Свободная от страха
Шрифт:
— Для меня это тоже большая удача, монсеньор, — робко откликнулась Иоланда. — Потому что мне представилась возможность добраться до Парижа с такими удобствами, о коих я и не могла мечтать.
— Вы живете в Париже?
— Нет, но… там мой… — Слово «брат» едва не сорвалось с ее языка, но она вовремя спохватилась. — Муж… и я… Нам очень нужно попасть туда…
Иоланда надеялась, что герцог не обратил внимание на ее замешательство или приписал его робости и смущению горничной, с которой беседует такой вельможа,
Но собственная оплошность заставила ее покраснеть.
— И как давно вы замужем? — поинтересовался герцог.
— Не так давно, монсеньор.
— Этот брак был заключен по любви или ваше приданое больше привлекло к вам вашего супруга, чем хорошенькое личико?
В первый момент Иоланда не поняла, о чем говорит герцог. Потом она вспомнила, что во Франции большая часть браков, даже среди низших классов, заключается не по любви, а в результате договоренности между родителями. И то, что женщина приносит в качестве приданого жениху, имеет очень большое значение для их будущего счастья.
Но еще у нее возникла мысль, что герцог проявил бестактность, задавая ей подобные вопросы. Ее слегка задело такое пренебрежительное отношение к человеку, стоящему ниже на социальной лестнице, и она осмелилась возразить ему:
— Я никогда бы не вышла замуж за человека, которого не люблю.
— Вам повезло, что вы сохранили какую-то веру в идеалы, — с плохо скрытой иронией произнес герцог.
Иоланда подумала, что он над ней насмехается, и тут же ответила:
— У каждого человека должны быть идеалы и вера во что-то чистое и красивое.
— Вы так думаете, потому что еще очень молоды, — отозвался герцог. — Когда вы повзрослеете, мадам, и лучше узнаете действительность, то поймете, что идеалы несовместимы с поисками успеха в жизни.
— Легче всего встать в позу скептика и ко всем проявлениям жизни относиться с насмешкой. Может быть, поэтому происходит столько несчастий в нашей стране, — вырвалось у Иоланды. — Люди, которые правят ею, расстались с идеалами юности ради достижения своих целей.
Когда она говорила это, в ее памяти всплыли рассказы о ветеранах войны, уволенных из армии без пенсии, о том, что все их заслуги и вознаграждения за их доблесть присвоили себе власть имущие.
— Неужели вы осмеливаетесь критиковать вашего великого полководца Наполеона Бонапарта? — удивился герцог. — Весьма странное выражение патриотизма!
Тут только Иоланда сообразила, что он считает ее француженкой, за которую она себя выдавала, и в ее гневной тираде усмотрел критику «корсиканского чудовища». Она растерялась и не знала, что ему ответить.
На память ей пришли статьи, которые она читала в газетах, о самоуправстве французского диктатора в покоренных им странах и о том, как страдали от этого простые люди.
— Любые войны жестоки и, в конце концов,
Увлеченная речью, Иоланда забыла, с кем она разговаривает, ей хотелось продолжать свой монолог, но тут она вдруг увидела перед собой облаченного в черный вечерний костюм герцога и обомлела.
Неужели она осмелилась говорить с ним как с равным ей по положению собеседником, забыв о своей скромной роли служанки?
Внезапное прозрение пронзило ее мозг подобно молнии — ведь она погубила все их с Питером совместное предприятие, так удачно начавшееся.
— Простите меня, монсеньор, — проговорила она поспешно. — Я не должна была высказывать свои чувства, тем более что они вам совсем не интересны. Если вы позволите… то я вернусь к себе в комнату.
Она вновь присела в реверансе и собралась уже обратиться в бегство, как герцог остановил ее словами:
— Вам совсем незачем так торопиться, мадам. Наоборот, меня заинтересовало, откуда у вас могли появиться подобные мысли и почему вы так хорошо говорите по-французски, хотя все время жили в Англии?
— Но я француженка, монсеньор!
— Да, это очевидно, — кивнул герцог, — причем с истинно парижским аристократическим выговором.
Иоланда никак не ожидала, что герцог окажется таким проницательным.
Слишком поздно было как-то исправлять положение, а какая-нибудь убедительная ложь, способная все объяснить, не приходила в голову совершенно растерявшейся девушке.
Герцог ее разоблачил, и она не знала, как выбраться из запутанного положения. «Молчание — золото», — подумала про себя Иоланда и решила на будущее прикусить свой слишком длинный язык.
— У кого вы служили в Англии? — продолжал допрашивать ее герцог, оставив предыдущий, до конца не выясненный вопрос.
— Я… прислуживала леди Тивертон, монсеньор. — Иоланда воспряла духом, когда разговор перешел на более безопасную тему.
— Тивертон? — Герцог наморщил лоб. — Кажется, я где-то слышал эту фамилию. Но нет… не припоминаю…
— Вряд ли вы встречались с ними, монсеньор. Тивертоны постоянно жили в деревне, в своем поместье, и нечасто посещали Лондон.
— Вам нравилось в той семье?
— Да, монсеньор.
— Странно, что в годы войны Тивертоны наняли французскую прислугу… Если, конечно, вы не связаны родством с аристократами, сбежавшими из Франции от ужасов революции.
Иоланда тут же подумала, что ей представился шанс правдоподобно объяснить герцогу всю ее ситуацию.
— Вы правы, монсеньор. Мои родители служили во французском посольстве. А потом боялись вернуться на родину, опасаясь гильотины.