Свидетельство

Мештерхази Лайош

А Ласло уже обдумывал: здесь ищейки не были, просто не могли предположить, что кто-то решился остаться наверху, не пойти на ночь в убежище. А может, жандармы и пытались, но не смогли отпереть дверь? Ведь теперь на ночь Ласло и Мартон подпирают ее изнутри толстенным бревном, — куда там старинным крепостным воротам!

Но Магда опередила его мысли:

— Вы у них там тоже значитесь. Из домовой книги выписали.

Дядя Мартон подошел к ним и задумчиво посмотрел на Ласло. А тот уже думал: «Надо бежать, у кого-нибудь спрятаться…» Например, в квартире Миклоша: она сейчас пустует. Хотя, пожалуй, нет. Ведь и Миклоша, как дезертира, могут разыскивать! Ласло принялся было перебирать в памяти своих знакомых, но в это время новая

мысль, словно упавший на сцену занавес, разом скрыла их от его мысленного взгляда: «…вместе с членами семьи». Если вечером сюда явятся с облавой и не найдут его, Ласло, дома, они заберут всех, кто здесь живет. Всех десятерых, даже детей — на это нилашисты способны.

— Ничего не поделаешь, — мрачно подытожил он. — Мне придется идти. Как-нибудь отверчусь. До сих пор меня освобождали по болезни сердца. А нет — все равно как-либо обойдется…

Старый Мартон думал точно так же.

— Сейчас главное — слиться с остальными, затеряться в толпе.

Что ж, и Ласло не мог придумать ничего другого.

И только Магда с нескрываемым ужасом на лице смотрела то на старика, то на Ласло. А Ласло, стараясь принять небрежный вид, улыбался и даже успокаивал ее:

— И не бойтесь! Кто-кто, а я — то уж не стану умирать героем за фашистский Будапешт.

— Но что будет с нами?

— А ничего. Вы и дядя Мартон встанете к кормилу нашего «ковчега», — рассмеялся Ласло. — Получите льготы, полагающиеся семье фронтовика. Но только в течение двух-трех дней. Потом-то я и сам вернусь.

— Можно, я провожу вас? — с округлившимися от страха глазами спрашивала побледневшая Магда.

— Нет, не надо, — покачал головой Ласло. — Я должен пойти со всеми вместе, на виду всех, кто прячется в убежище. И не терзайте, не корите себя — при чем тут вы?

А внизу, в убежище, уже начали собираться в путь встревоженные «призывники». Шерер больше не пытался комментировать победные фронтовые сводки. Сонный и злой, он искал «еще один» шарф и грозился «показать мужлану-полицейскому, посмевшему потревожить человека с таким положением»! Сын старшего советника — студент, зубной врач и трое других мужчин были уже готовы и ожидали остальных в тамбуре убежища.

Молча поплелись они вверх по лестнице, поднимавшейся в гору, в Крепость. В рассветных сумерках только белый снег освещал им путь. На Парадной площади перед проволочными заграждениями, натянутыми между железными «ежами», прыгал с ноги на ногу прозябший, нахохлившийся немецкий солдат. Ласло достал из кармана свое чудо-удостоверение на двух языках и объяснил, куда и зачем они идут. Солдат молча кивнул и рукой показал, как им обойти заграждения.

Теперь они пошли вниз по улице Кадьло. Мины пока еще изредка посвистывали над головами, но с Дуная слышалась сильная пулеметная трескотня.

Ласло и его спутники успели добраться до Главной улицы, когда начался сильный минометный обстрел.

В воротах Радецких казарм уже чернела густая толпа. Офицеры с нилашистскими нарукавными повязками и партийные «фюреры» носились по коридорам. Прибывавших заносил в список какой-то сержант, расположившийся прямо при входе, под аркой. Ласло показал ему свое удостоверение, но сержант только мотнул головой и, отняв у Ласло его драгоценный документ, приказал: «Ждите вместе с остальными». Оказалось, что здесь у всех изымали удостоверения об освобождении, о непригодности к службе и разные справки с места работы. Тем, у кого не было вообще никаких документов, тоже велели ждать вместе со всеми. Затем собравшихся повели в подвал на медицинский осмотр. Осмотр проводил молодой, невысокого роста врач в белом халате и большом, не по голове, полевом кепи с козырьком. Похоже было, что и его самого извлекли точно так же из какого-нибудь бомбоубежища. С испуганным видом он осматривал, выстукивал проходивших перед ним людей, и было ясно, что не он, врач, решал их судьбу, а стоявший за его спиной верзила-капитан.

