Свирепая справедливость

Смит Уилбур

– Я рад, что полковник Нобл здесь. – Питер говорил четко и деловито. – Думаю, он поддержит мое мнение, что шансы на успех «Дельты» значительно возрастут, если мы начнем действия не позже чем без десяти одиннадцать. – Он отвернул манжет и взглянул на часы. – То есть через сорок минут. Мы надеемся застать боевиков, когда действие наркотика предельно ослабнет, но раньше, чем они примут новую дозу перед окончанием срока. Я считаю, что, если ударить в этот момент, риск вполне приемлем...

– Спасибо, генерал Страйд, – спокойно прервал его Паркер, – но я попросил полковника Нобла присутствовать именно для того, чтобы мой приказ был понят совершенно точно. Полковник Нобл, –

взгляд Паркера чуть сместился к новому объекту внимания, – командир «Тора» запросил разрешение немедленно начать против «Спидберд ноль семь ноль» операцию «Дельта». В вашем присутствии я отказываю в этом. Переговоры с правительством Южной Африки достигли критической стадии, и открытые или скрытые враждебные действия против боевиков не должны быть предприняты ни при каких условиях. Вы меня поняли?

– Да, сэр, – с каменным лицом ответил Колин Нобл.

– Генерал Страйд?

– Понял, сэр.

– Очень хорошо. Прошу ждать. Я посовещаюсь с послами. Как только будут какие-нибудь конкретные сведения, я снова свяжусь с вами.

Изображение исчезло, экран померк. Полковник Колин Нобл медленно повернулся и посмотрел на Питера Страйда. Выражение его лица тут же изменилось, и он быстро нажал на командной консоли кнопку, останавливающую запись звука и изображения, чтобы его слова не попали на пленку.

– Слушай, Питер, все знают, что тебя ждет высокая должность в НАТО. Выше только небо, парень. Станешь хоть начальником штаба – если захочешь.

Питер ничего не ответил, только еще раз взглянул на золотой «Ролекс». Десять часов семнадцать минут.

– Подумай, Питер. Ради бога, парень. Тебе понадобилось двадцать лет напряженной работы, чтобы так подняться. Тебя никогда не простят, приятель. Поверь. Сломают тебя и твою карьеру. Не надо, Питер. Не надо. Ты слишком хорош, чтобы пустить все псу под хвост. Просто притормози на минуту и подумай.

– Я думаю, – негромко ответил Питер. – Думаю не переставая и всегда прихожу к одному выводу. Если я позволю им умереть, я так же виновен, как женщина, нажимающая на курок.

– Питер, не губи себя, не надо. Не ты принял это решение...

– Складно у тебя выходит! – ответил Питер. – Вот только людей этим не спасешь.

Колин наклонился, положил свою лапищу Питеру на плечо. И слегка сдавил.

– Знаю, но сил нет смотреть, как ты все рушишь. По-моему, ты на самом верху, приятель. – Нобл впервые признал это, и Питер был тронут.

– Можешь не участвовать, Колин. Тебе не обязательно рисковать карьерой.

– Я от работы не бегаю, – Колин убрал руку. – Я с тобой...

– Запиши-ка официальный протест – ни к чему нам всем вылететь со службы. – Питер включил запись – и звука, и изображения. Теперь каждое слово фиксировалось.

– Полковник Нобл, – отчетливо сказал он, – я немедленно начинаю штурм самолета «ноль семь ноль» согласно плану «Дельта». Подготовьтесь.

Колин повернулся к камере.

– Генерал Страйд, я заявляю официальный протест против не санкционированного руководством «Атласа» начала «Дельты».

– Полковник Нобл, ваш протест зарегистрирован, – серьезно сказал в камеру Питер, и Колин Нобл выключил запись.

– Ну, для одного дня достаточно вздора. – Он встал. – Пойдем повяжем этих ублюдков.

