Свободное радио Альбемута (сборник)
Шрифт:
— Подбросить, мисс?
Донна не ответила. Она молча шагала вдоль шоссе — крохотная фигурка, идущая навстречу бесконечной череде огней.
Глава 14
В общей гостиной Самарканд–хауса, жилого комплекса «Нового пути» в Санта–Ане, штат Калифорния, была пришпилена к стене вырезка из журнала:
Если впавший в детство пациент, проснувшись утром, зовет свою мать, напомните ему, что она давно скончалась, что ему самому уже за восемьдесят и он живет в доме для престарелых, что год сейчас не 1913–й, а 1992–й, и что следует смотреть фактам в глаза и не…
Кто–то из постояльцев оторвал остаток статьи, напечатанной на глянцевой бумаге, — очевидно, из какого–то специального журнала для медсестер.
— Самое главное в твоей работе, — сказал Джордж, служащий «Нового пути», — это туалеты. Полы, раковины и особенно унитазы. В здании три туалета, по одному на каждом этаже.
— Да, — отозвался он.
— Вот швабра. А вот ведро. Ну как, справишься? Сумеешь вымыть туалет? Начинай, я погляжу.
Он отнес ведро к раковине, влил мыло и пустил горячую воду. Он видел перед собой только пену. Видел пену и слышал звон струи.
И еще едва доносящийся голос Джорджа:
— Не до краев, прольешь.
— Да.
— По–моему, ты не очень–то понимаешь, где находишься, — помолчав, сказал Джордж.
— Я в «Новом пути».
Он опустил ведро на пол; вода выплеснулась. Он застыл, глядя на лужицу.
— Где в «Новом пути»?
— В Санта–Ане.
Джордж поднял ведро и показал, как ухватиться за ручку и нести, чтобы не разлить.
— Думаю, позже мы переведем тебя на ферму. Хотя перво–наперво займешься мытьем посуды.
— Я это могу. Посуду.
— Ты животных любишь?
— Да, конечно.
— А растения?
— Животных.
— Посмотрим. Сначала познакомимся с тобой поближе. Так или иначе, каждый должен месяц мыть посуду. Все новенькие без исключения.
— Я бы хотел жить в деревне.
— У нас много всякой работы, посмотрим, что тебе подойдет… Здесь можно курить, хотя это и не приветствуется. Не то что в «Синаноне» — там вообще не разрешают.
— У меня больше нет сигарет.
— Мы выдаем пациентам по пачке в день.
— А деньги? — У него не было ни гроша.
— Бесплатно. У нас все бесплатно. Ты свое уже заплатил.
Джордж взял швабру, макнул ее в ведро, показал, как мыть.
— Почему у меня нет денег?
— И нет бумажника, и нет фамилии. Потом вернут, все вернут. Это мы и хотим сделать — вернуть тебе то, что было отнято.
— Ботинки жмут.
— Мы живем на пожертвования. Потом подберем. А ты в ящике с обувью хорошо смотрел?
— Да.
— Ну ладно, вот туалет первого этажа, начинай с него. Когда закончишь — по–настоящему закончишь и блеск наведешь, — бери ведро и швабру и поднимайся. Я покажу тебе туалет на втором этаже, а потом и на третьем. Но чтобы подняться на третий этаж, надо получить разрешение — там живут девушки, так что сперва спроси кого–нибудь из персонала. — Джордж хлопнул его по спине. — Ну как, Брюс, понял?
— Да, — ответил Брюс, надраивая пол.
— Молодец. Будешь мьггь туалеты, пока не выучишься. Главное, не какая у тебя работа, а то, как ты ее выполняешь. Своей работой надо гордиться.
— Я когда–нибудь стану таким, каким был прежде? — спросил Брюс.
— То, каким ты был, привело тебя сюда. Если снова станешь таким же, рано или поздно опять очутишься здесь. А может, в следующий раз и не дотянешь. Тебе и так повезло, еле–еле добрался.
— Меня кто–то привез.
— Тебе повезло. В следующий раз могут не привезти — бросят где–нибудь на обочине и пошлют к чертовой матери…
Брюс слушал и продолжал мыть пол.
— Лучше начинай с раковины, потом ванну и унитаз. Пол в последнюю очередь.
— Хорошо, — сказал он и отставил швабру в сторону.
— Тут нужна сноровка. Ничего, освоишься.
Брюс сосредоточил внимание на трещинах в эмали раковины: втирал туда порошок и пускал горячую воду. Над раковиной поднимался пар, и он застыл в белесом облаке, глубоко втягивая теплый воздух. Ему нравился аромат.
После завтрака он сидел в гостиной и пил кофе, прислушиваясь к разговорам вокруг. Здесь все друг друга знали.
— Если бы ты оказался внутри мертвого тела, то видеть бы мог, а вот сфокусировать взгляд не мог бы, потому что туг нужны глазные мышцы. Ни голову повернуть, ни глазные яблоки; пришлось бы ждать, пока кто–нибудь пройдет мимо. Просто жуть — лежать неподвижно и ждать.
Брюс смотрел не отрываясь на пар, поднимавшийся из кружки. Какой приятный аромат…
— Эй! — Чья–то рука дотронулась до его плеча. Женская рука. — Эй!
Он на мгновение поднял глаза.
— Как дела? — спросила женщина.
— Нормально.
— Как ты себя чувствуешь, получше?
— Нормально.
Он смотрел в кружку с кофе и вдыхал пар, не обращая внимания ни на женщину, ни на остальных. Смотрел только вниз, на кофе. Ароматное тепло. Как хорошо…
— Ты увидишь кого–нибудь, только если он пройдет прямо перед тобой. А если что–то, например лист, упадет тебе на глаза, то ты будешь видеть его вечно. Только лист, и ничего больше.
— Нормально, — повторил Брюс, поднимая кружку обеими руками.
— Представь, что ты в состоянии лишь ощущать. Просто смотришь, но не живешь. Человек может умереть — и при этом продолжать существовать. Иногда из глаз человека выглядывает то, что умерло еще в детстве; умерло, но по–прежнему смотрит оттуда. И это смотрит не пустое тело, а то, что внутри него, — оно умерло, но продолжает смотреть, смотреть, смотреть и не может остановиться.