Это он бросал писарю неизменное: «Годен! Годен!» И только про хромых, слепых, безруких или особенно настойчиво размахивавших своими справками ронял: «На работы». Впрочем, однорукого пономаря из храма св. Анны он все же ухитрился определить в число «годных». «Ну и ну! Дело швах», — подумал, увидев все это, Ласло. И, улучив момент, перебрался в группу уже прошедших осмотр, а затем, пользуясь темнотой, царившей в подвале, смешался с отобранными на работы.

Проделал он все это с удивительной легкостью, почти весело, и только когда все уже было позади, сердце у него екнуло.

…Они прождали еще с четверть часа, затем их повели в канцелярию, на второй этаж. Канцелярия оказалась тесной комнатенкой. За письменным столом сидел тощий, бледнолицый нилашист, а перед ним толпой стояло человек сорок. Дверь то и дело открывалась, впуская в комнату все новых и новых людей: посыльных, офицеров, нилашистов. Какой-то белобрысый прапорщик с курчавыми усиками, словно в отместку за свой невзрачный рост, истошно орал на канцеляриста:

— Немедленно выделите мне тридцать человек! Понятно? Иначе нам не добраться до передовой! Вся дорога до фуникулера завалена трупами, падалью, обломками… Извольте немедленно выделить мне тридцать человек!

— Знаешь, брат, брось горланить! — отмахнулся от него нилашист, сел к пишущей машинке и неуклюже принялся тыкать пальцами в клавиатуру. — Лучше скажи, как будет по-немецки «заявка».

Прапорщик заорал еще пуще прежнего:

— Да вы что? Не понимаете, что ли? Тридцать человек!.. И немедленно! Мы не можем добраться до передовой. Там уж два дня стоят в карауле люди, их сменять нужно, провиант нужен. Что это за свинство? — И он принялся виртуозно ругаться.

Нилашист как ужаленный подпрыгнул на своем стуле.

— Черт побери! Битый час не могу закончить донесение в ставку. Дай мне сперва сделать одно дело, я потом я выдам тебе на них солдатские книжки, и можешь забирать с собой всю эту гоп-компанию. Минутное дело!

«Этак, чего доброго, на фронт укатают!» — подумал Ласло, и в голову ему пришла еще более смелая, чем полчаса назад, мысль.

— Говорите, брат, что нужно писать, — решительно протиснувшись к столу, обратился он к нилашисту. — Давайте, я напишу за вас это донесение.

Нилашист, оторопев, с мгновение поколебался, потом коротко сказал:

— Садитесь к машинке.

Выяснилось, что писать нужно не донесение, а самую обычную заявку на продовольствие. Ловкие, натренированные пальцы Ласло проворно бегали по клавишам. Нилашист посматривал на него все более приветливо, а когда письмо было готово, довольно кивнул и спросил:

— Как зовут вас, брат?

— Ласло Саларди.

— Саларди? Что-то я не вижу вас в списке.

Но Ласло уже вставил новый лист в машинку, всем своим видом подчеркивая, что готов выполнять дальнейшие указания, и только через плечо как бы о чем-то второстепенном, бросил:

— Есть я там, брат, есть.

Нилашист, еще раз просмотрев список, досадливо хлопнул ладонью по столу. Затем схватил ручку и от руки приписал его фамилию в конце списка, переспросив:

— Саларди? Через «и» обычное или через «ипсилон» [38] ?

— Через «ипсилон», — кивнул Ласло для пущей важности.

Так Саларди стал писарем в шестом отделе нилашистской штаб-квартиры.

В его обязанности входило заполнение справок, уже подписанных и заверенных печатью о том, что «такой-то явился на призывной пункт и был признан годным к службе в рабочем батальоне и тогда-то обязан явиться в часть» или же: «К военной службе не годен».

38

С окончанием на «ипсилон» в Венгрии писались дворянские фамилии.