Ингрид сидела за столом бортинженера и держала перед собой микрофон внутренней системы оповещения. Золотистая от загара кожа словно подернулась серым налетом, девушка морщилась от глазной боли, рука, сжимавшая микрофон, слегка дрожала. Ингрид понимала, все это симптомы наркотического похмелья. Теперь она жалела, что увеличила начальную дозу,

решив принять больше, чем значилось на ярлычке, однако, чтобы провести первую казнь, ей понадобилось встряхнуться. Теперь она и ее бойцы расплачивались за это, но через двадцать минут она даст позволение принять очередную дозу, на этот раз без превышения рекомендованного количества. Ингрид заранее предвкушала, как кровь живее побежит по жилам, как обострится зрение, предвкушала прилив энергии и возбуждения – восхитительные результаты приема наркотика. Скоро она вновь получит власть в высшем ее выражении – власть распоряжаться жизнью и смертью. Ради этого стоило жить. Сартр, Бакунин и Мост открыли глубокую правду жизни – акт разрушения, полного уничтожения рождает катарсис, он созидателен, он пробуждает душу. Ингрид с нетерпением ждала следующей казни.

– Друзья мои, – заговорила она в микрофон, – мы не получили никакого отклика от тирана. Его не заботят ваши жизни, что очень характерно для фашиствующих империалистов. Его не волнует безопасность людей, хотя сам он жиреет на крови и поте...

Снаружи стояла темная ночь. Грозовые тучи закрыли половину неба, каждые несколько минут вспыхивали молнии. После захода солнца по корпусу «боинга» дважды простучали яростные тропические ливни, и теперь огни маяков аэропорта отражались в мокром бетоне.

– Мы должны продемонстрировать тирану непреклонную храбрость и железную целеустремленность. Мы не можем допустить даже малейших колебаний. Сейчас мы выберем еще четверых заложников, выберем совершенно беспристрастно. Прошу вас понять, что все вы теперь – часть революции и можете гордиться этим...

Неожиданно совсем рядом вспыхнула молния, с неба сошло зеленоватое радужное пламя; оно озарило поле безжалостным светом, и на самолет тут же обрушился раскат грома. Девушка Карен невольно вздрогнула, вскочила, быстро подошла и встала рядом с Ингрид. От усталости и наркотического похмелья ее темные глаза обвело еще более темными кругами, она сильно дрожала, и блондинка рассеянно погладила ее, как гладят испуганного котенка, одновременно продолжая говорить в микрофон:

– ...Мы все должны научиться приветствовать приближающуюся смерть, должны радоваться возможности внести свой, пусть самый скромный, вклад в величайшее пробуждение человечества.

Снова сверкнула великолепная молния, но Ингрид продолжала вещать в микрофон. Ее бессмысленные слова гипнотизировали, убаюкивали, и пленники сидели оцепенело, как в летаргии, молча, не шевелясь, – казалось, они утратили способность думать самостоятельно.

– Чтобы выбрать следующих жертв революции, я брошу жребий. Я назову номера мест, и мои бойцы придут за вами. Избранных прошу быстро пройти в кухню переднего салона. – Наступила пауза, затем снова послышался голос Ингрид. – Место номер «63 б». Пожалуйста, встаньте.

Немцу в красной рубашке, с длинными, нависающими на глаза волосами, пришлось силой поднять с места худого мужчину средних лет и завести ему руки за спину. Белая рубашка мужчины измялась, немодные узкие брюки держались на эластичных подтяжках.

– Не позволяйте им, – взмолился мужчина, обращаясь к остальным пассажирам, когда Курт, подталкивая, погнал его вперед. – Не позволяйте им убить меня.

Все опустили головы. Никто не пошевелился, не заговорил.

– «43 ф».

Это оказалась красивая темноволосая женщина лет тридцати; когда назвали номер ее кресла, лицо пассажирки словно бы медленно растеклось. Она зажала себе рот, чтобы не закричать, но тут по другую сторону прохода поднялся аккуратный пожилой джентльмен с великолепной серебряной шевелюрой. Он поправил галстук.