Свободное радио Альбемута (сборник)
Шрифт:
— А зачем тогда я? — неожиданно громко спросил Фред.
— Нам надо было спровоцировать Барриса…
— Вот ублюдки…
— Мы сделали так, что Баррис стал подозревать в вас тайного агента полиции, готового арестовать его или выйти выше. Поэтому он…
Зазвонил телефон.
— Машина сейчас придет, — сказал Хэнк. — Подождите пока, Боб. Боб, Фред — как угодно. Не расстраивайтесь, мы все–таки взяли этого… ну, как вы выразились в наш адрес. Вы же понимаете, что игра стоила свеч, правда? Заманить его в ловушку… правда?
— Правда.
Это был уже не голос, а механический скрежет.
Два человека молча сидели в комнате.
По дороге в «Новый путь» Донна съехала с шоссе на обочину. Отсюда, с высоты, были хорошо видны городские огни. У Арктора уже начались боли, и времени оставалось совсем немного. Ей хотелось побыть с ним еще. Нельзя было так долго откладывать… По его щекам струились слезы, приступы тошноты становились все чаще.
— Посидим немного, — сказала она, ведя его за руку через заросшую песчаную пустошь, среди мусора и пустых банок. — Я…
— Твоя трубочка… ты ее взяла? — с трудом выговорил он.
— Да, — ответила Донна.
Надо отойти от шоссе достаточно далеко, чтобы не заметила полиция. Или чтобы можно было успеть выкинуть трубку, если к ним подберутся. Коп, как всегда, остановит машину поодаль, на шоссе, с выключенными фарами, и пойдет дальше пешком. Так что времени хватит.
На это хватит, подумала она. На то, чтобы уйти от лап закона. А вот у Боба Арктора времени больше нет. Его время — по крайней мере, выраженное человеческими мерками — вышло. Теперь он вступил в иной род времени. Таким временем располагает крыса: чтобы бессмысленно бегать взад–вперед. Ни о чем не думая: взад–вперед, взад–вперед… Он, по крайней мере, видит огни вокруг. Хотя ему, наверное, уже все равно.
Вот подходящее местечко, со стороны незаметно. Донна достала трубку и завернутый в фольгу кусочек гашиша. Арктор сидел, зажав руками сведенный судорогой живот. Его рвало, штаны пропитались мочой. Удержаться он не мог; скорее всего, он ничего и не замечал. Просто скорчился с искаженным лицом, дрожа от боли, и мучительно стонал, выл безумную песнь без слов.
Донна вспомнила одного знакомого, который видел Бога. Тот тоже себя так вел — стонал и плакал, разве что не гадил. Бог предстал перед ним в одном из кислотных глюков. Этот парень экспериментировал с растворимыми в воде витаминами — принимал их в огромных дозах. По идее, ортомолекулярный состав должен был подстегивать и синхронизировать нервные возбуждения в мозгу. Однако вместо того, чтобы лучше соображать, парень увидел Бога. Это явилось для него колоссальным сюрпризом.
— Ты не знаешь, случаем, Тони Амстердама? — спросила Донна.
Боб Арктор лишь замычал.
Донна затянулась из гашишной трубки, посмотрела на лежащие внизу огни, прислушалась.
— После того как он увидел Бога, примерно год ему было очень хорошо. А потом стало очень плохо. Хуже, чем когда–либо. Потому что в один прекрасный день он понял, что ему суждено прожить всю оставшуюся жизнь — и не увидеть ничего необычного. Только то, что видим все мы. Ему было бы гораздо легче, если бы он вовсе не видел Бога. Он мне сказал, что как–то раз буквально рассвирепел: ломал все подряд, разбил даже свою стереосистему. Он понял, что ему придется жить и жить, ничего вокруг себя не видя. Без цели. Просто кусок мяса — жрущий, пьющий, храпящий и вкалывающий.
— Как мы все… — выдавил Боб Арктор. Слова давались с трудом, вызывая позыв рвоты.
— Так я ему и заявила: «Мы все в одной лодке, и остальные от этого не бесятся». А он ответил: «Ты не знаешь, что я видел. Ты не знаешь».
Арктора скрутил спазм, и он с трудом выдохнул:
— Он не сказал… как это было?
— Искры. Фонтаны разноцветных искр, словно у тебя свихнулся телик. Искры на стене, искры в воздухе. Весь мир — как живое существо, куда ни посмотри. И никаких случайностей; все происходило осмысленно, будто стремясь к чему–то, к некой цели в будущем. А потом он увидел дверь. Примерно с неделю он видел дверь повсюду: у себя дома, на улице, в магазине… Она была всегда одинакового размера, очень узкая и такая… приятная; Тони так и сказал — приятная. Обрисованная алыми и золотистыми лучами, будто искры выстроились в ряд. И потом ни разу в жизни он ничего такого не видел, и именно это в конечном счете его и доконало.
— А по ту сторону… что? — немного помолчав, спросил Арктор.
— Другой мир — его было видно.
— И что… он так туда и не зашел?
— Потому и переломал все у себя в квартире. Ему и в голову не пришло войти. Он просто восхищался дверью. Потом было уже поздно. Через несколько дней дверь закрылась и исчезла навсегда. Снова и снова он принимал лошадиные дозы ЛСД, глотал бешеное количество растворимых витаминов, но больше никогда ее не видел — так и не нашел нужную комбинацию.
— Что было по ту сторону? — повторил Арктор.
— Там всегда стояла ночь.
— Ночь!
— Всегда одно и то же: лунный свет и вода. Безмолвие и покой. Вода, черная, как чернила, и берег, песчаный берег острова. Он был уверен, что это Греция. Древняя Греция. Ему казалось, что дверь — это проем во времени и перед ним прошлое… Потом, после всего, он вечно выходил из себя, когда ехал по шоссе, — не мог вынести всего этого движения, шума и грохота. И все гадал, зачем ему показали другой мир. Тони и в самом деле верил, что видел дверь, хотя в конечном счете она только свела его с ума и больше ничего. Слишком он переживал, что не смог удержать ее, вот и свихнулся. Каждому, кого встречал, начинал жаловаться, что все потерял.
— Совсем как я, — проговорил Арктор.
— Еще на острове была женщина. Ну, не совсем женщина — скорее статуя. Тони говорил, что это Афродита. В лунном свете, бледная, холодная, сделанная из мрамора.
— Он должен был пройти в дверь, пока еще мог.
— Ничего он не мог. Это было лишь обещание — того, что будет, чего–то хорошего, что придет когда–нибудь. Когда–нибудь потом… — Донна запнулась, — после смерти.
— Он облажался… Каждому дается один шанс… — Арктор закрыл глаза от боли, на лице выступил пот. — А, что может знать выгоревший торчок?! Что знаем мы?.. Я не могу говорить. Прости. — Он отвернулся, съежился, зубы застучали.
Она обняла его, крепко прижала к себе и стала укачивать, как младенца.
— Ты очень хороший, просто тебе не повезло. Однако жизнь продолжается. Я очень люблю тебя. Я хочу, чтобы…
Она замолчала, продолжая обнимать его во тьме. Во тьме, которая продолжала, несмотря на все ее усилия, пожирать его изнутри.
— Ты такой хороший и добрый, и все это несправедливо, но так уж получилось. Ты просто подожди: когда–нибудь, хотя, может быть, и очень не скоро, ты будешь видеть так, как раньше. Все вернется.