадой. Здесь, вдоль бульвара Ловаш, в Табане, по Вермезё и на Солнечной горе, — столько места для посадки овощей!..

Ласло заснул.

3

Ласло рылся в бумагах на столе у Сечи, как вдруг из всей этой кипы газет, печатных и на гектографе размноженных брошюр, жалоб и писем выскочило и попалось ему на глаза чье-то заявление о приеме в партию. Написано оно было карандашом. Ласло показался знакомым почерк заявления, эти неумелые, угловатые буквы. Но где он видел этот почерк, вспомнить не мог.

Сегодня это, вероятно, звучит смешно и странно: «Рылся в бумагах на столе секретаря районного комитета»! А тогда ведь как было: на дверь маленькой комнаты кнопками прикололи кусок ватмана: «Секретарь». На самом же деле в этой комнатушке ютился весь районный комитет. Отсюда отправлялись они каждый по своим делам, сюда же и возвращались. В углу на стареньком «ремингтоне» стрекотала жена Капи, Клара Сэреми, с платком-тюрбаном на голове, в мужниных старых штанах, притихшая, осунувшаяся. Приемных часов в районном комитете не существовало: в комнатушке всегда было два-три человека из комитета. Писали отчеты, тезисы докладов, выписывали мандаты, спорили до хрипоты. Стол был общий, один на всех, и лежавшие на нем «дела» тоже были общими, и каждый мог и должен был их решать. Любой член комитета мог ваять любое из них, просмотреть, вынести решение и, если имел возможность, тут же и выполнить его. Спорные дела обсуждали в обед, когда все собирались на «суп Андраша Беке».

Жизнь в комитете начиналась спозаранок. Бывший камердинер, Андраш Бек, произведенный в чин управляющего делами комитета партии, растапливал в «большом зале» печку, и начиналась беспощадная война между врывавшимся в «зал» сквозь доски окон холодом и едким печным дымом. В комитет без конца шли посетители — некоторые только затем, чтобы почитать газеты «Уй соо», «Сабадшаг» [54] , — те несколько полагавшихся району экземпляров, что разносчики газет своего удобства ради приносили и оставляли прямо в комитете.

54

«Сабадшаг» («Свобода») — орган Венгерской коммунистической партии.

…Сечи еще в дверях встретили две женщины: одна — бледная, испуганная, совсем еще молоденькая. Другая — тоже бледная, худая, но в глазах ее не испуг, а ярость, гнев.

— Я ей все мои ценности доверила. Она сберечь обещала… Таких в тюрьму сажать надо! Был бы мой муж здесь! Вы посмотрите, товарищ секретарь, кто был мой муж! Сейчас я вам сама покажу, что о нем писала в девятнадцатом году «Вереш уйшаг» [55] ! Вот: «На конференции мелких торговцев… выступил продавец, инвалид войны Енё Конрад». Это муж мой. Он инвалид был, девять наград имел, звание «витязя» мог бы получить! А нилашисты угнали его. Был бы он сейчас здесь, знаете, каким бы коммунистом был мой муж-то! Посадите ее, товарищ секретарь! Прошу вас — посадите! Она и двух сынишек моих к себе забрала, чтобы побольше карточек продовольственных нахапать…

55

«Вереш уйшаг» («Красная газета») — орган коммунистической партии в дни Венгерской Советской республики в 1919 году.

Сечи растерянно переводил взгляд то на одну, то на другую посетительницу. Три недели каждая из них в любой миг могла поплатиться жизнью. Но вот они выжили, живы сами, живы двое мальчишек. Так почему же так важны для них сейчас эти два куска льняного «Дамаска»? Что за штука вообще этот «дамаск»? Разве не самое важное, что сами они остались живы? Стыдитесь!

Он так и сказал им.

— Если бы ваш муж был сейчас здесь и был бы действительно коммунистом, он бы вам то же самое сказал.