Свидетельство
Шрифт:
— Пошли лучше в убежище, — решил Башти. — Там пробьем запасной проход в соседний дом, легче будет маневрировать Да и дом тот вроде бы надежнее…
Один из солдат, чье любопытство оказалось сильнее страха, выглянул из окна и только успел удивленно воскликнуть: «Нигде не видно ни одного русского!» — как в тот же миг упал, скошенный осколками мины, ударившейся о верхний косяк окна. Кроме него, от этой же мины погибли еще двое, а третий, тяжело раненный, жалобно стонал и, задыхаясь, молил не бросать его одного. Но «братья», не обращая внимания на мольбы раненого, уже мчались бегом вниз по лестнице.
В убежище, куда
Шиманди и его люди собрались на середине убежища. Кто-то вытащил фляжку с палинкой и пустил по кругу. Выпив, все вдруг вспомнили про еду. Наспех, руками, разломив на восемь кусков, сожрали батон колбасы салями прямо так, без хлеба, и запили все той же палинкой.
— А теперь поглядим, что делается там, наверху!
Нилашисты гуськом поднялись по лестнице, осторожно выглянули из подворотни. Перестрелка почти утихла, но минометы и штурмовики русских продолжали молотить улицу.
— Видно, готовят наступление, — пояснил Башти. — Пошли назад, в убежище. А как в атаку пойдут, мы — к окнам и встретим их залпом. Видите, с той стороны тоже пальба затихла. Это уж точно!
В ожидании наступления они просидели в убежище до трех часов дня. Самолеты-штурмовики наконец ушли. Русские поддерживали только минометный огонь. Башти на брюхе выполз за ворота — посмотреть. Шиманди осторожно последовал за ним, но, не доходя до ворот метра три, остановился.
— Русских видишь? — спрашивал он.
Бывалый фронтовик вернулся ползком, поднялся с земли, стряхнул с одежды пыль и выругался.
— Ну их к черту. Меня не русские интересуют… а вот где немцы? Куда они все подевались? Напротив нас тоже венгры. Слева, на Университетской площади, еще чьи-то позиции, но там я вообще никого не вижу. Вот бы туда добраться. Позиция там будь здоров.
— Как же туда добраться под таким огнем?
— Через убежища!
Пришлось пробивать проходы еще в трех стенах. На это ушло добрых два часа. Стемнело, пока они добрались до дома на углу Университетской площади и смогли выглянуть из-под арки. По цвету неба видно было, что вокруг полыхало сразу несколько больших зданий. Башти объяснил, как нужно перебежками преодолеть площадь до укрепленного укрытия. Однако, едва они приготовились к броску, как в самую середину площади ударила тяжелая мина. Вреда она, правда, никому не принесла, если не считать Кумича, схватившегося за живот и побежавшего назад, к лестнице.
— Что с тобой?
— Осколком меня вроде…
— А ну, покажи! — Башти ощупал его. — Нет у тебя ничего. Осколок! Да разве ты так бы заорал, болван!..
Но Кумич продолжал охать:
— Значит, у меня
— Скотина! Просто колбасой обожрался, даже не прожевал.
— Вот что, пошли наверх, посмотрим, что там делается, — предложил Шиманди.
Со всех сторон неслась ружейная пальба, и вдруг прямо над их головами раздался грохот, потом треск выстрелов и чьи-то крики уже совсем рядом. Башти прокрался первым на лестницу и тут же кинулся назад.
— Они же здесь! — выпалил он, задыхаясь. — Как они могли здесь очутиться? Русские наверху!
На лестничной клетке заметалось оглушительное эхо пулеметной очереди Не надо было никаких команд: нилашисты сами, не помня себя, помчались через площадь в укрытие. Но добежали только четверо: Шиманди, Кумич, Башти и еще один «брат». Остальных нигде не было видно. Заняли позицию под аркой углового дома, за баррикадой, сложенной из кирпичей и глыб обломков. Изготовились к стрельбе. Шиманди решился даже выпустить одну очередь в сторону площади Кальвина, но всем было видно, как дрожали у него при этом руки. В тот же миг по камням их бруствера откуда-то сзади градом сыпанула ответная очередь. Обернувшись, они едва успели разглядеть фигуру в белом капюшоне, мелькнувшую и исчезнувшую в каком-то подъезде. Нилашисты замерли, выжидая, не помня себя от страха. Белый балахон появился вновь, и новая очередь скребнула камни бруствера. Башти и его сосед повалились на завал.
— Черт побери! — взвыл Шиманди. — Нас окружили.
И как только фигура в белом скрылась в подъезде, он перемахнул через бруствер и помчался по улице Прохаски. Кумич, тяжело дыша, бросился за ним. По ним не стреляли. На улице было совсем тихо.
— Погоди, не беги так шибко! — задыхаясь, взывал Кумич, а в голове у него, будто в сломанной музыкальной шкатулке, все время с тех пор, как они бросились через площадь, ворочалась, стучала, трещала одна только мысль: «Неужто и штаны тоже…» Ему казалось, он уже слышит издевательские слова жены: «Другие люди каких шуб, платьев, брильянтов, фарфора домой понатаскали!.. А ты последние штаны…» И Кумич кричал вслед убегающему начальнику:
— Не беги так шибко, Яни-и-и!
Шиманди обернулся: верный его адъютант тащился следом, как-то странно, по-утиному растопырив ноги.
— Что с тобой?
— Не знаю. Давеча, когда, помнишь, живот у меня…
— Да ты попросту в штаны наделал, скотина! Жми быстрее, а то пришьют тебя здесь!
Они бежали из последних сил, то и дело запинаясь и падая на скользком снегу. Свернули за угол. Здесь тоже не было ни души. Еще совсем недавно оглушающий шум боя казался теперь очень далеким. Беглецы, озираясь по сторонам, отдышались немного, затем снова бегом пустились вниз до улицы Серба, завернули в нее и наконец выскочили на Молнарскую. Они были дома!..
Только здесь Шиманди заметил, что верного Кумича больше нет с ним рядом.
Дом нилашистов был пуст и темен, как, впрочем, и вся Молнарская улица. Оказавшийся без отделения отделенный командир собрал остаток сил и, прижимаясь к стенам домов, побежал к реке, к мосту.
Не видя в тускло-багровой мгле установленных перед мостом заграждений, он то и дело натыкался на колючую проволоку, натянутую между противотанковыми «ежами», на бетонные противотанковые надолбы, вбитые в землю рельсы… Он изранил руки, в клочья изодрал одежду, но преодолеть препятствия так и не смог.